Сижу я, значит, в нашей уютной кухне, перебираю чеки за месяц — привычка у меня такая, всё по полочкам раскладывать. Иван, муж мой, всегда подшучивал над моей педантичностью. "Ирка, ты как будто в бухгалтерии работаешь, а не в детском саду воспитательницей!" А я что? Я только улыбалась в ответ. Порядок должен быть во всём, даже в семейном бюджете.
И тут на полке замечаю папку. Видимо Иван забыл взять на работу. А там…
Представляете, натыкаюсь на странную платёжку. Большую такую, на сорок тысяч. В какой-то "Детский мир". Странно, думаю. У нас же детей нет... Пока нет. Мы с Ваней три года женаты, всё никак не решимся, хотя я-то давно готова.
Звоню подруге:
— Лен, слушай, а "Детский мир" — это только игрушки и одежда?
— Не-а, там сейчас чего только нет. А что?
— Да так... — говорю, а у самой сердце ёкает.
Начала я копать глубже. И нашла ещё чеки. Много чеков. За последние полгода — почти на двести тысяч! И все в детских магазинах. А ещё какие-то переводы некой Светлане К. Регулярные, каждый месяц.
Руки затряслись, в висках застучало. Первая мысль — у него другая семья. Ребёнок на стороне. Как же так?! Ваня... Мой Ваня, который каждое утро целует меня в макушку перед уходом на работу. Который на день рождения подарил мне кольцо с сапфиром — "под цвет твоих глаз, любимая".
Набрала его номер — не отвечает. На работе задерживается, видите ли. Да уж, "задерживается"...
Сижу, чемодан собираю. Руки сами вещи складывают, а в голове карусель мыслей. Может, всё не так? Может, есть какое-то объяснение? Но какое объяснение, может быть, у двухсот тысяч на детские товары и регулярных переводов загадочной Светлане?
Слышу, как ключ в замке поворачивается. Это он. Сейчас войдёт, увидит чемодан и...
— Ира? Ты куда собралась?
Стоит в дверях, растерянный. В руках какой-то пакет. Большой такой, с логотипом... "Детского мира".
— Вань, нам надо поговорить.
— Надо... — он вдруг улыбается какой-то странной, загадочной улыбкой. — Только давай сначала я тебе кое-что покажу?
Достаёт из пакета какую-то папку. Толстую, с документами.
— Помнишь Светлану Константиновну? Мою начальницу из детского дома?
Я замираю. Детский дом? Какой ещё детский дом?
— Три месяца назад я начал оформлять документы... — он протягивает мне папку. — Хотел сделать тебе сюрприз на день рождения. Познакомить тебя с Машенькой. Ей пять лет, и она очень похожа на тебя, представляешь? Такие же голубые глаза...
На следующее утро я проснулась с гудящей головой. События вчерашнего вечера казались нереальными.
Мысли путались. Маша. Пять лет... Удочерение... Почему он не рассказал мне раньше? И что теперь делать?
— Доброе утро, соня, — Ваня поставил передо мной чашку кофе. — Я взял сегодня выходной. Нам нужно многое обсудить.
— Многое? — я нервно усмехнулась. — Это мягко сказано.
Он присел рядом, достал телефон:
— Хочешь посмотреть ещё фотографии? Машенька обожает рисовать. Вот, смотри...
— Подожди, — я отодвинула телефон. — Ты правда думаешь, что можно вот так просто взять и... А если бы я была против? Если бы я не была готова? Ты об этом подумал?
Ваня напрягся:
— Ира, я же знаю тебя. Ты сама говорила, что хочешь детей...
— Своих детей, Вань! — я вскочила со стула. — Это другое! А ты... ты даже не спросил меня! Просто решил за нас обоих!
— А что бы изменилось? — его голос стал жёстче. — Ты бы начала сомневаться, придумывать причины, почему "ещё не время". Как с собственными детьми. Три года, Ира! Три года ты находишь отговорки!
Его слова ударили больно. Да, я боялась. Боялась не справиться, боялась потерять работу, боялась менять нашу устоявшуюся жизнь. Но разве это повод принимать такие решения в одиночку?
— И что теперь? — я скрестила руки на груди. — Какой у тебя план? Просто привести ребёнка в дом и надеяться, что всё как-нибудь утрясётся?
— Вообще-то... — Ваня замялся. — Светлана Константиновна сказала, что документы почти готовы. Осталось пройти последнюю комиссию. Через две недели...
— Две недели?! — я почувствовала, как земля уходит из-под ног. — Ты с ума сошёл? А где она будет спать? А садик? А вещи? А...
Звонок телефона прервал мою истерику. Ваня взглянул на экран и побледнел.
— Это из детского дома... — он встал, отходя к окну. — Да, Светлана Константиновна? Что? Как?..
Я видела, как меняется его лицо. Что-то случилось. Что-то серьёзное.
— Объявились её родственники, — глухо произнёс он, опуская телефон. — Тётя из Новосибирска. Хочет забрать Машу к себе...
Он опустился на стул и закрыл лицо руками. И я вдруг поняла, что он уже полюбил эту девочку. Полюбил как родную. А теперь может потерять.
— Ваня... — я подошла к нему, положила руку на плечо.
— Знаешь, — он посмотрел на меня, — когда я впервые увидел её в детском доме... Она сидела одна и рисовала бабочек… Маша взглянула на меня, а глаза такие же голубые, как твои глаза. И я подумал — это судьба. Она должна быть нашей дочерью. Должна...
Что-то дрогнуло у меня внутри. Всё утро я думала о себе, о своих страхах и обидах. А он... он просто хотел сделать счастливой маленькую девочку. И меня.
— Мы... — я сглотнула комок в горле. — Мы что-нибудь придумаем. Слышишь? Вместе.
Ваня сжал мою руку. В этот момент я ещё не знала, во что ввязываюсь. Не знала, что нам предстоит пройти через десятки кабинетов, собрать гору документов, доказывать своё право стать родителями для Маши. Не знала, что эта история изменит всю нашу жизнь...
Детский дом встретил нас тишиной. Странно, я всегда думала, что здесь должно быть шумно. Светлана Константиновна — сухощавая женщина с острым взглядом — ждала нас в своём кабинете.
— Ситуация сложная, — она постучала ручкой по столу. — Тётя Машина, Елена Викторовна, настроена решительно. У неё хорошая характеристика, стабильный доход...
— Но она даже не знала о существовании девочки три года! — Ваня стиснул подлокотники кресла. — Где она была раньше?
— В Новосибирске, — Светлана Константиновна вздохнула.
Я смотрела в окно, где на детской площадке играли малыши. Где-то среди них была и Маша. Девочка, которая уже успела перевернуть нашу жизнь, даже не встретившись с нами.
— Мы можем с ней познакомиться? — мой голос дрогнул. — Сейчас?
Светлана Константиновна кивнула:
— Она в художественном кружке. Пойдёмте.
Маленькая комната была залита солнечным светом. За столом сидели несколько детей, увлечённо рисующих что-то яркими красками. И среди них — она. В голубом платьице, с непослушной прядкой, выбившейся из косички.
— Машенька, — позвала Светлана Константиновна. — К тебе пришли...
Девочка подняла голову, и я замерла. Эти глаза... Они действительно были точь-в-точь как мои. Не просто голубые — цвета весеннего неба, с тёмным ободком по краю радужки.
— Здравствуй, — Ваня присел перед ней на корточки. — Что ты рисуешь?
— Это мой дом, — она протянула листок. — Смотрите, тут солнце, и качели, и собака...
— У тебя будет дом, — вырвалось у меня. — И качели, и собака. Обещаю.
Маша посмотрела на меня с недоверием:
— Правда? А вы кто?
Я растерялась. Кто мы? Чужие люди, которые хотят забрать её из привычного мира? Потенциальные родители, которые могут и не стать настоящими?
— Мы... — начала я, но тут в комнату вошла женщина лет сорока, в стильном костюме.
— Машенька! Солнышко моё! — она бросилась к девочке. — Я твоя тётя Лена! Ты так похожа на мою сестру, твою маму...
Маша испуганно прижалась к стене. Елена Викторовна попыталась её обнять, но девочка вывернулась и неожиданно схватилась за мою руку.
— Я не хочу... — прошептала она. — Можно я останусь здесь?
Елена Викторовна выпрямилась, поправляя идеальную причёску:
— Это временно, деточка. Скоро ты привыкнешь. В Новосибирске у тебя будет своя комната, красивые платья...
— Но у неё может быть дом и здесь, — я сама не узнала свой голос. — С людьми, которые уже любят её.
— А вы кто такая? — Елена Викторовна смерила меня холодным взглядом. — У вас есть какие—то права на ребёнка?
— Пока нет, — я почувствовала, как маленькая ладошка сжимает мою руку крепче. — Но мы их получим.
Светлана Константиновна кашлянула:
— Давайте не будем травмировать ребёнка. Машенька, иди пока порисуй.
Когда девочка отошла, Елена Викторовна повернулась к нам:
— Я не позволю каким-то посторонним людям забрать мою племянницу. У меня есть все права на опеку.
— А у нас есть любовь, — тихо сказал Ваня. — И мы будем бороться.
Вечером мы молча ехали домой.
— Знаешь, — вдруг сказала я, — нам нужен адвокат. Хороший адвокат.
Ваня улыбнулся:
— Я уже договорился о встрече. Завтра в десять.
— И... — я глубоко вздохнула. — Надо купить краски. Много красок. Маша любит рисовать.
Адвокат Михаил Сергеевич оказался совсем не таким, как я представляла. Никакого строгого костюма и суровой мины — просто уютный свитер и добрые глаза за стёклами очков.
— Значит, так, — он разложил перед собой бумаги. — Ситуация непростая, но не безнадёжная. У Елены Викторовны действительно есть преимущество как у кровной родственницы. Но...
Он хитро прищурился:
— Я покопался немного. Знаете, что интересно? Ваша "тётя" последние три года жила в Новосибирске. И о существовании племянницы прекрасно знала.
Мы с Ваней переглянулись.
— Более того, — продолжал адвокат, — когда Машу только определили в детдом, ей сообщали. Она отказалась тогда от опеки. Официально. Есть документ.
— И что это значит? — я подалась вперёд.
— Это значит, что мы можем подать встречный иск. Если человек однажды отказался от ребёнка, его последующие претензии на опеку рассматриваются совсем иначе.
Надежда, затеплившаяся в груди, стала чуть ярче.
Следующие недели превратились в безумную карусель. Суды, документы, характеристики... Мы собирали справки, готовили жильё к проверкам органов опеки, прошли курсы приёмных родителей. А каждые выходные ездили к Маше.
Она всё больше привязывалась к нам. Рисовала теперь целые истории: вот мы гуляем в парке, вот едим мороженое, вот запускаем воздушного змея...
— Смотрите, это наш дом, — показывала она очередной рисунок. — Тут моя комната, она розовая. А это наша собака, её зовут Пончик!
— Почему Пончик? — улыбалась я.
— Потому что она будет толстенькая и добрая! — объясняла Маша серьёзно.
Елена Викторовна тоже приезжала. Привозила дорогие подарки, рассказывала о шикарной жизни в Новосибирске. Маша вежливо благодарила, но игрушки складывала в шкаф, даже не распаковывая.
А потом случилось то, чего мы совсем не ожидали.
— К нам тут приходила женщина, — сказала как-то Светлана Константиновна. — Бывшая соседка Машиной мамы. Рассказала интересную историю...
+++
Оказалось, что Елена Викторовна не просто знала о племяннице. Она знала о её существовании ещё до рождения. И именно она уговорила свою сестру, Машину маму, отказаться от ребёнка. Мужа у неё не было. Условия завещания она не знала...
— Зачем? — не понимала я.
— Деньги, — вздохнула Светлана Константиновна. — У их бабушки осталась квартира в центре. По завещанию она переходила первому ребёнку в семье. Елена была старшей сестрой, но бездетной. А когда её младшая сестра забеременела...
Я почувствовала, как к горлу подступает ком. Какой же надо быть...
— У вас есть доказательства? — деловито спросил Ваня.
— Соседка готова дать показания. И старое завещание сохранилось.
В день последнего судебного заседания Елена Викторовна выглядела непривычно растерянной. А когда слово предоставили бывшей соседке, и вовсе побледнела.
Судья долго изучала документы. Мы сидели, затаив дыхание.
— Учитывая все обстоятельства... — начала она.
И тут в зал суда буквально влетела запыхавшаяся Светлана Константиновна:
— Подождите! У меня срочная информация!
...В зале суда повисла тишина. Светлана Константиновна, всегда такая собранная и строгая, сейчас едва переводила дыхание, сжимая в руках какую-то папку.
— Ваша честь, прошу приобщить к делу вновь открывшиеся обстоятельства, — она протянула документы судье. — Это заявление от Машиной мамы, Анны Викторовны. Написанное незадолго до её... до её кончины.
Елена дёрнулась, как от удара:
— Что за бред? Моя сестра скончалась сразу после родов!
— Нет, не сразу… — Светлана Константиновна покачала головой. — Мало того, когда она лежала в больнице вы уверили её, что ребёнка удочерили и увезли в другой город.
Судья надела очки, вчитываясь в документ. У меня перехватило дыхание. Ваня крепко сжал мою руку.
— Здесь написано... — судья подняла глаза на Елену. — Что вы намеренно ввели сестру в заблуждение относительно условий завещания. Убедили её, что ребёнок лишит её права на жильё. Всячески препятствовали, чтобы она узнала правду о завещании…
— Это клевета! — Елена вскочила. — Я требую...
— Сядьте! — резко оборвала судья. — У нас есть показания свидетелей, подтверждающие каждое слово...
У меня закружилась голова. Как это возможно?
Елена Викторовна сидела, словно окаменев. Потом медленно поднялась:
— Я отзываю своё заявление об опеке, — её голос звучал глухо. — И... простите меня.
Она направилась к выходу, но у дверей обернулась:
— Квартира... Она действительно принадлежит Маше...
Через час всё было кончено. Мы стояли на ступеньках суда, не веря в реальность происходящего. Опека... Нам правда доверили опеку над Машей!
— Поехали за дочкой? — Ваня обнял меня за плечи. — Она уже заждалась.
Маша выбежала нам навстречу, размахивая очередным рисунком:
— Смотрите, что я нарисовала! Это мы все вместе, и солнышко улыбается, и...
Я подхватила её на руки, крепко прижимая к себе:
— Теперь всё будет именно так. Обещаю.
— И Пончик будет? — деловито уточнила она.
— Обязательно, — рассмеялся Ваня. — Поехали домой?
— Домой... — эхом повторила Маша. И добавила едва слышно: — Мама.
Я замерла. Первый раз она назвала меня мамой. Слёзы защипали глаза.
— Да, солнышко. Домой. Навсегда.
Теперь у нас действительно есть всё, что Маша рисовала. И розовая комната, и качели во дворе, и даже пёс Пончик — толстенький и добрый, как она и хотела. А на стене в гостиной висит тот самый первый рисунок: три фигурки под улыбающимся солнцем.
Семья. Наша семья.
Рекомендую:
Подписывайтесь, чтобы не пропустить следующие публикации.
