Наталья в последний раз окинула взглядом праздничный стол и машинально поправила салфетку. Всё должно быть идеально. Двадцать пять лет совместной жизни – не шутка! Она специально взяла отгул на работе, чтобы приготовить любимые блюда мужа: азу по-татарски, которое он обожал ещё со студенческих лет, салат с креветками, что они впервые попробовали в свадебном путешествии...
Старенький фотоальбом, который она достала с антресолей, лежал на журнальном столике. Наталья то и дело поглядывала на часы, надеясь, что сегодня Олег вспомнит про их особенный день и придёт пораньше. Она даже платье надела – то самое, синее, в котором была на их первом свидании. Правда, пришлось немного ушить – годы всё-таки берут своё.
Свечи на столе мягко подрагивали, отбрасывая причудливые тени на стену. Наталья присела на краешек дивана, перелистывая страницы альбома. Вот они молодые, счастливые, на фоне загса... А здесь – первый отпуск на море, она с обгоревшим носом смеётся, а Олег обнимает её за плечи...
Часы пробили семь. Потом восемь.
В девятом часу свечи догорели, оставив после себя застывшие лужицы воска. Наталья сидела в полумраке, глядя на остывающие блюда. Где-то в глубине души теплилась надежда – может, он готовит сюрприз? Может, вот-вот позвонит и скажет что-то особенное?
Звук поворачивающегося в замке ключа заставил её вздрогнуть. Олег ввалился в квартиру, на ходу ослабляя галстук:
– Уф, день был – просто кошмар! Представляешь, клиент в последний момент решил переиграть весь проект...
Он прошёл мимо накрытого стола, даже не взглянув на него. Наталья молча смотрела, как муж снимает пиджак, как привычным движением достаёт из холодильника бутылку минералки.
– Олег, – тихо позвала она.
– А? – он обернулся, делая глоток воды.
– Ты ничего не хочешь мне сказать?
Он нахмурился, явно перебирая в памяти какие-то рабочие моменты. Потом его взгляд упал на стол, и в глазах мелькнуло узнавание:
– Ой, точно, годовщина... – он виновато улыбнулся. – Прости, совсем замотался. Ну ты же знаешь, мне сейчас не до того... Этот проект...
Наталья смотрела, как он торопливо накладывает себе остывшее азу, как жуёт, параллельно проверяя что-то в телефоне. Двадцать пять лет. Четверть века. А она будто призрак в собственном доме.
– Спасибо, вкусно, – буркнул он, относя тарелку в раковину. – Я в кабинет, надо ещё поработать.
Щелчок закрывающейся двери прозвучал как выстрел. Наталья медленно встала, подошла к окну. В темноте мерцали огни города, такие же далёкие, как её мечты о счастливой семейной жизни. Она поймала своё отражение в стекле – и не узнала себя. Когда она превратилась в эту потухшую женщину, которая только и делает, что ждёт?
"Нет, – подумала она, сжимая кулаки. – Больше я это терпеть не буду. Хватит быть тенью. Хватит жить чужой жизнью".
Решение, зревшее годами, вдруг оформилось с пугающей чёткостью. Она тихонько рассмеялась – от этого смеха у неё самой мурашки побежали по коже. Пора что-то менять. И менять радикально.
Утро началось как обычно – с противного звона будильника. Олег по привычке потянулся к тумбочке, нащупывая телефон. Семь утра. Из кухни не доносились привычные звуки: не шипела кофеварка, не звякали чашки, не шуршала газета, которую Наталья любила читать по утрам.
"Наверное, обиделась, – подумал он, натягивая халат. – Ну и ладно, к вечеру отойдёт".
На кухонном столе, вместо привычной чашки кофе, лежал сложенный вчетверо лист бумаги. Почерк у Натальи всегда был аккуратный, учительский – каждая буква выведена чётко, будто специально, чтобы не осталось места для разночтений:
"Я больше не могу быть просто тенью в твоей жизни. Мне нужно побыть одной, чтобы понять, кто я без тебя. Не ищи меня – это бесполезно. Когда буду готова, свяжусь сама".
Олег перечитал записку трижды, прежде чем смысл написанного дошёл до него. Первой реакцией было раздражение – как она могла так поступить? У него важный проект, презентация через неделю, а она устраивает эти бабские истерики!
Машинально открыл шкаф – там зияли пустые вешалки, где обычно висели её платья. Заглянул в ванную – исчезли крема, щётка, любимый халат в цветочек...
"Вот и хорошо, – подумал он, агрессивно заваривая растворимый кофе, который терпеть не мог. – Поймёт, что без меня никуда, и вернётся. День-два максимум".
Но прошла неделя. Дома было непривычно тихо. Олег ловил себя на том, что разговаривает сам с собой – просто чтобы разбавить эту звенящую тишину. В пятницу вечером он впервые за много лет открыл стиральную машину – до этого даже не задумывался, как она работает. Гора немытой посуды в раковине намекала, что пора бы разобраться и с этим.
К концу второй недели он уже не злился. Теперь его накрывала странная тревога – особенно по вечерам, когда приходилось возвращаться в пустую квартиру. Никто не спросит, как прошёл день. Некому рассказать про успехи с проектом. Даже поругаться не с кем...
В пятницу он задержался на работе допоздна – просто потому, что не хотелось идти домой. По пути заглянул в супермаркет, бесцельно бродил между полками. Возле отдела с бытовой химией застыл, разглядывая разноцветные бутылки. Какое средство для мытья посуды покупала Наталья? Почему он никогда не интересовался такими вещами?
Дома, разогревая в микроволновке замороженную пиццу, Олег вдруг поймал себя на мысли, что не помнит, когда в последний раз говорил с женой по душам. Не про быт, не про работу – а просто так, как раньше, когда они могли болтать часами обо всём на свете.
В кабинете, в ящике стола нашёлся старый снимок – они с Натальей в парке, она смеётся, а он целует её в щёку. Когда это было? Лет десять назад? Пятнадцать? А главное – почему перестали ходить в парк, перестали смеяться вместе?
Телефон молчал. Наталья словно растворилась – подруги (те немногие, чьи номера у него были) говорили, что не знают, где она. Или делали вид, что не знают?
В субботу утром он проснулся от странного звука – оказалось, это скрипит форточка на кухне. Раньше Наталья всегда смазывала петли каким-то специальным средством. Как много, оказывается, она делала такого, чего он просто не замечал...
Олег подошёл к окну. За стеклом брезжил хмурый осенний рассвет. В отражении он увидел себя – помятого, небритого, в несвежей рубашке – и вдруг с пронзительной ясностью понял: всё гораздо серьёзнее, чем ему казалось. Это не просто "бабские капризы". Это крик души, который он не хотел слышать годами. И если он ничего не предпримет, то рискует навсегда остаться в этой пустой квартире, наедине со скрипящей форточкой и остывающим кофе.
В обеденный перерыв Олег решил пройтись до старого центра – просто чтобы проветрить голову. Ноги сами принесли его к знакомому до боли месту. "Кофейня на Пушкинской" – гласила всё та же старая вывеска. Двадцать семь лет назад именно здесь он впервые увидел Наталью – она сидела у окна с книжкой, а за столиком напротив какой-то настырный ухажёр пытался привлечь её внимание...
Внутри почти ничего не изменилось: те же деревянные столики, пожелтевшие фотографии на стенах, запах свежемолотого кофе. Только цены в меню стали другими, да официантки помоложе.
– А я ему говорю: поздно, милый, – донеслось от соседнего столика. – Думал, я буду вечно терпеть его равнодушие? Двадцать лет как мебель в доме простояла...
Олег невольно прислушался. Говорила женщина лет пятидесяти, ухоженная, с красивой сединой в тёмных волосах.
– Знаешь, Люда, что самое смешное? – продолжала она, помешивая ложечкой чай. – Когда я ушла, он вдруг забегал, начал звонить, цветы присылать. Божился, что изменился, что всё понял... А я смотрю на него и думаю: где ж ты раньше был, когда я каждый вечер ревела в подушку? Когда умоляла просто поговорить со мной, просто побыть рядом?
– И что теперь? – спросила её собеседница.
– А ничего. Я за этот год без него впервые себя человеком почувствовала. На курсы пошла, путешествовать начала... Знаешь, оказывается, жизнь не заканчивается в пятьдесят! – она рассмеялась, но в этом смехе Олегу послышалась застарелая боль. – Он, конечно, до сих пор прощения просит, но... время уже упущено. Нельзя склеить то, что годами разбивал.
Олег почувствовал, как к горлу подкатывает ком. Перед глазами, словно кадры старого фильма, замелькали воспоминания...
...Вот Наталья зовёт его в театр – премьера, достала билеты, так хотела сходить вместе. А он: "Извини, дорогая, совещание". Она пошла одна...
...Её день рождения, пять лет назад. Она специально заказала столик в ресторане: "Олежек, я так хочу провести этот вечер только вдвоём!". А он задержался на работе на три часа, даже не позвонил...
...Прошлое лето, она умоляла съездить к морю: "Ну хоть на недельку, мы же уже три года нигде не были!". Он отмахнулся – какое море, когда такой важный контракт на носу...
Сколько раз она пыталась достучаться до него? Сколько раз начинала разговор: "Нам надо поговорить...", а он бросал на ходу: "Давай потом, я занят"?
Официантка принесла его остывший кофе. Олег рассеянно смотрел в чашку, но видел перед собой лицо жены – то самое выражение бесконечной усталости и разочарования, с которым она смотрела на него в их годовщину. Господи, да когда он вообще в последний раз действительно смотрел на неё? Не мазнул взглядом, а по-настоящему увидел?
"Я больше не могу быть просто тенью в твоей жизни..." – эти слова из её записки вдруг зазвучали совсем иначе. Не каприз обиженной женщины – крик человека, который задыхается без воздуха. А он, болван, ещё думал, что она просто покапризничает и вернётся!
Женщины за соседним столиком уже расплачивались. Олег поймал последнюю фразу:
– ...иногда уйти – единственный способ спасти себя.
Его как будто окатили ледяной водой. Вот оно. Наталья не просто ушла – она спасала себя. От его равнодушия, от своей незаметности, от жизни в вечном режиме ожидания.
Он вскочил, едва не опрокинув столик. Нужно что-то делать. Немедленно! Иначе он рискует навсегда потерять самого главного человека в своей жизни. Но что? Как исправить годы невнимания? Как доказать, что он правда всё понял?
Звонить бесполезно – она не ответит. Караулить у подъездов подруг – унизительно, да и не поможет. Нужно что-то другое... что-то настоящее.
Олег замер посреди улицы, не замечая моросящего дождя. В голове крутилась фраза, сказанная той женщиной в кафе: "Время упущено..." Нет, чёрт возьми! Он не позволит этому случиться с ними. Должен быть способ всё исправить. Должен быть...
Найти Наталью оказалось неожиданно просто – она жила в том самом пансионате за городом, о котором когда-то говорила. "Лесная тишина" – место, где они могли бы провести не один уютный выходной, если бы он только слушал её.
Олег медленно шёл по дорожке между соснами. Сердце колотилось где-то в горле – он не знал, что скажет при встрече. Все заготовленные слова казались фальшивыми.
Наталья сидела в старой беседке у пруда, закутавшись в плед. Октябрьский вечер выдался промозглым. Она изменилась – волосы убраны в простой пучок, никакой косметики, но лицо... оно словно помолодело. Будто исчезла та вечная усталая складка между бровей.
– Привет, – он остановился в паре шагов от беседки.
Она даже не вздрогнула, будто ждала его:
– Явился всё-таки.
– Ты... как ты тут?
– Нормально, – она впервые посмотрела на него. – Тихо тут. Спокойно.
Олег переступил с ноги на ногу:
– Можно присесть?
Она пожала плечами – как хочешь, мол. Он опустился на скамейку, оставив между ними пустое пространство.
– Наташ, я... – начал он и запнулся. К чёрту заготовки. – Я дурак.
– Да ну? – в её голосе мелькнула усмешка. – И что тебя надоумило?
– Знаешь, эти недели без тебя... Я ведь даже готовить толком не умею. Не знаю, где у нас хранится стиральный порошок. Чёрт, я даже не знал, что нашу форточку надо смазывать! – он нервно рассмеялся. – Но дело не в этом. Я просто... я не помню, когда в последний раз спрашивал, как у тебя дела. По-настоящему спрашивал.
Наталья молчала, разглядывая свои руки.
– Помнишь, ты хотела записаться на фотокурсы? – тихо спросил он.
– Это было три года назад, – она качнула головой. – Ты ещё сказал, что это пустая трата денег.
– А я записал тебя.
– Что?
– На курсы. У Михаила Светлова, ты о нём говорила. Группа начинает занятия через две недели. Если ты... если ты ещё хочешь.
– Олег, – она устало вздохнула, – ты думаешь, курсы всё исправят?
– Нет. Но это начало. Я... я хочу научиться тебя слышать. Видеть. Я хочу знать, о чём ты мечтаешь. Чего боишься. Что любишь.
– А работа? Твой великий проект?
– Я взял отпуск. Впервые за пять лет. И... – он замялся, – купил билеты в Питер. На июнь. Ты всегда хотела увидеть белые ночи.
Она долго молчала. Где-то в кронах деревьев шумел ветер.
– Знаешь, что самое страшное? – наконец произнесла она. – Я ведь чуть не разучилась мечтать. Всё думала – зачем? Всё равно никому не нужно.
– Наташ...
– Нет, дослушай. Я больше не буду той тихой тенью, которая всё стерпит. Не хочу. Не могу.
– Я знаю.
– Правда? – она впервые посмотрела ему прямо в глаза. – А я вот не знаю. Не знаю, смогу ли тебе снова верить. Не знаю, сможем ли мы...
– А давай просто поужинаем? – перебил он. – Здесь, в пансионате. Расскажешь, как ты тут жила эти недели. Что думала. О чём мечтала.
– Вот так просто?
– Нет, не просто. Но... начать же надо с чего-то.
Она помолчала, кутаясь в плед:
– Тут неплохо кормят. Грибной суп особенно удаётся.
– Это значит "да"?
– Это значит, что я проголодалась, – она встала, одёрнула свитер. – И что грибной суп правда хорош.
Они шли к пансионату по дорожке, усыпанной жёлтыми листьями. Между ними было расстояние – два шага, если точно. Но уже не пропасть. Они оба это чувствовали.