Часы в гостиной пробили восемь. Тихое тиканье отдавалось в висках Ольги, пока она в сотый раз поправляла бокалы на празднично накрытом столе. Хрусталь мягко звякнул, когда она передвинула фужер на миллиметр влево. Всё должно быть идеально — ведь сегодня их пятнадцатая годовщина свадьбы.
Свечи на столе уже оплыли на треть, рассеивая тёплый свет по комнате. В духовке томилось любимое блюдо Алексея — утка с яблоками, именно такая, какую она готовила в первый год их совместной жизни. На столе красовалась бутылка коллекционного вина — она копила на неё три месяца, экономя на обедах в офисе.
Телефон снова завибрировал. Ольга схватила его, как спасательный круг, но на экране высветилось лишь короткое сообщение: «Задерживаюсь у мамы». Три слова, даже без извинения. Она медленно опустилась на стул, чувствуя, как внутри что-то обрывается.
— Ну конечно, — прошептала она в пустоту комнаты, — как же иначе...
Воспоминания накатили волной. Прошлогодний день рождения, который он пропустил, потому что его сестра Марина попросила помочь с переездом. Их отпуск, сорванный из-за того, что мама внезапно решила делать ремонт именно в эти две недели. Каждые выходные, каждый праздник — все планы летели к чертям, стоило кому-то из его родных поманить пальцем.
Часы пробили девять. Ольга механически переложила остывшую утку на тарелку, завернула её в фольгу и убрала в холодильник. Свечи догорали, оставляя причудливые восковые потёки на подсвечниках.
В начале одиннадцатого в замке повернулся ключ. Алексей вошёл, на ходу стягивая куртку. От него пахло маминым борщом и домашней выпечкой.
— Представляешь, мама пирогов напекла, еле вырвался, — он улыбнулся, словно это всё объясняло.
Ольга молча смотрела на него, чувствуя, как внутри поднимается волна — не гнева даже, а какой-то безысходной усталости. Пятнадцать лет. Пятнадцать лет она пыталась стать частью его семьи, пыталась понять, принять, уступить...
— Что? — он наконец заметил её взгляд. — Ну я же не нарочно! Мама расстроилась бы, если б я ушёл раньше.
Его голос звучал так искренне, будто он действительно не понимал. Или не хотел понимать. В горле встал ком, такой огромный, что стало трудно дышать.
— А я? — тихо спросила она. — Я не расстроилась?
— Оль, ну перестань, — он поморщился, как от зубной боли. — Что ты опять начинаешь? Я же с мамой был, не в баре с друзьями...
Она молча встала и пошла на кухню. На столе всё ещё стояли нетронутые бокалы, в которых так и не плеснуло вино. Пятнадцать лет. Полтора десятка лет, за которые она так и не стала важнее его мамы, его сестры, его родни...
И вдруг она поняла — больше не может. Просто физически не может больше быть второй, третьей, десятой в списке его приоритетов. Что-то надломилось внутри, как тонкая льдинка под весенним солнцем.
— Хватит молчать! — Алексей шагнул следом за ней на кухню. — Я же вижу, что ты злишься.
Ольга медленно повернулась. В тусклом свете лампы его лицо казалось чужим, почти незнакомым. Пятнадцать лет... Как она могла пятнадцать лет делать вид, что всё в порядке?
— Злюсь? — её голос дрогнул. — Нет, Лёша. Я не злюсь. Я просто устала.
— От чего устала? — он раздражённо взъерошил волосы. — От того, что я помогаю родным? Что, по-твоему, я должен был бросить маму одну?
— А меня? — слова вырвались сами собой, острые, как осколки разбитого стекла. — Меня ты можешь бросить одну? В нашу годовщину?
Он отмахнулся:
— Ну вот, опять ты о своём! Это же просто дата...
— Просто дата? — Ольга почувствовала, как что-то внутри окончательно рвётся. — Тогда, может быть, и наша свадьба была "просто датой"? И наша первая встреча — тоже ничего не значит?
— Не передёргивай! — он повысил голос. — Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Но семья...
— А я? — перебила она. — Я разве не семья? Или я так, приложение к твоей настоящей семье?
В кухне повисла тяжёлая тишина. Где-то на улице просигналила машина, и этот звук показался оглушительным в звенящей пустоте между ними.
— Если ты так любишь свою родню, — слова падали, как камни, — переезжай к ним!
Алексей застыл. В его глазах мелькнуло что-то — удивление? обида? страх? — но тут же сменилось холодной решимостью.
— Ладно, — он медленно кивнул. — Ладно. Я уйду, раз тебе так хочется.
Он развернулся и вышел из кухни. Ольга услышала, как он собирает вещи в спальне — быстро, резко, словно каждое движение было пропитано злостью. Хлопнула дверца шкафа. Звякнула молния сумки.
Она стояла, вцепившись в край стола, не в силах пошевелиться. Внутренний голос кричал: "Останови его! Скажи, что не это имела в виду!" Но губы не слушались. Потому что это была правда — именно это она и имела в виду. Пятнадцать лет она мечтала, чтобы он сделал выбор. И вот теперь...
— Я позвоню за вещами, — донеслось из прихожей.
Входная дверь захлопнулась с глухим стуком, и в квартире стало оглушительно тихо. Только часы продолжали отсчитывать секунды их пятнадцатой годовщины, которая оказалась последней.
Знакомый с детства запах маминых пирожков окутал Алексея, стоило ему переступить порог. Мать суетилась вокруг, как наседка:
— Лёшенька, ты же голодный! Сейчас борщик разогрею...
Он опустил сумку у двери своей старой комнаты. Всё здесь осталось таким же, как в его школьные годы: полка с потрёпанными учебниками, модель самолёта на шкафу, старые плакаты на стенах. Только пыль лежала тонким слоем — мама редко заходила сюда, берегла его "территорию".
Первый вечер прошёл в какой-то странной эйфории. Мама хлопотала вокруг, подкладывая любимые с детства блюда, расспрашивала о работе, о планах. Он чувствовал себя снова маленьким мальчиком, о котором заботятся.
Но уже на следующее утро...
— Лёша, сбегай за хлебом, — мама заглянула в комнату, где он пытался работать за ноутбуком.
— Мам, у меня важный проект...
— Ой, да что там твой проект! Десять минут всего...
Он вздохнул и пошёл в магазин. Вернувшись, обнаружил новый список поручений: починить кран, прибить полку, посмотреть, почему телевизор барахлит...
К вечеру позвонила Марина:
— Лёш, ты же на машине? Забери меня с работы, а? Дождь такой...
— Марин, я только что сел поработать...
— Ну что тебе, сложно? — в голосе сестры зазвучали знакомые с детства капризные нотки. — Я же под дождём промокну!
И он поехал. А потом ещё раз — в аптеку за лекарствами для мамы. И ещё — в строительный за какой-то особенной шпатлёвкой для маминой подруги...
К концу недели он чувствовал себя выжатым лимоном. Работа стояла, заказчики злились, но каждый раз, когда он пытался сесть за ноутбук, находилось что-то "срочное и важное".
— Лёшенька, — мама присела рядом с ним вечером, — я так рада, что ты вернулся. Знаешь, я ведь всегда говорила, что эта твоя... — она запнулась, — что Оля тебя от семьи отвращает.
Он вздрогнул, услышав имя жены. Внутри что-то больно кольнуло.
— Мам, при чём тут...
— Нет-нет, ты только послушай! — мама погладила его по руке. — Вот теперь заживём как раньше. Я утром встану пораньше, блинчиков напеку... Ты ведь любишь с творогом? А вечером Мариночка забежит, она так скучает по твоим советам...
Алексей смотрел на мать и вдруг с пронзительной ясностью увидел: она счастлива. По-настоящему счастлива тем, что он снова превратился в послушного сына, в вечного мальчика, которым можно командовать.
А где-то в этой схеме должен был уместиться сорокалетний мужчина с собственной жизнью, планами, мечтами... Должен был — но не умещался.
Он вспомнил последний взгляд Ольги. В нём не было злости — только бесконечная усталость. Такая же, какую он сейчас чувствовал сам.
В пустой квартире каждый звук отдавался эхом. Ольга бродила из комнаты в комнату, не находя себе места. Вещи Алексея — те, что он не забрал — смотрели на неё с немым укором: его любимая кружка в шкафу, тапочки у кровати, забытая на подоконнике книга.
На работе она держалась. Улыбалась, отвечала на вопросы коллег, проводила совещания. Но дома, в гулкой тишине вечеров, маска спокойствия трескалась и осыпалась.
— Так лучше, — говорила она своему отражению в зеркале. — Теперь никто не будет срывать наши планы. Никаких внезапных звонков от мамочки, никаких "Оль, ну ты же понимаешь..."
Но в глубине души она знала — лжёт. Совместные завтраки по выходным, его смешные попытки приготовить ужин, тёплое дыхание рядом по ночам... Как же ей этого не хватало!
Телефон молчал. Ни звонка, ни сообщения. Гордость не позволяла написать первой — ведь это он ушёл. Он выбрал. Но каждый вечер она проверяла телефон, надеясь увидеть хоть строчку.
В пятницу вечером раздался звонок в дверь. Сердце подпрыгнуло — неужели?.. Но на пороге стояла соседка, баба Нина.
— Деточка, — старушка протянула тарелку с пирожками, — я тут напекла... Угощайся.
Ольга замерла. От пирожков пахло корицей — точно так же, как те, что пекла мама Алексея. Она не выдержала — разрыдалась прямо на пороге.
Баба Нина, не говоря ни слова, обняла её и завела в квартиру. Усадила на кухне, налила чаю:
— Поплачь, милая. Поплачь... Легче станет.
— Я ведь не этого хотела, — всхлипывала Ольга. — Я просто хотела, чтобы он понял... Чтобы увидел, как мне больно быть вечно на втором месте. А теперь... теперь я вообще никто.
Старушка покачала головой:
— Неправда это. Ты его жена. Была, есть и будешь, пока сама не решишь иначе. А то, что он сейчас у мамы... — она хмыкнула, — так это даже к лучшему.
— Почему? — Ольга подняла заплаканные глаза.
— Потому что иногда нужно потерять, чтобы понять, что имел. Вот увидишь — опомнится твой Лёшка. Должен опомниться, если не совсем ещё мальчишка.
Ольга смотрела в окно на вечерний город. Где-то там, в другом конце района, в своей старой комнате сидит сейчас её муж. Что он чувствует? О чём думает? И главное — поймёт ли когда-нибудь, что любовь — это не только забота о родных, но и умение защитить своё собственное счастье?
Кафе было почти пустым. Ольга крутила в руках чашку остывшего кофе, не решаясь поднять взгляд. Напротив сидел Алексей — осунувшийся, с тёмными кругами под глазами.
— Я не могу бросить их, — наконец произнёс он.
— И я не прошу, — её голос дрогнул. — Но я хочу быть важнее их капризов.
В этот момент телефон Алексея ожил. На экране высветилось имя сестры.
— Лёша! — голос Марины звенел от волнения. — У меня машина сломалась. Срочно приезжай!
Он посмотрел на телефон, потом на жену. В её глазах застыло ожидание — словно вся их жизнь зависела от этого момента.
Алексей медленно выдохнул:
— Вызови эвакуатор.
В трубке повисла оглушительная тишина.
— Серьёзно? — в голосе Марины звучало неприкрытое удивление. — Ты что, не можешь приехать?
— Могу, — спокойно ответил он. — Но не буду. У эвакуатора это работа, у меня — важный разговор с женой.
— Но я же твоя сестра!
— А она — моя жена. И я уже пятнадцать лет ставлю твои "срочно" выше её чувств.
Марина помолчала, потом буркнула:
— Ладно.
Связь прервалась. Алексей положил телефон экраном вниз.
— Знаешь, — он невесело усмехнулся, — когда ты выгнала меня... то есть, когда я ушёл... В общем, первые дни я был уверен, что прав. Что ты просто не понимаешь — семья это святое.
Он сделал глоток остывшего кофе.
— А потом я понял одну простую вещь. Мама счастлива, когда я рядом. Марина спокойна, когда знает, что может позвонить в любой момент. Но счастливы ли они, когда счастлив я?
Ольга подняла глаза:
— И что ты понял?
— Что они любят мальчика, которым я был. Послушного сына, заботливого брата. А тебе нужен мужчина, которым я должен стать.
Он протянул руку через стол и накрыл её ладонь своей:
— Прости меня. За все эти годы... за каждый раз, когда я ставил тебя на второе место.
Телефон снова завибрировал. На этот раз звонила мама. Алексей, не глядя, нажал "отклонить".
Осеннее солнце золотило шторы в их спальне. Алексей проснулся от запаха кофе и тихого звона посуды на кухне. Он улыбнулся — Ольга готовила завтрак.
Телефон на тумбочке мигнул сообщением. Марина писала из другого города: "Представляешь, меня повысили! Теперь я начальник отдела. Спасибо, что тогда не приехал. Это был хороший пинок — научиться справляться самой."
Он тихо рассмеялся. Кто бы мог подумать, что его вечно беспомощная сестрёнка так изменится за эти месяцы?
В дверь позвонили. На пороге стояла мама — с пирогами, конечно.
— Я ненадолго, — сказала она, целуя сына в щёку. — У меня сегодня занятие в хоре.
— В хоре? — удивился Алексей.
— Да, представляешь? — её глаза светились. — Оказывается, когда не тратишь всё время на беспокойство о детях, можно и о себе подумать.
Она прошла на кухню, где Ольга колдовала над завтраком.
— Доченька, — мама замялась, — прости меня. Я ведь как лучше хотела... а получалось только хуже.
Ольга обернулась, вытирая руки о фартук. В глазах блеснули слёзы:
— Мам, всё хорошо. Правда.
Алексей смотрел на них — двух самых важных женщин в его жизни — и чувствовал, как внутри разливается тепло. Теперь он знал: любовь не измеряется количеством времени или числом выполненных просьб. Она измеряется умением находить баланс между "дать" и "сохранить".
Вечером они с Ольгой сидели на балконе. Где-то внизу шумел город, но здесь, наверху, было тихо и спокойно.
— Знаешь, — сказала Ольга, прижимаясь к его плечу, — я ведь тогда не верила, что ты вернёшься другим.
— А я не верил, что могу быть другим, — он поцеловал её в макушку. — Спасибо, что дождалась.
Телефон в кармане завибрировал. Но впервые за много лет это не вызвало у него чувства тревоги или вины. Теперь он знал: иногда главное — это просто быть рядом с тем, кого любишь. Просто быть. И этого достаточно.