— Ты издеваешься? Опять холодное! — грозный голос мужа эхом разнёсся по маленькой кухне.
Я замерла с полотенцем в руках. Сердце гулко стучало где-то в горле, а в висках пульсировала тупая боль. Снова не успела. Снова опоздала. Снова всё испортила.
— Андрей, я... — голос предательски дрогнул.
— Что "я"? Что? — он резко отодвинул тарелку. — Третий раз за неделю, Аня! Я с утра до ночи пашу как проклятый, неужели я не заслужил даже горячего борща?
В соседней комнате завозился Димка. Только бы не проснулся, только бы не начал плакать... Я машинально посмотрела на часы: половина девятого вечера. Через семь часов снова вставать, кормить, собирать, бежать...
— Я задержалась на работе, — тихо произнесла я, присаживаясь на краешек стула. — У нас новый проект, срочный...
— А я тебя об этом просил? — Андрей смотрел куда-то мимо меня, и от этого становилось ещё больнее. — Я тебе говорил искать вторую работу?
— А как иначе? — я почувствовала, как внутри поднимается волна возмущения. — На твою зарплату много не наипотечишь, особенно когда половина уходит...
— Не смей! — он стукнул ладонью по столу так, что подпрыгнула солонка. — Даже не начинай эту тему!
Я прикусила губу. Конечно. Святая святых — помощь маме. Каждый месяц, без обсуждений, без вопросов. "Она вырастила меня одна, я обязан" — как мантра, как заклинание, как оправдание всему.
А мы? А наш сын? А наши счета, которые я разбираю по ночам, пытаясь понять, как протянуть до следующей зарплаты? Квартира в ипотеку, которую мы еле-еле потянули, и то только потому, что я уговорила начальницу взять меня на полставки бухгалтером, хотя раньше никогда с цифрами дела не имела...
— Знаешь что, — я медленно поднялась, чувствуя, как дрожат колени, — может, тебе действительно стоит пойти к маме. Она наверняка накормит тебя горячим борщом. На твою зарплату.
Тишина, повисшая на кухне, звенела. Я никогда раньше не говорила так. Проглатывала обиду, молчала, терпела. А сегодня... сегодня что-то сломалось.
Димка заплакал, словно почувствовав напряжение. Его плач, такой родной и требовательный, вернул меня к реальности. Я развернулась, чтобы идти к сыну, но Андрей вдруг схватил меня за руку.
— Подожди.
Его голос звучал иначе. Тише, мягче. Я остановилась, не оборачиваясь, чувствуя, как его пальцы чуть подрагивают.
— Присядь. Пожалуйста.
Я медленно опустилась обратно на стул. Димка продолжал плакать, но уже тише, словно тоже прислушиваясь к тому, что происходит на кухне.
— Сколько? — спросил Андрей, глядя в остывший борщ.
— Что "сколько"?
— Сколько ты получаешь на второй работе?
Я назвала сумму. Он присвистнул.
— И всё равно не хватает?
— А ты как думал? — я достала из кармана халата смятую платёжку. — Вот, полюбуйся. Это только за коммуналку. А ещё ипотека, продукты, памперсы...
Он взял листок, и я впервые за долгое время увидела, как меняется его лицо. Недоверие, удивление, осознание — всё это промелькнуло за несколько секунд.
— Почему ты молчала?
— А ты слушал?
Он потёр лицо ладонями, словно пытаясь проснуться.
— Знаешь, — медленно произнёс он, — когда мама осталась одна с тремя детьми...
— Андрей, — я мягко перебила его, — это было тридцать лет назад. Сейчас другое время, другие цены, другая жизнь. Ты не можешь вечно расплачиваться за прошлое.
— Но она же моя мать!
— А я твоя жена. И у тебя есть сын. Который, кстати, до сих пор плачет.
Он встал, прошёлся по кухне, остановился у окна. За стеклом мигала вывеска круглосуточного магазина, окрашивая его профиль то красным, то синим.
— Помнишь, как мы познакомились? — вдруг спросил он.
Конечно, я помнила. Три года назад, в такой же промозглый осенний вечер. Я выходила из метро, поскользнулась на мокрых ступеньках, а он поймал меня за локоть. "Осторожнее", — сказал он тогда, улыбаясь. И я пропала. Влюбилась в эту улыбку, в эти руки, в этот голос...
— Ты была в синем платье, — продолжал он, не оборачиваясь. — И туфли у тебя промокли. А я предложил донести твою сумку...
— ...и проводить до дома, — подхватила я. — А потом мы зашли в кафе погреться...
— И просидели там до закрытия, — он наконец повернулся ко мне. — Знаешь, что меня тогда поразило больше всего?
Я покачала головой.
— Ты рассказывала о своей работе в детском саду. С таким восторгом, с такой любовью... И глаза у тебя светились. А сейчас...
Он не договорил, но я поняла. Сейчас мои глаза не светятся. Сейчас в них усталость, раздражение, обида. Когда это началось? Когда мы превратились из влюблённой пары в двух измученных людей, которые только и делают, что считают деньги и предъявляют друг другу претензии?
Димка в соседней комнате затих. Может, уснул? Надо бы проверить...
— Аня, — Андрей присел передо мной на корточки, взял мои руки в свои. — Прости меня. За борщ, за крик, за... за всё.
Я молчала, глядя на наши переплетённые пальцы. Его — загрубевшие от работы, мои — с облупившимся лаком на ногтях. Когда я в последний раз делала маникюр?
— Давай всё исправим, — тихо сказал он. — Я поговорю с мамой. Объясню ситуацию. Может, не всю сумму, но хотя бы часть...
— Дело не в сумме, — покачала я головой. — Дело в нас. В том, что мы перестали быть семьёй. Ты живёшь прошлым, чувством вины перед мамой. Я живу будущим, страхом перед очередным платежом. А настоящее... оно проходит мимо.
— А как же иначе? — он сжал мои пальцы. — Мы же должны...
— Кому? — перебила я. — Кому мы должны, Андрей? Банку — да. Но это деньги, их можно заработать. А вот время... Время не вернёшь. Димка растёт, а мы пропускаем всё самое важное. Его первые шаги я увидела на видео, которое прислала няня. Его первое слово я услышала по телефону. А ты... ты вообще помнишь, когда в последний раз играл с ним?
Он опустил голову. Конечно, не помнит. Утром — на работу, вечером — с работы, в выходные — подработка...
— Знаешь, о чём я мечтаю? — я осторожно высвободила одну руку, провела по его волосам. — Проснуться не от будильника. Приготовить завтрак не на бегу. Сесть всем вместе за стол, никуда не спеша. Погулять в парке, покормить уток, покататься на карусели...
— Как тогда? На нашем третьем свидании?
— Помнишь? — я улыбнулась.
— Конечно, — он поднял глаза. — Ты купила целый пакет хлеба, и мы скормили его уткам. А потом...
— А потом ты затащил меня на чёртово колесо, хотя я боюсь высоты.
— Зато какой вид открывался!
— Да уж, — я рассмеялась. — Особенно когда мы застряли на самом верху на полчаса.
Он тоже улыбнулся, и я вдруг увидела того самого Андрея, в которого влюбилась три года назад. Он никуда не делся, просто спрятался под грузом обязательств, долгов и усталости.
Из комнаты снова послышался плач. На этот раз требовательный, настойчивый.
— Я схожу, — Андрей поднялся.
— Уверен? — я с сомнением посмотрела на него. — Обычно в это время он требует...
— Грудь, я помню, — он усмехнулся. — Но десять минут потерпит. Папа тоже имеет право на общение с сыном.
Он вышел, а я осталась сидеть на кухне, глядя на остывший борщ. Странно, но он больше не казался причиной скандала. Теперь это была просто еда, которую можно разогреть. Или не разогреть. Не в этом дело.
Из комнаты донёсся смех Димки и низкий голос Андрея, что-то рассказывающего сыну. Я прикрыла глаза, вслушиваясь в эти звуки. Вот оно, настоящее. Вот что действительно важно.
Телефон в кармане халата завибрировал. Сообщение от начальницы: "Завтра много работы, приходи пораньше". Я посмотрела на экран и впервые за долгое время почувствовала, что могу сказать "нет". Не потому, что не хочу работать, а потому что есть вещи важнее.
— Аня! — позвал Андрей из комнаты. — Иди к нам! Димка что-то показывает, не пойму что...
Я улыбнулась, стёрла выступившие слёзы и пошла к своим мужчинам. А борщ... борщ подождёт. В конце концов, его всегда можно разогреть.
***
...Два месяца спустя...
— Мам, ну как тебе? — Андрей протянул тарелку с дымящимся борщом своей матери.
Вера Петровна осторожно попробовала, прикрыла глаза от удовольствия:
— Сынок, да у тебя талант! Никогда бы не подумала...
Я спрятала улыбку, глядя, как муж смущённо отмахивается от похвалы. Кто бы мог подумать, что из нашего скандала вырастет его новое увлечение? Теперь по выходным кухня — его территория. А я... я наконец-то могу просто быть женой и мамой, не разрываясь между работой, домом и вечным чувством вины.
Димка, освоивший за эти месяцы искусство ходьбы, носился по квартире с машинкой, которую подарила бабушка. Да, теперь она приходит к нам — не за деньгами, а просто так, по-семейному. И эти воскресные обеды стали новой традицией.
— Знаешь, — сказала я вечером, когда мы укладывали сына спать, — а ведь тот холодный борщ...
— ...стал началом чего-то хорошего, — закончил Андрей, обнимая меня за плечи.
Я прижалась к нему, вдыхая родной запах. Мы справились. Не идеально, не сразу, но справились.