оглавление канала, часть 1-я
В церкви, в отличие от прошедшей ночи, стоял порядок и благолепие. Никакой тебе толкотни или толпы народа. Прихожане, те, что с ночи не успели, с куличами чинно выстроились в стройную очередь к двум батюшкам, которые святили куличи. На клиросе тихонько пели певчие, выводя ангельскими голосами: «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небесех, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити…» А я подосадовала, что в спешке не догадалась захватить наши кулинарные изделия. Не будет на столе благословенного огня, так хоть куличики бы освященные стояли. Но досадовала я недолго, напомнив себе зачем я вообще сюда пришла. По полу ползать на четвереньках в поисках браслета не стала (чего доброго, тогда не в милицию, а в психушку заметут), а обратилась сразу к пожилой женщине в платочке, с тонкими губами и какими-то злющими глазами, торговавшей свечами и прочим церковным атрибутом.
- Простите… - Начала я просительно, состроив жалобную физиономию. – Я тут вчера браслет уронила в толпе. Может кто находил?
Тетка глянула на меня осуждающе, будто я стянула во время службы кадило у священника, и буркнула:
- Голову-то прикрой… Чай, в церковь пришла…
Я поспешно натянула капюшон на голову (был и такой, к счастью, на Сенькиной одежонке), и опять просяще уставилась на тетку, очень рассчитывая, что она не ограничится только одной нотацией. Тетка поджала губы, так что они превратились в две тоненькие синюшные ниточки, оглядела мою несуразную фигуру, и буркнула нехотя, кивнув головой куда-то в сторону:
- Вон, Настька сидит… У ей спроси, может она видала…
Я постаралась проследить теткин взгляд, чтобы обнаружить неведомую мне «Настьку» и с удивлением увидела в уголке, на обшарпанной скамеечке сухонькую старушонку. Одета она была примерно, как я, в какое-то невообразимое тряпье, которое ей было несуразно велико. Бабулька сидела тихонькой мышкой, словно стараясь быть как можно незаметнее. Я удивленно вскинула брови, и опять спросила тетку, добавив металла в голос:
- А почему «Настька» - то? Она же старая уже. Постарше вас раза в два будет. – И вкрадчиво, с ласковой улыбкой, добавила: - Неужто не заслужила называться «тетей Настей» или на крайний случай «бабой Настей»?
Умела я, не повышая голоса и безо всякого употребления грубых слов, произвести на человека нужное впечатление. И мне было по фигу, что на мне сейчас не шмотки от Кардена, а Сенькино старое вязанное, то ли пальто, то ли кофта. Меня с детства учили уважать старость и отсутствие этого самого уважения у других я почитала за хамство. А хамство, по моим скромным понятиям, следовало пресекать на корню. От моей «ласковости» тетку слегка перекосило, и в ее глазах появился испуг. Она слегка попятилась, и облизав вмиг пересохшие губы, пролепетала, словно оправдываясь:
- Так… Это… Блаженная она… Ну, в смысле, не в себе… Тут вот при церкви и живет, и кормится. Батюшка Алексий благословил и гнать не велел. Так все ее Настькой и кличут…
Я глянула на тетку так, что у той ноги подкосились и она плюхнулась на стоявшую за ней табуретку, не сводя с меня испуганного взгляда. Разговаривать с этой… не буду называть, кем, мне было больше не о чем. Только, появилось нестерпимое желание сразу же вымыть руки, словно я вляпалась во что-то липкое и противное. Развернулась и пошла к старушке, которая, ссутулившись сидела на скамейке и перебирала какие-то книжицы или брошюрки церковного содержания. Надо полагать, свой хлеб отрабатывала. Подойдя к бабульке, я, присев с ней рядом на корточки, поздоровалась:
- Здравствуйте, баба Настя…
На меня взглянули по-детски чистые, до пронзительности весеннего неба, голубые, совсем не старческие глаза. Мелькнула мысль, что вот, наверное, так и смотрят ангелы. До самого донышка, одним только таким вот взглядом, видя всю человеческую сущность. Старческий сухой голос пропел:
- И тебе здравствовать, доченька…
От того, как было сказано это самое «доченька» у меня аж сердце защемило. И я залепетала, мысленно досадуя, что ни денег, ни чего-нибудь съестного у меня с собой не было, чтобы одарить старушку:
- Бабушка… Я вчера на службе браслет свой здесь где-то обронила… Может, находила? – И принялась ей сбивчиво объяснять, помогая словам жестикуляцией пальцами: - Он такой… Словно из двух веревочек свит между собой, а в середине камушек малюсенький такой, зеленый…
Старушка слушала внимательно мои невнятные объяснения, чуть наклонив голову набок. Взгляд ее был серьезен и внимателен. И я подумала, что никакая она не блаженная. Нет, конечно, блаженная! Но вовсе не в том смысле, какой вкладывала в это слово та злая тетка! Бабулька дослушала меня до конца, и ласково улыбнувшись, спросила:
- Поди, дареный браслетик-то? От родителей достался?
Я кивнула головой. И в это мгновение, мне показалось, что на нас словно кто колпак стеклянный надел. Пропали все посторонние звуки: мерный гул человеческих голосов, наполнявший в это время церковь, бормотание священников, благословляющих куличи, тихое пение хора. Все пропало. Будто в церкви, кроме нас с этой удивительной старушкой больше никого и не было. Отвечая на ее вопрос, я пробормотала:
- Мама подарила… - И, зачем-то добавила: - Когда институт я закончила, на память…
Старушка смотрела на меня серьезно, внимательно, своими удивительными глазами, из которых исходило какое-то необыкновенной сияние. Кивнула головой, и проговорила загадочное:
- Матушка-то твоя померла, а все продолжает защищать тебя, вести своей рукой. Как же не защищать дитятко-то свое? Вот и ко мне тебя привела… Промысел то Божий… Не просто так.
Я несколько оторопело хлопала на нее ресницами, пытаясь проникнуть в смысл сказанного. Получалось не очень. Точнее, вообще, не получалось. А бабулька, порывшись в складках своей одежды, извлекла к моей радости браслет, и протянула его мне со словами:
- Не бойся потерять в другой раз… Не потеряешь…
Я схватила браслет и, тут же надев его на запястье, принялась лепетать какие-то слова благодарности старушке. Она усмехнулась, и, прерывая мое благодарное бормотание, проговорила строго:
- Погоди благодарить-то… - И опять проговорила непонятное: - Это я тебе благодарна должна быть… Пришел час… Освобожусь я от тяжкой ноши. Теперь, твоя очередь…
Я вдруг подумала, что бабулька, и впрямь, не в себе. А старушка, разобрав складки одежды у себя на шее, сняла небольшой ключик на обычном потертом шнурке, и протянув мне, проговорила немного торжественно:
- Прими сию ношу, как дар…
Несколько обалдев от всего происходящего, а больше, конечно, от речей странной бабульки, я, словно под гипнозом, протянула руку, и в мою ладонь лег этот ключик. Словно во сне, я поднялась на ноги и собралась, было, уже уйти, как цепкая старушечья лапка схватила меня за вязанную полу Сенькиного пальтишки (или кофтенки, кто его разберет). Я остановилась, а баба Настя, проговорила заговорщицким голосом, переходя на таинственный шепот:
- Береги его… От злых людей схорони. Никому не говори об этом. Злые люди его искать будут…
Словно во сне, я кивнула головой и пошла к выходу, затылком чувствуя злой взгляд той самой тетки, стоявшей за деревянным прилавком со свечами.
Только сев в машину, я разжала кулак и внимательно стала рассматривать «подарок». В голове стояла непонятная звенящая пустота. Ключик, как ключик. Маленький, с витиеватой резьбой по головке. Судя по чернению, сделан из серебра, причем, сделан довольно давно. Лет двести, а может и больше, назад. Все это я отметила, так сказать, автоматически-профессиональным взглядом, так как, уже не один год работала директором сети ювелирных магазинов нашего города. Почти механическим движением, как будто, не осознавая до конца своих действий, я надела себе шнурок на шею. Ключик сразу, как-то тепло улегся на моей груди, словно согревая кожу. Я помотала головой, словно отгоняя некое наваждение и завела двигатель.
Домой к сестре я приехала вся молчаливая и задумчивая. Сеньке решила пока ничего не говорить. Нужно было еще самой осознать, что же это такое было. Но с осознанием наметились проблемы. В голове у меня, словно кто блок поставил, когда я начинала думать об этом странном событии. Все, что было до, и что было после – все четко и ясно помнила до мельчайших деталей, а вот когда доходила до старушкиных слов, то словно туман какой-то наползал. Со мной в жизни происходило много странных и малообъяснимых вещей, и повидать я успела за свою недолгую жизнь много чего (как говаривала моя тетушка, когда я выбиралась из очередного приключения с целой головой, «свинья везде грязь найдет»), но подобное со мной произошло впервые. Впадешь тут, пожалуй, в задумчивость.
Не успела я переступить порог, как Сенька кинулась ко мне с вопросами:
- Ну что… Нашла?
Вместо объяснений, я продемонстрировала ей свое запястье, на котором тускло поблескивал мой браслет. Сестра внимательно пригляделась ко мне, и с подозрением спросила:
- А чего тогда… такая…?
Я, приходя немного в себя, хмыкнула:
- Какая это «такая»? Обычная…
Сенька фыркнула.
- Кому хочешь заливай, только не мне… Что случилось-то? В аварию, что ли, попала?
Понятное дело, Сенька переживала за меня, а не за свою машину, хоть та и была новенькой и жутко дорогой. Я отмахнулась.
- Какую еще аварию?! Типун тебе на язык! Мне вот сейчас только еще и аварии и не хватало! – И, попробовав быть, как можно убедительнее, бодро проговорила: - На службе немного постояла, пение хора послушала. Хорошо поют, душевно… Вот о вечном задумалась…
Подозрительность из глаз сестры никуда не делась, но расспрашивать меня больше она не стала, проворчав:
- Ну, тогда давай за стол… Время-то уже к обеду. – И, вздохнув маятно, добавила, словно как о тяжкой повинности: - Куличи трескать будем, да кагором запивать Праздник сегодня, как-никак…
Но не успели мы как следует усесться за стол, как в прихожей послышался звонок. Сестра выпорхнула из-за стола и кинулась открывать дверь. В коридоре послышались голоса. Не вставая со стула, я чуть отклонилась назад, чтобы увидеть тех, кто пришел. Тетушка с любопытством спросила:
- Кого еще там принесло?
Теплое гостеприимство так и пробивалось наружу в ее голосе. Но, увы, пробиться так и не сумело. Я ей ответила:
- Сенькины приятельницы с работы… - И назвала имена двух заклятых «подруг» сестры.
Тетя Валя сморщилась и презрительно бросила:
- О… Еще две любительницы пожрать нахаляву…
От подобных босяцких выражений в устах тетушки я пришла в легкую растерянность, не подозревая о наличии подобного сленга в ее лексиконе. Но «подруги» уже вошли в кухню с приклеенными «приятными» улыбками на лицах, и я вынуждена была прервать наш разговор с тетушкой.
В целом, обед прошел вполне пристойно. Присутствие тети Вали удерживало пришедших от разного рода ехидства и колких замечаний типа «ах, душечка… Как же ты пополнела… А тебе идет этот пестренький халатик…», ну и все в таком роде. Причина была проста: все прекрасно знали, что матушка Сеньки за словом в карман не полезет, всяким там политесам не обучена, и, к тому же, привыкла резать правду-матку в глаза. Так что, спасибо тете Вале, приятельницы в гостях не задержались. Понятное дело, сначала выпили и как следует закусили, а уж потом, с кислыми физиономиями поспешили откланяться, сославшись на «страшную занятость». Тетя Валя проводила их насмешливым взглядом и с выражением лица, которое явственно говорило: «Ну… И что я говорила? Только бы на халяву пожрать…»
