Сегодняшний день отмечается в стране как дата окончательного освобождения Ленинграда от немецкой блокады во время Великой Отечественной войны.
Как и во всех других случаях, связанных с той войной, начальники нажимают на проявленный в тяжелые годы героизм, а потомки вспоминают скупые подробности жизни, бытия, существования их родственников и знакомых в осажденном городе. По собранным деталям они пытаются воспроизвести в своем воображении ощущения людей, переживших ту блокаду.
Налицо изначально гиблая затея: как такое воспроизведешь? Как воспроизведешь, если сам не бывал на ломающей сознание грани: стоит ли тебе продолжать тянуть свое существование или всё же проще умереть? А если ты выбрал «жить», то понимаешь, что не слишком многое лично от тебя будет зависеть.
Так и переплетаются ветви героического и страшного в массовом сознании. Примерно так же, как они вообще впоследствии запечатлелись в человеческом уме: «праздник со слезами на глазах». С одной стороны – собственный тяжкий опыт простого человека на фронте и в тылу войны, а с другой – прочитанное в газетах, в книгах, услышанное по радио о настоящих геройствах людей, совершавших невероятное. В довесок к очевидному для тебя героическому чужому еще и твое тогдашнее индивидуальное бытие решительно завернуто в праздничный пирог общего героизма. Подразумевается, что в него замешали и твои собственные жизнь и страдания. Однако, как ни колупай этот пирог, как ни кроши, конкретно своей крупинки ты в нем не найдешь: всё слито, пропарено и прожарено в одну кисло-сладкую съедобную массу. От неё до запаха и вкуса блокадного пайка ох как далеко.
Признаюсь вам, мне с моей всегдашней страстью покопаться во внутренней форме слов и контекстов всегда была непонятна навязываемая сверху синонимичность понятий «мужество» и «героизм» вот в каком плане.
Все вы помните историю Алексея Петровича Маресьева. Помните написанную Полевым повесть о нем, «настоящем человеке». Алексей Петрович и на самом деле герой, каких даже среди других несомненных героев войны немного. В том, что, лишившись обеих ног, он потом продолжил воевать на протезах, Маресьев вообще уникален.
В восьмидесятые годы Алексей Петрович был председателем Общества советско-кубинской дружбы. Мне довелось совершенно случайно пересечься с ним в посольстве Кубы, в которое я попал по какой-то служебной надобности от ленинградского консульства этой страны (в последнем я тогда работал).
Мимолетная встреча в отсутствие какого-либо бревна для совместной переноски или другого повода, чтобы потом вспоминать: "а вот мы с ним...". Не снято никакого фото "на память». А я был несказанно рад, что удалось вживую увидеть легенду.
Так вот, сотворенную Маресьевым историю я бы лично разделил две части. В первой из них человек спасал свою жизнь. Спасал, преодолевая огромные сложности. В одной из телепередач послеперестроечного времени даже утверждалось, что Маресьев, не имея возможности соотнести место падения своего самолета с реальной дислокацией наземных частей СА в том районе, наугад выбрал неверный, гибельный и тяжкий путь, приведший его к обморожению и ампутации. Будто бы в противоположном направлении – и совсем недалеко – находилась другая воинская часть, до которой доползти ему было бы несравнимо легче.
Вот этот отрезок истории книжного Мересьева, как мне кажется, особенно живо переживается читающими и слушающими. Оно и понятно. Потому понятно, что каждому легче представить себя попавшим в тяжелую ситуацию, чем творящим невероятные подвиги. Всё потому, что, пусть и не такого разряда, но какие-то более или менее серьезные испытания доводилось преодолевать в жизни каждому из нас.
Не случайно немилосердное народное творчество перенесло эту часть повествования в свои бытовые байки и анекдоты. Да еще поддала жару знаменитая опера Прокофьева с той же в ней встрече с медведем в заснеженном лесу…
Что касается заснеженного леса, у меня самого тоже был хороший повод позубоскалить и повеселиться, когда на моих глазах на сцене разворачивалась картина тяжкого пути Мересьева к своим.
Даже на большой, технологически совершенной сцене серьезного театра непросто создать декорацию, передающую реальную картину зимнего леса. А тут на небольшом пространстве подмостков клуба советских военных специалистов в Гаване группа кубинских артистов-любителей разыгрывает перед нами инсценировку повести Полевого. Понятно, что «русский лес» представлен кубинскими сосенками, заметно отличающимися по виду от наших. Ёлок-берез у них не водится – хорошо хоть пальм не наставили. Снег, понятно, изображают разбросанные по пространству ошметки ваты. И вот по этой вате ползет Мересьев…
Знаете, предваряя тему героизма, должен заметить: громкого хохота в тот момент не прозвучало. И с нашей стороны это был подлинный героизм. Потому что представьте: выползает на вас из-за сцены Мересьев в ушанке с красным околышем времен Гражданской войны, и этот Мересьев – не какой-нибудь маленький и худенький, а, наоборот, сильно упитанный НЕГР.
И что бы кубинским друзьям было не выбрать на эту роль какого-то другого артиста соответствующей расы! Сами же их военные мне с гордостью и удовольствием говорили, что им очень просто канать за местных в боевых действиях на любом ТВД земного шара. Даже голубоглазых блондинов можно в достаточном количестве набрать на востоке страны. Там до сих пор много потомков гаитянских белых аристократов, бежавших в 19 веке от революции на соседнем с Кубой острове.
Так что факт оставившего нас в недоумении выбора актера лишний раз опровергает распространяемое американской пропагандой утверждение о существовании на Кубе расовой нетерпимости и сегрегации. Для самих кубинцев, в материализовавшемся факте, похоже, не было ничего курьезного. Хотя следует заметить, что в жизни острова Свободы совсем без проявлений пресловутой нетерпимости тоже не обходится. Но это жизнь, и без тех или иных «проявлений» в ней не обходится нигде.
И всё же давайте оставим всё это легкомысленное и веселое нашему веселому и легкомысленному прошлому. Если говорить серьезно, Алексей Маресьев спасал свою жизнь. И пусть мне говорят, что спасал он её исключительно для того, чтобы ему потом отняли ноги, а он вначале выучился танцевать на поставленных вместо них протезах, а потом с помощью последних поднимал в воздух истребитель, я непоколебим: он спасал свою жизнь. Спасал точно так же, как на его месте спасало бы любое другое живое существо.
И то, что судьба оказалась к нему во всех своих проявлениях чрезвычайно немилосердна, никак не связано с его личными качествами. Связано с ними то, с каким упорством и мужеством он эту враждебность судьбы преодолевал. Именно что с мужеством. Не с героизмом – героизм был проявлен в последующем. И если бы вся его военная история закончилась госпиталем, ампутацией и возвращением в мирную жизнь, говорить о героизме было бы неуместно. Подобный путь был проделан тогда многими. А многие такому пути даже позавидовали бы.
Еще один случай. Тоже вошедший в анналы. И тоже нашедший отражение в народном творчестве. Помните из молодости: «Зинагшин буги, Зиганшин рок, Зиганшин съел второй сапог…»?
Крутилось по радио, крутилось по телевизору, крутилось в газетах: подвиг, подвиг, подвиг советских людей! Потом с тем же пропагандистским накалом перешло в книги и постановки: подвиг советских людей! Если спросить, а какой подвиг они совершили, те наши граждане, что помоложе, о нем даже не знают.
Подвигом назвали чистую беду, в которую попала четверка наших сограждан-военнослужащих. А как по-иному можно назвать уготованное им испытание? Солдаты остались почти без запасов пищи и воды на беспомощной, потерявшей ход барже посреди безбрежного Тихого океана – и это длилось целых 49 дней!
Можно только восхищаться той человечностью, с которой эти молодые парни перенесли выпавшее им испытание. В частности, в день рождения одного из них, Крючковского, ему хотели выдать дополнительную порцию воды, но он от подарка решительно отказался, и воду пришлось разделить на всех.
О сапогах в той песенке не просто так. Действительно, со временем солдатам пришлось обыскивать баржу в поисках чего угодно кожаного, чтобы употребить это в пищу. В ход пошли даже кожаные наклейки из-под клавиш баяна. Съедены были и те самые зиганшинские сапоги.
Ребят заметили и спасли американцы. В советской прессе не преминули отметить, с каким достоинством наши герои отбривали все происки со стороны погрязшей в своем империализме страны.
А потом их наградили орденами – за проявленные мужество и героизм. «За мужество» - я понимаю. «За героизм» - нет. Подспудно читалось, что героизм состоял в том, что они подавили в себе «естественные» каннибалистские наклонности. И не говорите при этом, что сам я, небось, в подобных обстоятельствах съел бы не одного своего товарища, а тут сижу и рассуждаю. Съел бы или нет, говорить о таком из своего комфортного сегодня бессмысленно. Да и кто об этом знает, пока на себе (и на других) не проверил? А того, что четверо ребят в нечеловеческих обстоятельствах показали себя людьми – этого достаточно, чтобы их уважать без лишних в данном случае лычек героев.
В осажденном Ленинграде каннибализм существовал. Но каннибалы чохом тоже попали в тот самый пирог, который я обрисовал вначале. То есть в героическое ленинградское население.
Выделяя для себя судьбы блокадников, относясь к ним по-особому тепло, я понимаю, что в их личном срезе общей судьбы ленинградцев действительно героической могла считаться их работа вопреки жутким голоду и холоду, отсутствию привычных по прежней жизни бытовых условий. Но при этом постарайтесь не забывать, что хлебная карточка работающего и иждивенца отоваривалась по-разному.
То, что не резали себе подобных? Это не героизм, а человечность. Человечность была ими проявлена, и она делает им честь.
Что не пошли с хоругвями за город, чтобы сдаться войску супостата? А докуда бы они дошли в подобной гипотетической попытке?
Что не подняли мятежа в поисках возможности той же сдачи? Так они, извините, были советскими людьми. И русскими были. Понимаю, это бы тоже могло не помешать, когда особенно сильно прижало. Но большинству помешало бы. Да опять же, кто бы позволил такому случиться?
Вот и получается, что большинство блокадников решало задачу выжить самим и помочь выжить другим. Судьбу города решали вовсе не они.
Свою задачу выжившие смогли решить. Решили с честью и по-человечески. И это выше любого приписанного и растрезвоненного героизма.
Вечная память погибшим. Наши любовь, забота и уважение выжившим.
ДО НАСТУПЛЕНИЯ 2030 ГОДА ОСТАЕТСЯ 1799 ДНЕЙ. ПОЧЕМУ Я ВЕДУ ЭТОТ ОТСЧЕТ, СМ. В "ЧЕГО НАМ НЕ ХВАТАЛО ДЛЯ РЫВКА"