Промозглый октябрьский ветер швырял в лицо Олега колючую морось. Он стоял перед отцовским домом, стискивая в побелевших пальцах связку ключей до боли. Старый двухэтажный особняк, некогда гордость района, теперь выглядел понуро: облупившаяся краска на фасаде, прогнившие доски веранды, заросший бурьяном двор. Сорок лет прожил здесь отец, и каждый кирпич, каждая половица хранили свои тайны.
Ржавая калитка надрывно скрипнула. Олег обернулся на звук – по растрескавшейся дорожке шёл незнакомец. Высокий, широкоплечий мужчина его возраста. Но главное – этот волевой подбородок, этот прищур карих глаз... От неожиданного сходства с отцом перехватило дыхание.
– Олег Петрович? – незнакомец протянул руку. – Я Михаил Васильев.
– Да, я Олег, – он машинально ответил на рукопожатие, отметив крепкую хватку. – Чем обязан?
Порыв ветра захлопнул калитку с такой силой, что зазвенели стёкла в окнах.
– Я ваш брат, – просто сказал Михаил. – Точнее, единокровный. По отцу.
Олег почувствовал, как земля уходит из-под ног. В висках застучало.
– Что за бред? – он нервно рассмеялся. – У меня нет никаких братьев. Отец...
– Никогда не рассказывал о первой семье? – Михаил горько усмехнулся. – Неудивительно. Проще было сделать вид, что нас не существует. Но теперь...
– Прекратите! – Олег повысил голос. – Не знаю, кто вы и что вам нужно...
– Знаете, – Михаил расстегнул портфель. – Просто не хотите признавать. Как и ваш отец не хотел признавать меня все эти годы.
На веранде звякнуло разбитое стекло – порыв ветра опрокинул старую фотографию в рамке. Олег узнал снимок: отец в молодости, ещё до его рождения.
– Вот, – Михаил протянул пожелтевшую фотокарточку. – Взгляните.
Олег замер. С потёртого снимка смотрел молодой отец в военной форме. Рядом – красивая темноволосая женщина с младенцем на руках.
– Это моя мать, – тихо сказал Михаил. – Вера Михайловна. И я, двухмесячный.
– Подделка, – Олег швырнул фотографию. – Убирайтесь! Немедленно!
– А вот и документы, – Михаил невозмутимо достал папку. – Свидетельство о браке, о рождении, решение суда...
– Какое вы имеете право? – Олег схватил Михаила за грудки. – Явиться через неделю после похорон...
– Имею! – Михаил стряхнул его руки. – Половину этого дома! По закону!
За забором охнула баба Нюра – соседка, прожившая здесь полвека. Старушка истово крестилась, шепча что-то беззвучно.
– Я уже подал документы нотариусу, – добавил Михаил спокойно. – И готов идти до конца.
– Вон отсюда! – прорычал Олег. – Или я вызову полицию!
– Вызывайте, – Михаил направился к калитке. – Но правда всё равно выйдет наружу. Она всегда всплывает... как бы глубоко её ни прятали.
Он ушёл, а Олег ещё долго стоял, глядя на фотографию у своих ног. С неё смотрел молодой отец – совсем другой, незнакомый человек, чужой. И вместе с порывами ветра в душу закрадывался страх: а что, если это правда?
Кухонные часы монотонно отсчитывали время в полумраке. Олег сидел за столом, заваленным пожелтевшими фотографиями. В остывшей чашке чая плавал лунный блик. Снимок за снимком – история семьи, которую он знал. Или думал, что знал.
Тишину разорвал пронзительный звонок в дверь. На пороге стояла баба Нюра, кутаясь в потрёпанный платок.
– Олежек, – её морщинистые руки дрожали. – Всю неделю глаз сомкнуть не могу. Грех на душе...
– Проходите, – он посторонился, пропуская старушку.
В тусклом свете кухни её лицо казалось восковым.
– Я всё знала, – она промокнула глаза уголком платка. – С самого начала. Как Петя твой первую жену бросил, как от сына отказался...
– Что вы несёте? – Олег стукнул кулаком по столу так, что подпрыгнули чашки. – Какая ещё первая жена?
– Вера Михайловна, – старушка перекрестилась. – Красавица была, певунья. В церковном хоре пела, голос – ангельский. Они с Петей тут, в этом доме жили. Счастливые были...
– Замолчите! – он схватился за голову.
– Не могу молчать больше! – баба Нюра всхлипнула. – Видела я, как она с коляской гуляла. Как Петя с маленьким Мишей играл. А потом... уехал он. В город, учиться. Там твою маму встретил. А про прежнюю семью словно забыл.
Звонок прозвенел снова. За дверью стоял Михаил, рядом – седая женщина с прямой спиной и тонкими чертами лица.
– Вера Михайловна, – представил её Михаил. – Моя мать.
Олег застыл. В глазах женщины читалась странная смесь боли и надежды.
– Господи, – прошептала она, протягивая дрожащую руку к его лицу, но не решаясь дотронуться. – Вылитый Петя...
– Зачем? – хрипло спросил Олег. – Зачем сейчас?
– Потому что правда не умирает, – Вера Михайловна расстегнула старомодную сумку. – Смотри.
На стол легли фотографии: молодой отец в военной форме обнимает красивую темноволосую женщину. Он же держит на руках младенца, счастливо улыбаясь в камеру. Свадебное фото – они стоят на ступенях этого самого дома.
– Не может быть, – Олег схватился за спинку стула. – Отец бы никогда...
– Может, – горько усмехнулся Михаил. – Ещё как может. Просто ушёл однажды утром. Сказал – на работу. А через месяц пришли документы на развод.
– Врёте! – Олег смахнул фотографии со стола. – Всё врёте!
– Нет, сынок, – тихо сказала баба Нюра. – Правда это. Горькая, но правда.
– А знаешь, что самое страшное? – Михаил поднял упавшую фотографию. – Ты сейчас делаешь то же самое. Отрицаешь. Прячешься. Делаешь вид, что нас нет.
В наступившей тишине было слышно, как капает вода из крана. Кап-кап. Как удары молотка по гробу отцовской репутации.
В старом доме пахло пылью и затхлостью. За круглым столом в гостиной собрались все: Олег, Михаил, Вера Михайловна и баба Нюра. Нетронутая бутылка водки стояла в центре как немой свидетель.
Олег медленно открыл отцовский сейф. Руки дрожали.
– Вчера всю ночь разбирал бумаги, – его голос звучал хрипло. – И нашёл вот это.
На стол лёг пухлый пожелтевший конверт. Десятки писем, перевязанных выцветшей лентой.
Вера Михайловна прижала ладонь ко рту: – Мои письма... Все эти годы...
– Каждую неделю я писала ему, – её голос дрожал. – Первые пять лет. Потом – раз в месяц. Потом – по праздникам. А ответа всё не было.
– Были ответы, – Олег достал второй конверт. – Только неотправленные. Десятки черновиков, исчёрканных, переписанных по десять раз. Но так и не отправленных.
Михаил схватил одно из писем, пробежал глазами: – "Дорогой сын, прости меня, если сможешь..."
– А вот это, – Олег положил на стол сберегательную книжку, – он начал за месяц до твоего рождения, Миша. И пополнял каждый месяц. Тридцать девять лет.
Стук сердца отдавался в висках. Михаил побелел как мел: – Но почему... Почему он молчал?
– Потому что был трусом, – Олег с силой сжал спинку стула. – Боялся признаться всем. Мне. Маме. Самому себе. Проще было спрятать правду в сейф и делать вид, что её нет.
– Видела я его, – вдруг подала голос баба Нюра. – Как он приезжал тайком. Стоял вон там, за углом. Смотрел, как вы с матерью, Миша, во дворе играете. Плакал. А я молчала... Все мы молчали.
Старые часы на стене – отцовская гордость, купленные на первую зарплату – гулко отсчитывали секунды.
Вера Михайловна достала из сумки фотографию: – А помнишь этот день, Миша? Тебе три года. Ты качаешься на качелях, смеёшься. А за забором...
– Это отец, – Михаил всмотрелся в размытую фигуру на заднем плане. – Господи...
В камине потрескивали поленья. Где-то наверху скрипнула половица – словно дом вздохнул, разделяя их боль.
Олег медленно поднялся: – Знаете что? Хватит. Хватит делить память, делить вину, делить дом. Места хватит всем. Мы и так слишком много потеряли.
***
Июньское солнце заливало двор золотистым светом. За длинным столом под старой яблоней собралась большая семья: Олег с женой и детьми, Михаил с семьёй, Вера Михайловна, баба Нюра, соседи. Звенели бокалы, смешивались голоса и смех.
Дом словно помолодел – свежевыкрашенные стены сияли белизной, новые окна отражали солнечные блики. На веранде всё так же стоял мамин сервант, но теперь начищенные до блеска чашки радовали глаз, а не пылились забытыми воспоминаниями.
– Дядя Миша, смотри! – младшая дочка Олега, пятилетняя Машенька, протянула альбом. – А это кто?
– Это твой дедушка, – Михаил бережно погладил фотографию. – Нам здесь столько же лет, сколько тебе сейчас.
Олег наблюдал, как брат возится с племянницей, и думал о потерянном времени. Сорок лет молчания, страха, обид – и один год, чтобы всё исправить. В палисаднике цвели мамины любимые пионы – красные, как закатное солнце, белые, как первый снег. Их горьковатый аромат смешивался с запахом свежескошенной травы.
На стене всё так же тикали отцовские часы. Но теперь они отсчитывали не потерянные минуты, а обретённое время новой, большой семьи. Может быть, именно так всё и должно было случиться? Может быть, некоторым тайнам нужно время, чтобы открыться, а некоторым ранам – чтобы затянуться?
Вера Михайловна украдкой смахнула слезу, глядя как её внучка обнимает брата Олега. Старый дом, хранивший столько боли, теперь наполнился детским смехом и теплом семейного счастья.
***
Читайте так же 👇👇👇
Дорогой читатель!
Я молодой начинающий писатель, мне будет интересно узнать Ваше мнение и Ваше впечатление о рассказе.
Благодарю!