«До смешного обидно» ― всегда считала это выражение странным, но наконец-то сама дожила до такого состояния и поняла, каково это. На осознание причин изменения в поведении Глеба ушло несколько дней. Я наблюдала за ним, сравнивала, много думала. На конфликты больше не напрашивалась, чтобы ненароком не напугать Лёшку. А дошло до меня только тогда, когда взяла в руки аквамарин тритона и подумала о ложном и истинном. Истинное! Ещё тогда, до разрушения Иного, я принимала ложь за истину, потому что хотела верить во взаимность наших чувств. Но если в своих чувствах я была уверена полностью, то в Глебе ведь сомневалась. У него ген ответственности оборотня ― то, что все в Ином добросовестно путали с понятием истинной пары. Его любовь происходила из этой странной связи. Когда преобразователи рассеяли всё магическое, включая эту самую связь, ответственность исчезла, а любить Глеб не умеет потому, что его самого никто никогда не любил. Он не притворялся, нет. Просто принимал одно за другое, как и я, но по иной причине. А когда вернулся, проявил всего лишь собственнические чувства, но не то, чего я ждала.
Это открытие заставило меня взглянуть на ситуацию под другим углом. Никто ведь и не обещал, что будет легко, да? Все эти пять долгих лет не я нужна была Глебу, а он ― мне. Любят не «за», а «вопреки». Он вернулся ― это уже больше, о чём можно было даже мечтать. Так чем я недовольна? Надо перестать ныть, взять себя в руки и создать новую любовь, пока мои мальчики самозабвенно создают новый магический мир. Настоящую любовь. Такую, какую ни с чем не спутаешь. Глеб ведь не отталкивает меня. Это я злюсь и обижаюсь на весь свет за то, что полученное не соответствует ожиданиям.
Бо вернулся через неделю с положительным ответом тритонов по теме переговоров и пузатой банкой, доверху наполненной чёрно-фиолетовыми капсулами, похожими на стеклянные бусины. Каждая такая бусина содержала концентрат крови чернильного демона. Из одной капсулы можно было приготовить целый литр превосходных магических чернил. К счастью, чернильные демоны не были отмечены магией Иного, потому и удалось заполучить столь ценный ресурс для Лёшкиных художеств. Я в процесс не вмешивалась. Взяла на себя роль домохозяйки при трёх занятых творцах. Готовила, стирала, убирала. По вечерам мы с Бо добросовестно смывали раствором морской соли с ковра, столешниц и мебели жирные чернильные кляксы, чтобы из них не вылупилось что-нибудь непотребное. Сына тоже приходилось мыть каждый день, потому что он страстно полюбил эти клятые чернила и вымазывался ими в процессе рисования с ног до головы. Глеб исчезал сразу после того, как Лёша ложился спать, а возвращался только утром. Я не жаловалась, не навязывалась и ни о чём не просила. У мужиков ответственное дело ― нельзя отвлекать.
― Что с вами двумя не так? ― однажды не выдержал Бо.
Спросил после того, как Глеб в очередной раз растворился в воздухе, пожелав спокойной ночи сыну, а мне не сказав ни слова. Я в двух словах поделилась с дракончиком своими выводами. Он в ответ поделился воспоминаниями о том, что к Хлое Глеб относился примерно так же ― проявлял нежность и заботу, но лишь потому, что это было нужно ей. Меня от ревности чуть не разорвало. Лучше бы не вспоминал. Перед мысленным взором моментально встала лениво ухмыляющаяся волчица, одетая только в атласный халатик, едва прикрывающий бёдра. И, главное, чувства при этом возникли противоречивые. С одной стороны, я была эгоистично рада, что Хлоя погибла безвозвратно, а с другой ― Глеб же наверняка опечален тем, что подругу невозможно воскресить. Всё-таки я нехороший человек, если способна радоваться чужим печалям.
Летом нас с мамой вызвали в суд ― следствие закончилось, Роману должны были вынести приговор. Глеб заявил, что Алексей останется с ним в Москве. Встречаться с моими родственниками у гадкого нефилима не было ни малейшего желания. Он и их тоже вычеркнул из своей жизни за ненадобностью. Но Лёшка соскучился по бабушке и дедушке ― проявил наследственное рогачёвское упрямство и отказался рисовать. Забавно было наблюдать за тем, как Глеб пытается его переупрямить. Два барана. Победил, естественно, сын, поскольку без него новый мир не построишь. Маленький творец, но бесценный. В столь юном возрасте уже умеет шантажировать взрослых ― не слишком хорошая черта, но я закрыла на это глаза. Зря, наверное. Если потакать подобному в пять лет, дальше ведь будет только хуже. Это к слову о том, что я неправильно воспитываю ребёнка. А сам Глеб правильно поступает? До его возвращения Алексей хоть иногда понимал слово «нет», а теперь обнаглел окончательно.
В Липецк мы поехали втроём, поскольку квартира у моих родителей не резиновая. Бо объяснил Лёшке, что будет занят очень важными делами, и испарился, чтобы избежать ненужных споров. Глеб считал поездку в автобусе пустой тратой времени, но ему пришлось смириться с необходимостью вести себя по-человечески, если не хочет сломать ребёнку психику окончательно. Заодно я подбросила пищу для размышлений ― сын скоро пойдёт в школу. Он растёт и не останется пятилетним ребёнком, дар которого можно эксплуатировать бесконечно. О будущем Алексея тоже надо думать. В итоге всю дорогу Глеб переосмысливал своё отношение к действительности, а мы с Лёшкой наслаждались путешествием по полной программе. Договорились, что обратно поедем в поезде, а не в автобусе ― так будет ещё веселее.
Родители встретили Глеба сухо. Он тоже не рассыпался в любезностях, что вызвало у моей мамы вполне обоснованные подозрения.
― У вас всё нормально? Разводиться не собираетесь? Какой-то твой Глеб угрюмый стал.
― Всё нормально, мам, ― успокоила я её. ― Житейские трудности, только и всего.
Отец попытался снова напоить зятя и вызвать на откровенный разговор, но Глеб от спиртного наотрез отказался. Он вообще вёл себя как чужой, зато Лёшка был счастлив, что теперь вся его семья укомплектована полностью. На улице постоянно держал Глеба за руку и чуть ли не каждому встречному-поперечному рассказывал, что это его папа. Принимая во внимание угрюмость и убийственный взгляд этого самого папы, желающих выяснить подробности его появления в посёлке просто не нашлось. За спиной наверняка все косточки перемоют, но открыто полюбопытствовать никто не решился.
Суд вызвал у меня смешанные чувства. Мама Романа наняла адвоката, который самозабвенно вещал о том, что я сама своими поступками спровоцировала подсудимого на преступление. Ребёнок не пострадал и был возвращён добровольно, в связи с чем уголовной ответственности за его похищение быть не может. Плюс чистосердечное признание, раскаяние и содействие следствию. А от претензий за причинённый физический и моральный ущерб моя мама отказалась, о чём я до суда даже не знала. Так расстроилась, что даже пропустила мимо ушей вердикт по делу. С учётом прежней судимости какое-то наказание Роме всё-таки назначили, но мне на это было уже наплевать.
― А что я по-твоему должна была делать? ― виновато развела мама руками, когда я после суда спросила её о причинах. ― На нас весь посёлок ополчился. У Райки сердечный приступ был. Адвокат этот без конца порог обивал. У меня нервы тоже не железные.
― Я же предлагала уехать со мной в Москву, ― напомнила я.
― А толку? Так хоть с нашим участием, а то вообще неизвестно, как бы всё вывернули, ― прозвучало в ответ.
Было заметно, что папа с ней в корне не согласен, но его мнения, кажется, никто не спрашивал. Как и моего. Маму просто задавили морально, а она по своему обыкновению тащила этот тяжкий груз сама. Обидно было не столько за то, что меня в суде грязью с головы до пят залили, сколько из-за маминого молчания. Мы же созванивались чуть ли не каждый день, а она ни словом не упомянула о том, насколько ей тяжело. Ради меня старалась. Чтобы я не тревожилась. И она не права, и я виновата. Бросила всё, сбежала. Сына от проблем спасала, а родителей оставила на произвол судьбы, уповая на то, что они взрослые и способны сами за себя постоять.
Когда вернулись домой, Глеб по нашим кислым физиономиям сразу понял, что что-то не так. Отвёл меня в кухню и учинил допрос. Я выложила всё как есть ― уж от него-то точно бессмысленно скрывать правду.
― Я разберусь, ― прозвучало угрожающе.
― Оставь, ― ответила я. ― Всё уже случилось, а прошлое не изменишь. Что толку после драки кулаками махать?
― Думаешь, этот урод оставит в покое твою семью, когда снова окажется на свободе? Не бойся, убивать его я не стану. Есть и другие способы.
― Глеб…
― Я всё сказал.
Кто бы сомневался. Мужик сказал ― мужик сделал. Не знаю, что именно, но отсутствовал Глеб в тот день до самого вечера. Мы погостили у родителей ещё два дня и вернулись в Москву. Жизнь снова потекла по привычному руслу. Бо, Глеб и Лёшка втроём с утра до ночи пачкали чернилами квартиру, а я потом отмывала последствия их стараний. Чувствовала себя ненужной и лишней, но думала, что если бы Глебу не было до меня никакого дела, он не стал бы заботиться о благополучии моей семьи. Ему ничего не стоит просто забрать у меня сына и утащить в какую-нибудь безопасную нору, но он так не поступает. Не хотелось думать, что причина только в Лёшке и в том, что я и мои родители дороги ребёнку. Хотелось верить, что для меня тоже есть местечко в его противоречивом нефилимском сердце.
О том, как поступил Глеб с Романом, я узнала только спустя месяц. В одном из телефонных разговоров мама упомянула вскользь, что Копылов нажил себе новых проблем. Пытался сбежать из-под конвоя, взял заложника. Навредить особо никому не успел, но теперь его точно запрут надолго.
― Это ты внушил Роману мысль о побеге? ― спросила я у Глеба.
― Я, ― честно признался он. ― Есть претензии?
― Нет. Спасибо.
Вот и весь разговор. И так постоянно. Тяжело было так жить, но иногда нужно чем-то поступаться. Ребёнок при мне, любимый человек рядом ― всё же хорошо. Что взаимности и согласия нет, так никто же мне их и не обещал. Я сама себе придумала идиллию. Если теперь разочарована, то винить могу только себя.
Так прошли лето, осень и зима. Лёшке исполнилось шесть. Он наконец-то нарисовал открытку для папы и торжественно вручил её Глебу на 23 февраля. Вместе встречали Новый Год, на Лёшкин день рождения приезжали мои родители. Я не ждала подарков для себя, поэтому и не расстраивалась из-за их отсутствия. Перед восьмым марта слышала, как Бо объясняет Глебу, с какой целью тот должен подарить мне хотя бы цветы. Аж смешно стало. Глеб в этом отношении не изменился нисколько ― как не понимал важность таких мелочей, так и не научился их понимать. Но цветы всё-таки подарил. Зная его, я бы не удивилась и кактусу, а получила огромную охапку мимозы ― свежей, не покупной. В наших отношениях это ничего не изменило, но хотя бы стало понятно, что нефилиму не наплевать на мои чувства. Если бы я была ему безразлична, он бы просто послал Бо с его советами куда подальше.
Разрушение и возрождение к жизни не затронули его внешность, но в чём-то отбросили далеко назад. Имея представление о том, кто он и через что прошёл, можно было только мириться с его недостатками. Любовь, зла, да. Вот только чем дальше, тем чаще я задавалась вопросом ― действительно люблю или только терплю из-за страха лишиться сына? Семья у нас или просто сосуществование? Если меня вдруг не станет, это кого-нибудь огорчит? Кроме Лёшки, конечно. Вдоволь насладившись вниманием папы, сын снова стал льнуть ко мне. Спустя год наши с ним взаимоотношения пришли к прежним, а ради него я готова была стерпеть что угодно. Тысячу раз подмывало сказать: «Глеб, я так больше не могу», но понимала, что в ответ услышу: «Тебя никто не заставляет».
Они рисовали сначала что-то невразумительное, в чём я даже не пыталась разобраться ― не моего ума дело. Потом начались карты и пейзажи ― реки, горы, моря, долины и даже пустыня с барханами. Дальше дошло дело до городов и домиков. Коровы, котики, собачки, стрекозы, муравьи, бабочки, черепахи, божьи коровки ― в фауне Глеб сына не ограничивал. Деревья и цветы тоже рисовались в огромном количестве. Бо находил в интернете картинки, а Лёшка просто перерисовывал их в меру своих способностей. Но за всё это время не было нарисовано ни одного магического существа ― это контролировалось очень строго. Однажды я не удержалась и спросила, почему так. На ответ не надеялась, но он всё-таки прозвучал.
― Во-первых, внешние барьеры требуют большого количества магии. На их создание используется рассеянная. Во-вторых, я не намерен превращать этот мир в новый Иной. Кот Баюн, например, кушает людей. В Ином он жил с запечатанными гастрономическими предпочтениями, как и айгамукса Семён. К жизни они вернутся без прежних ограничений, а я не сторонник блокировки, потому что это весьма болезненно и влияет на характер. Таких в принципе не стоит возвращать. О безвредных подумаю, но не сейчас. Пока нужно позаботиться о надёжной защите. Дальше уже будем смотреть по остаткам магических ресурсов.
― А как же Настя? ― задала я ещё один вопрос, хотя прекрасно понимала, насколько он для Глеба болезненный.
Он помолчал немного, но ответил и на это тоже.
― Она изначально была обречена. Восстановить можно только то, что имелось на момент разрушения. Хочешь, чтобы я подарил ей ещё пару лет постоянных мучений, а потом снова оплакивал эту потерю?
― Нет.
Не стоило даже спрашивать. И сама расстроилась, и Глеб огорчился. Но потом прозвучало:
― Если я захочу дочь, то обращусь за этим к тебе, а не к Лёшке.
Как обухом по голове. И всё. Больше ни слова. Понимай как хочешь.