Вечер был таким же, как и сотни до него. Тусклый свет лампы, мягкий гул стиральной машины из ванной, два тарелки с недоеденными макаронами на столе. Они сидели друг напротив друга, молча, уткнувшись в телефоны. Время от времени Лена поднимала голову, чтобы посмотреть в окно, а Андрей щелкал пальцами по краю стакана.
— Я думаю, нам нужно пожить отдельно, — сказала Лена вдруг, не отрывая взгляда от темного силуэта домов за окном.
Андрей поднял глаза, держа в руке вилку. Он смотрел на нее несколько секунд, словно проверяя, правда ли услышал то, что услышал.
— Это шутка?
— Нет.
Она сказала это тихо, но твердо. Положила телефон экраном вниз, сцепила пальцы в замок. Андрей посмотрел на нее внимательнее. Он вдруг заметил, какая она уставшая. Не в смысле темных кругов под глазами или усталости после работы — что-то другое. Усталость, которая сидит глубоко в человеке.
— Зачем?
— Нам нужно подумать. О нас. О том, что мы делаем.
Андрей откинулся на спинку стула, постучал пальцем по столу. Он не был взрывным, не кричал, не любил сцены. Но что-то внутри него будто сжалось.
— Ты хочешь развода?
Лена покачала головой:
— Я хочу разобраться, есть ли у нас еще «мы».
Она говорила это спокойно, без злости. И это пугало сильнее, чем если бы она закатила истерику. Если человек не кричит, не обвиняет, значит, он уже очень давно все для себя решил.
Андрей посмотрел на свои руки, на пустую тарелку, на стену за спиной Лены. В комнате было тихо, даже стиральная машинка замерла.
— Ты уже все решила? — спросил он.
Лена медленно вдохнула, потом выдохнула.
— Я думаю, нам нужно попробовать.
Андрей взял стакан воды, сделал глоток, будто пытаясь прочистить горло. Внутри было странное ощущение — не боль, не злость. Пустота.
— Ладно, — сказал он наконец.
Лена моргнула, будто не ожидала, что он так быстро согласится.
— Ладно?
— Да. Если ты считаешь, что так надо.
Лена кивнула. Они сидели молча еще минут десять. Потом Андрей встал, собрал тарелки, отнес на кухню. Лена смотрела, как он моет их, как вода стекает по его запястьям. Она хотела что-то сказать, но передумала.
В ту ночь они легли в постель спиной друг к другу. И впервые за долгие годы не поцеловались перед сном.
На следующее утро Андрей проснулся раньше Лены. Он лежал на спине, глядя в потолок, чувствуя рядом ее ровное дыхание. Казалось бы, ничего не изменилось. Та же спальня, те же серо-голубые шторы, то же мягкое утреннее солнце, пробивающееся через щель в окне.
Но в воздухе висело что-то тяжелое, невидимое.
Андрей медленно сел на кровати, потянулся, зевнул. Посмотрел на Лену. Она спала, уткнувшись носом в подушку, ее каштановые волосы растрепались. Он вдруг подумал, что, возможно, это последний раз, когда он видит ее вот так — рядом, во сне.
Он встал, стараясь не разбудить ее, и пошел на кухню.
Поставил чайник, достал две чашки. Замер.
Две.
Пару секунд он просто смотрел на них, а потом убрал одну обратно в шкаф.
Вода закипела, он налил себе кофе, сел за стол. Поставил локти на поверхность, сжал ладонями виски.
Это же ненадолго. Это просто пауза.
Но если это пауза, почему он чувствует себя так, будто что-то внутри него размывается, расслаивается?
В комнату вошла Лена. Она была в серой футболке, босая, с еще сонным лицом. Встала рядом с холодильником, открыла дверцу, поискала молоко.
— У тебя собрание сегодня? — спросила она, не глядя на него.
— Да, в одиннадцать.
— Поняла.
Лена достала молоко, налила себе, молча сделала глоток.
— Я начну собирать вещи вечером, — сказала она.
Андрей кивнул.
Они стояли в одной комнате, но казалось, будто между ними стена.
День прошел в привычной рутине: работа, звонки, чертежи. Андрей пытался сосредоточиться, но мысли то и дело ускользали в сторону.
Вечером он вернулся домой и услышал, как Лена открывает шкаф.
Она уже начала собираться.
В спальне чемодан стоял открытым, в нем аккуратно сложены свитера, джинсы, стопка книг. На тумбочке рядом с кроватью лежал маленький картонный коробок с ее украшениями.
Лена подошла к комоду, открыла верхний ящик, достала небольшую коробочку. Андрей сразу ее узнал.
Внутри были фотографии.
Лена открыла коробку, достала одну фотографию. Улыбнулась.
— Смотри, — повернула снимок к Андрею.
На фото они сидели на берегу озера, оба смеются, ветер растрепал Лену, у Андрея в руках был криво сделанный бумажный журавлик.
— Это же тот поход в Карелию, помнишь?
Андрей посмотрел. Да, помнил. Они тогда поссорились из-за палатки, а потом он, чтобы загладить вину, целый вечер пытался делать оригами, но все журавли выходили корявыми.
— Да…
Лена посмотрела на снимок еще пару секунд, потом убрала обратно в коробку.
— Заберешь с собой? — спросил Андрей.
Она помедлила.
— Оставлю здесь.
Андрей кивнул.
— Вообще-то, мне еще надо найти квартиру.
Она закрыла чемодан, села на кровать.
Андрей вдруг понял, что они говорят так, будто это обычный день. Обычный вечер. Будто все нормально. Но ничего не нормально. Лена посмотрела на него.
— Ты в порядке?
Андрей провел рукой по лицу.
— Не знаю. А ты?
Лена помолчала.
— Тоже не знаю.
За окном послышался звук дождя. Они сидели в комнате, слушая, как капли стучат по стеклу. И в этот момент Андрей вдруг ощутил странное желание — сказать что-то, что-то важное. Может быть, «останься». Может быть, «давай не будем так делать». Но он промолчал…
Лена уехала через два дня.
Андрей помог ей донести чемодан до машины. Лена остановилась перед открытой дверцей, посмотрела на него.
— Ну… — начала она, но договорить не смогла.
Андрей сунул руки в карманы, кивнул.
— Позвони, когда доберешься.
— Хорошо.
Она села за руль, завела двигатель. Несколько секунд просто сидела, словно собираясь с мыслями. Потом выжала сцепление, переключила передачу, медленно отъехала.
Андрей стоял на тротуаре, глядя, как машина сворачивает за угол.
Она не помахала ему.
Он вернулся в квартиру, закрыл дверь. Взял ключи, повертел в руках. Теперь это просто его ключи. Больше никто не придет с работы и не бросит свою связку на полку рядом. Он прошел в спальню. Кровать была аккуратно заправлена, на ее половине ни единой складки. На полке осталась коробка с фотографиями. Андрей протянул руку, открыл ее. Наверху лежал тот самый снимок — берег озера, бумажный журавлик, смех. Он закрыл коробку и поставил обратно. Потом вышел из комнаты, прошел на кухню, поставил чайник. Когда вода закипела, он достал кружку. Одну. И тут его накрыло.
Одиночество — это не просто отсутствие человека рядом. Это паузы в разговорах, которые никто не заполняет. Это взгляд в пустую комнату, где раньше кто-то был. Это тишина, которая слишком громкая.
Андрей взял кружку, вылил воду в раковину, так и не сделав чай. Прошел в гостиную, включил телевизор. Не смотрел, просто слушал звук. Хоть что-то, что разбавляет пустоту. На экране шло какое-то ток-шоу. Ведущая смеялась, зал аплодировал. Андрей сел на диван, взял пульт, убавил громкость. Он понятия не имел, что делать дальше.
Прошла неделя. Андрей жил по инерции: работа, дом, еда, сон. Квартира казалась слишком пустой. В первый же вечер он убрал Ленины тапочки в шкаф, но каждый раз, выходя из ванной, рефлекторно искал их взглядом.
Она написала один раз — короткое сообщение: «Я на месте».
Он ответил: «Хорошо».
И всё.
Телефон молчал. Ни звонков, ни привычных голосовых, где Лена пересказывала, как кто-то на работе бесил ее весь день.
Но хуже всего были вечера. В первый же выходной Андрей пытался себя занять. Пошел в бар с коллегами, выпил пару пинт, слушал разговоры о проекте, но чувствовал себя не на месте. Вернулся домой раньше всех. На следующий день решил устроить генеральную уборку. Перебрал ящики, нашел Ленины резинки для волос, сложенные в стеклянную банку. Хотел убрать подальше, но оставил на прежнем месте.
Пару раз тянулся к телефону, хотел написать. Но не знал, что сказать.
В это же время Лена сидела на подоконнике в съемной квартире.
Она сняла небольшую студию — минимализм, белые стены, старый деревянный пол. В первый день она даже порадовалась одиночеству: никто не разбрасывает носки, не забывает выключить свет в ванной, не оставляет на тумбочке кружки с недопитым кофе.
Но уже через два дня поняла, что ловит себя на том, что хочет услышать Андрея.
Она брала телефон, открывала чат, перечитывала старые сообщения. Какие-то смешные мемы, дурацкие переписки, аудио с голосом Андрея — чуть хрипловатым, спокойным. Закрывала чат.
У неё даже сохранилась их первая переписка от 2016 года. Тогда они еще писали друг другу километровые сообщения. Андрей рассказывал про работу, шутил, спрашивал, что приготовить на ужин.
Последние их сообщения теперь выглядели иначе.
«Ты купил молоко?»
«Да»
«Хорошо»
Лена закрыла телефон, уставилась в окно. Она ушла, чтобы разобраться в себе. Но пока разобралась только в одном: без Андрея тишина звучит иначе.
Андрей ехал в метро, рассеянно глядя в окно. Напротив сидел мужчина с газетой, рядом – девушка с наушниками, кто-то сжимал в руках бумажный стакан с кофе. Обычные люди. Обычная суета. Андрей раньше любил это ощущение – быть среди людей, но не с ними. Теперь оно его раздражало.
Телефон завибрировал в кармане.
Лена: «Ты не видел мой синий шарф? Кажется, я его не взяла».
Он на мгновение замер, перечитывая сообщение. Шарф. Он помнил этот шарф – шерстяной, темно-синий, Лена часто его носила осенью.
Андрей набрал ответ:
«Посмотрю дома».
Когда он вернулся в квартиру, первым делом подошел к шкафу. Открыл, заглянул внутрь. Шарф висел на вешалке, рядом с его пальто. Он потянулся, взял его в руки. Ткань пахла чем-то знакомым, едва уловимым. Андрей закрыл глаза, вдохнул.
Взял телефон, набрал сообщение:
«Нашел. Оставить у консьержа или передать лично?»
Ответ пришел почти сразу:
«Можем встретиться».
Андрей уставился на экран.
Встретиться.
Он не знал, что ждет от этой встречи. Но понял, что хочет ее увидеть.