— Ты меня слышишь, Коля? Платье выбери хорошее, не скупись! Оно все-таки свадебное! И чтобы се́ло как влитое! — голос жены гремел, как набат, разносясь по кухне.
Коля слышал. Слышал весьма прекрасно. Но как будто отказывался все это понимать. Он сидел за столом, перед ним остывал завтрак, а Коля смотрел в окно, словно там, за окном, был ответ на самый главный вопрос: как его размеренная жизнь докатилась до этого самого момента?
— Ты меня слышишь? — жена появилась в дверях с полотенцем в одной руке и чашкой в другой.
— Слышу-слышу, — неохотно ответил он и отодвинул тарелку в сторону.
— Вот и хорошо. Запомни: платье обязательно должно быть красивым, из дорогой ткани. Все-таки это свадьба, а не юбилей в доме культуры!
Эти простые слова вдруг оказались последней каплей.
— А почему, собственно, я? — теперь он отложил и ложку. — Я что, сам должен на ней жениться? Пусть ее будущий муженек бегает за платьем, я-то тут при чем?
— Потому что ее будущий муж в деревне у дочки — кур кормит! — воскликнула жена, так экспрессивно взмахнув рукой с чашкой, что чай выплеснулся. — А я работаю. Работаю, Коля! Тебе сложно выбрать платье для тещи?
Николай уже был готов сказать, что у него и так хватает своих проблем, но вовремя промолчал. Это все равно ничего бы не изменило. В их семье решения принимались быстро и обычно против его воли. Во всех важных вопросах последнее слово всегда оставалось за женой.
***
Еще всего лишь неделю назад жизнь была вполне себе спокойной. Николай ушел на пенсию, жена пока работала в поликлинике. Жизнь размеренно шла по заведенному порядку: утром гулял, днем ходил в магазин за продуктами, а вечером вместе с женой смотрел телевизор. Спокойно, предсказуемо.
И вдруг… свадьба тещи.
Стоило ей только появиться на пороге их квартиры и громко объявить: «Ну что, дети, поздравьте меня, я выхожу замуж!» — и вся их жизнь мгновенно изменилась, словно превратилась в карусель, неумолимо вращающуюся и не оставляющую ни малейшего шанса остановиться или обдумать происходящее.
— Мама, как это — замуж? — выдохнула тогда жена.
— Как все, — строго ответила Валентина Петровна, поправляя вычурную шляпку, которую всегда надевала для важных визитов. — Как нормальные люди.
Теща, безусловно, была женщиной с твердым и решительным характером, о чем Николай знал еще с тех времен, когда только познакомился с ней. Во времена былой молодости она сумела пробиться и занять должность завуча в одной из школ. И это было далеко не случайно. За жесткой дисциплиной скрывалась способность держать в страхе весь педагогический коллектив и влиять на половину города. Она решала любые вопросы с удивительной четкостью, никогда не сбиваясь с намеченного пути. Действовала без колебаний и лишних сантиментов, не принимая во внимание чужие чувства или мнения.
Но тут у Николая начал закипать мозг.
— Ну, а почему бы вам не попробовать пожить вместе? Без лишней спешки и суеты, спокойно, без этих… всех этих странных и непредсказуемых цыганских штучек, которые, как мне кажется, только все усложняют? — он попытался хоть как-то изменить ход беседы и вернуть ситуацию в более спокойное русло.
— Потому что жить без брака — это неправильно. Некрасиво, — Валентина Петровна скрестила руки на груди. — А Анатолий — серьезный человек.
Анатолий оказался вдовцом на заслуженной пенсии. По профессии он был инженером, человеком очень положительным, как с умилением и гордостью говорила о нем теща. В его распоряжении был уютный дом за городом, на просторном участке в шесть соток, который он давно взял в свои заботливые руки. У него было две взрослые дочери, которые давно покинули родительский дом, и кот Василий — не просто питомец, а полноправный член семьи.
Прошло уже полгода с тех пор, как они с Валентиной Петровной начали встречаться, и за это время отношения порядком укрепились. Теперь на горизонте замаячила та самая свадьба, которая прежде казалась чем-то далеким и неопределенным, но теперь обрела конкретные очертания и неумолимо приближалась.
***
— Хорошо, — Николай наконец сдался, — но зачем платье? Ей же семьдесят четыре. Как оно вообще выглядеть должно? Белое? Или что?
— Это платье должно быть не как у восемнадцатилетней невесты, а как у женщины с достоинством. А ты, Коля, постарайся. Все, иди уже!
И теперь Николай ехал на автобусе к торговому центру, чувствуя себя жертвой исторической несправедливости.
На самом деле, теща не была его врагом. Они всегда уважительно общались, но особо близкими их отношения не назовешь. Она не вмешивалась в их с женой семейную жизнь, а он — в ее. Как он ввязался в эту авантюру с платьем, было неразрешимой загадкой.
Автобус остановился, и Николай медленно направился к центру, а там — к бутику. Он мысленно представлял ее строгий образ: седые волосы, собранные в аккуратный пучок, немного суровое выражение лица. Главное — ничего слишком яркого. Да, ему точно придется постараться.
***
В бутике Николай чувствовал себя, как школьник на экзамене, только в роли экзаменатора выступала стройная продавщица лет двадцати пяти. Она щебетала что-то о фасонах и тканях, но Николай слышал лишь обрывки фраз — что-то про «шикарный кружевной верх» и «модную длину». Он стоял перед вешалкой с платьями и думал, что хотел бы оказаться где угодно, только не здесь.
— Вам для дочери? — весело спросила продавщица, вырвав его из размышлений.
— Для тещи, — хмуро ответил Николай, не скрывая раздражения.
— Для… тещи? — она моргнула, но быстро взяла себя в руки. — А какой у нее размер?
Вот тут Николай почувствовал себя окончательно разбитым. Размер? Откуда ему было знать?! На память он помнил только размер ее ботинок — тридцать девятый. Он и сам не понимал, зачем ему это вообще пришло в голову.
— Э-э, не знаю… — наконец выдавил он. — Она... ну, она среднего роста. И такая... знаете, крепкая.
— Как бы вы ее описали? — не сдавалась продавщица.
Николай задумался, стараясь подобрать слова.
— Представьте, что вы — директор школы, а она — завуч. Строгая, но добрая в глубине души.
Продавщица засмеялась:
— Ой, как здорово вы это сказали! Поняла. Сейчас что-нибудь подберем.
Она исчезла между рядами, оставив Николая наедине с тяжелыми мыслями. Он бы многое отдал, чтобы прямо сейчас выйти из магазина, но мысль, что теща останется без свадебного платья, а ему придется выслушивать трескучую лекцию жены об этом, казалась еще хуже.
Выбор платья затянулся. Продавщица приносила все подряд: легкие шелковые — слишком легкомысленные, плотные и строгие — будто на юбилей. Все не то.
— Может, вот это? — наконец, предложила она, осторожно снимая с вешалки платье цвета шампанского. Оно было одновременно нарядным и скромным: кружевной верх, длинные рукава, ниспадающий подол.
Николай посмотрел на платье и вдруг представил себе тещу. Вот она стоит у зеркала, придирчиво оглядывает себя, хмурит брови. «Ну что, как я выгляжу?» — спросит она. И он ответит: «Прекрасно. Просто прекрасно».
— Беру, — кивнул он и почувствовал, что сделал что-то по-настоящему важное.
***
На свадьбе Валентина Петровна сияла. Платье оказалось идеальным: не слишком яркое, но с достоинством, как и сама невеста.
— Коля, ты прекрасно выбрал! — шепнула жена Коле на ухо.
Но Николай ее уже не слушал. Он смотрел на тещу, на ее жениха — инженера Анатолия — и на то, как они счастливо танцевали свой первый танец. Казалось, весь зал затих, глядя на эту пару. Валентина Петровна держалась строго, но в ее взгляде сквозила такая мягкость, такая радость, что Николай даже почувствовал, как к горлу подступает ком.
Он думал о том, что видел ее разной. Когда-то она была суровой, непреклонной, строгой до безжалостности. Но сейчас она была другой. Женщиной, которая, несмотря на свои семьдесят четыре года, смотрела на жизнь с надеждой.
Позже, когда они с женой вышли подышать свежим воздухом, Николай не выдержал и сказал:
— Знаешь, я думал, что ей это не нужно. Свадьба, платье… Все это казалось бессмысленным.
Жена обернулась к нему и, прищурившись, улыбнулась:
— А ты посмотри на маму. Видишь, какой у нее взгляд?
Николай молчал. Жена была права. Это был взгляд человека, который решил, что у него есть еще один шанс на счастье.
***
Поздно вечером Валентина Петровна подошла к Николаю, когда гости уже начинали расходиться.
— Ну, что скажешь, Коленька? — спросила она, немного кокетливо поправляя кружевной рукав.
— Выглядишь ты… просто прекрасно, Валентина Петровна, — ответил он, слегка улыбнувшись.
— Платье ведь ты выбирал, — сказала она. — Тебе и спасибо.
Он кивнул, и они замолчали.
Николай смотрел, как она возвращается к своему новоиспеченному мужу, и чувствовал что-то теплое внутри. Он не умел выразить это словами, но это была гордость.
Кому-то жизнь дает второй шанс. Ей — свадьбу. А ему — возможность увидеть, что счастье бывает в любом возрасте.
Автор: Наталья Трушкина
Мне же больно!
Ирина торопилась домой. Все три праздничных выходных она провела на даче — начало мая, и запланировано было столько работ… Но все ее планы полетели к чертям. Небывалый холод, морозы, снегопад потрясли всю страну — за окном удручала воистину апокалиптическая картина: иней вместо цветов на черемухе, снежные шапки на выпестованных в конце апреля грядках, трогательные, стеклянные на ощупь, погибающие тюльпаны. Ирина пыталась спасти тепличную рассаду помидоров, по собственной дурости высаженную в грунт, закрывала поникшие кустики пленкой, одеялами, какой-то лопотиной — тщетно. Опоздала — рассаде пришел неминуемый «трындец».
А самым тяжелым было — видеть растерянных птах, смотревшихся на фоне мертвого пейзажа так дико, так неестественно, будто создатель всего живого на земле внезапно сошел с ума или рассердился на неразумных своих чад и жестоко наказал их, перемешав времена года.
Ирина чуть не заплакала: ну и наказывал бы себе виноватых, птахи-то при чем? Они-то безгрешные твари. Им за что такая кара?
Обычно в весенние праздники из всех дворов доносились запахи шашлыков, играла музыка, проснувшийся от зимней спячки народ шумел и радостно гомонил, расправляя одеревеневшие, покрытые зимним жирком мышцы. То тут, то там стучали молотки, жужжали пилы. Кричали одуревшие от тепла и воли вольной ребятишки. Женщины, соскучившиеся по земле, чуть ли не носом эту землю рыли, довольные по уши — работёнки-то привалило!
А тут — мертвая тишина. Автомобили дачников, притулившись около домиков, словно брошенные клячи, жались к заборам, дремали в ожидании: когда же хозяева одумаются и вернут их в теплые городские гаражи. Валил из печных труб черный дым — грелись люди, изводя дрова охапками. Ребятишек на улицу не выпускали, и только носы пипочкой, прижавшиеся к оконному стеклу видны с улицы. В общем — уныло все. Такого Ирина за всю свою жизнь ни разу не видала, даже страшно становилось: а вдруг — все. Конец света наступил.
Едва дождалась воскресенья, залезла в простуженный автобус и отвернулась от окна. В салоне так же было тихо: дачники с каменными лицами глядели внутрь себя и ни о чем не желали разговаривать друг с другом.
Наконец-то лобастый автобус, ткнувшись в поребрик остановки, высадил пассажиров и, пыхтя, попер дальше. До дома идти еще добрую версту, с сумкой, усталой… да еще мочевой пузырь дал о себе знать. И это было ужасно некстати. Ирина припустила бегом, поругивая себя — кто ее просил выдуть почти литр кофе накануне?
Бежала, бежала, не обращая внимание на лужи, образовавшиеся вместо снежных наносов. Ругала себя последними словами. И все-таки, краем глаза поглядывала на дворы, людей, усталые от дороги автомобили.
Вот идет навстречу бабулька: согнулась в три погибели, еле-еле тащит легкую авоську (с советских времен, наверное, сохранилась) с коробкой молока. Так, рано. Еще пожить можно. Вот женщина бальзаковского возраста, лет на десять моложе Ирины, озабоченная телефонным разговором, ловко лавирует между лужами. Тоже — перелет. Время расцвета прошло, а у дамы все впереди. А вот Ира давно закончила эру влюбленностей. Лень.
И тут до Ириного слуха донесся отчаянный девчачий рев:
— Неужели ты не видишь, мне больно, и я плачу!
Что-то знакомое резануло по сердцу.
Во дворе толпятся тополя. Вокруг ствола одного из них собачий поводок обернут — ленивый бульдожка послушно ждет, когда же угомонится его юная хозяйка, сидевшая на скамейке. Та, которой больно. Та, которая плачет.
У скамейки стоит молоденький парнишка, худенький, неказистый, лицо усыпано прыщами. Совсем зеленый. Но нога его в поношенном кроссовке надменно отставлена в сторону. Руки в карманах. Он что-то оскорбительное кидает в лицо подружке и намеревается уйти. Та бросается к нему, пытается удержать и снова рыдает, прикрыв круглую свою миловидную мордашку руками.
— Зачем так поступать? Мне же больно!
Ирина взбрыкнула, как молодая кобылка. Нашла из-за кого реветь! Дрищ какой-то! Да плюнуть на него и растереть! Она нарочно прошла мимо скамейки. «Дрищ» ушел. Бульдожка зевал и явно скучал. Деваха ревела, как будто ее казнить собираются.
Ира (вот никто же ее не просил) присела рядышком. Тронула слегка кудряшки девчонки.
— Прекрати переживать!
Несчастная «брошенка» вдруг ошпарила Иру острым взглядом:
— Вам какое дело? Шли себе, вот и идите дальше!
Ира улыбнулась.
— Пойду. Непременно пойду. Только сделаю тебе небольшое замечание: не стоит убиваться из-за него. Ты очень красивая. Очень. Уж поверь мне. Особенно кудряшки. А этот — никакой. Фу просто. Даже одет как придурок. А ты унижаешься. Сейчас этот дурак идет и радуется: какую девку до слез довел! Думает, победил. Воображает себя неотразимым. Тьфу на него. Голову выше и вперед!
. . . ДОЧИТАТЬ>>
.