«Палаша давно приняла решение не рассказывать никому о своем замужестве, кроме Вали и Настеньки. А не то засмеют деревенские. Она так и видела хохотушку и язву Митрофановну:
— Мужняя безмужняя жена!
Но Варвара и сама почему-то прятала глаза, хотя с удовольствием обнялась и расцеловались с Пелагеей.
— А где ж Федор? — спросила Палаша.
— Да не смог, — все так же пряча глаза, ответила Варвара.
Подошли к телеге, сели, тронулись».
Часть 90
Совсем немого времени новоиспеченные супруги пожили семейной жизнью, да и она мало чем отличалась от той, которую вели до этого.
У Палаши учеба и дежурства, у Иваныча преподавание на курсах, работа и дежурства. Виделись также только на занятиях и дома ночью. Зоя по-прежнему ставила их дежурить вместе, и тогда пристанищем супругов становился все тот же диванчик в ординаторской.
— Милый наш друг! — как-то сказала Палаша, усаживаясь. — Скоро будем прощаться.
День окончания курсов — он же день отъезда — настал быстро. Палаша пришла в общежитие: женщины устроили прощальный обед. Он прошел весело, задорно: вспоминали как познакомились, как заселились. Первые дни учебы, пожар…
Ближе к концу посиделок стали грустить. Первой расплакалась Василиса. Все уже знали, что Иваныч повезет ее в Москву.
— Ох как я буду скучать! Да как я… так боязно мене. Москва… Тетка Палаша, Света, Арина, вы ишть пишите мене. Как я одна? Привыкла я к вам.
Все женщины загрустили, заплакали, обнялись.
— Мы с Василиской вас завтра проводим, — сказала Пелагея. — Потом они меня с Иванычем проводят, а потом уж и сами уедут. Ничего, девочки, ничего! Общаться будем, а Бог даст — увидимся еще. Жду вас в гости к себе всегда, в Высокое.
— Палаша, я вот спросить хотела, — осторожно начала Арина. — Как же вы с Сергеем Иванычем? В разлуке… Ну что это за семья? Может, ты сюда переберешься с доченькой?
— Ой, Ариша, не дави ты мне на больную мозоль. Ох и тяжко мне! Деревенская я до мозга кости. Понимаете? Не представляю я жизни без полей наших бескрайних, без крика петуха как подняться утром? Без мычания коров… без парного молочка, без ароматов этих! — Палаша прикрыла глаза и глубоко вдохнула. — А река?! Придешь, бывало, вечером, ближе к закату, а она переливается то серебром, то золотом, потом окрасится в розовый цвет и чу… уж и совсем блестеть перестала. Черной стала. А зори? А леса наши? А люди?! Да как я без Вали? А без деда Тимохи? А еще Варвара у меня есть. Так вы ж всех знаете! Да, меня заменить можно, и быстро забудут. Вон хочь ты, Арина, приедешь, или Света. Да хочь кто. Лишь бы помощь была. Дык сама деревенская я. Чем мне деревенский простор заменить? Когда он рядом — и не видишь его, а если не будет? А Иваныч? Городской он! И к госпиталю прилеплен, как я к деревне. Ой, милмои девчата, — Палаша уронила голову на стол и горько расплакалась.
Девчата сидели притихшие, и лишь утирали слезы.
Вася обняла Пелагею и стала тихонько напевать ей старинную колыбельную:
— Бай, бай, бай, мое дитятко,
Уж я дитятко люблю, да нову зыбочку куплю,
Уж я рабенка спотешу – нову зыбочку повешу,
Нову зыбочку повешу – дитя спать повалю,
Спать повалю, да тебя в зыбочку,
В зыбочку, да в колыбелечку,
В колыбелечку, да на постелечку,
На сголовьице, да на здоровьице.
Пелагея немного успокоилась и тихо промолвила:
— Спасибо, Васенька. Никто мне никогда не пел колыбельных.
— А мне мамка завсегда…
…Уже вечером все вместе отправились на вокзал, и Иваныч с ними. Прощались долго, со слезами. Валентина Степановна, Зина, Зоя, Семеновна, Василич, и несколько больных, которые неплохо себя чувствовали, тоже пришли проводить новоиспеченных фельдшеров, с которыми бок о бок провели три месяца жизни.
Звучали теплые слова напутствия, потом Иваныч обратился к отъезжающим курсанткам:
— Несите свое звание с высоко поднятой головой. Берегите в сердце любовь к человеку и руководствуйтесь только ею. Помните главную заповедь — не навреди. Ну, в добрый час!
Поезд издал протяжный гудок, будто звал в вагон…
…Три дня до отъезда Пелагеи пронеслись просто молниеносно. Иваныч взял отпуск и ходил с Палашей и Василисой по магазинам. Пелагея покупала подарки деревенским, а доктор все самое необходимое на первое время Василисе.
— Потом все сама в Москве купишь, — напутствовал он. — Город большой. Все там иное: и одежда, и люди. Ничего, привыкнешь, — быстро добавил он, увидев, как заблестели слезинки у девушки в глазах.
…Двадцать восьмого марта 1950 года Пелагея села в поезд. Иваныч зашел в вагон с ней, занес огромный узел.
— Встречать-то тебя будут? Сама-то не выберешься!
— А как же! Дед Тимоха. Я ж телеграмму отбила. Да что ты, Сережа, мы ж вместе с тобой на почте были.
— Протез-то, поди, и носить не станешь?
— Ну почему ж? Грязь отойдет, и стану. А как же!
— Только не танцуй ни с кем! — попросил он.
— Не буду! — обещала она.
Влюбленные крепко обнялись и жарко поцеловались.
— Пиши, Палаша. Все время пиши, каждый день. И я тебе буду. Жди меня в апреле. Уже скоро, не успеем оглянуться.
Палаша кивала и плакала…
…В поезде ехала тихо, знакомств ни с кем не заводила. Время тянулось медленно, за окном мелькали леса, поля, деревеньки. Зарядил дождь… Погода была под стать настроению Пелагеи.
Когда до прибытия осталось несколько часов, Палаша вдруг встрепенулась и стала думать, что ж она скажет Федору.
Она не стала говорить законному мужу о том, что, скорее всего, Федя приедет ее встречать, а Тимоха обязательно с ним увяжется.
На перроне стояла Варвара, рядом с ней Тимоха, Федора не было видно. Когда поезд совсем остановился, дед зашел в вагон. Увидев Палашу, расцвел, обнялись.
— Соскучиласи небось?
Пелагея кивнула, еле сдерживая радость.
— Где ж Федор? Дед, один ты не утащишь. Тяжелый узел.
— Было б чавой тащить! — засмеялся дед, довольно легко вскинул узел на спину и пошел по проходу на выход.
Пелагея поковыляла за ним. «Как сейчас посмотреть в глаза Варваре?»
Палаша давно приняла решение не рассказывать никому о своем замужестве, кроме Вали и Настеньки. А не то засмеют деревенские. Она так и видела хохотушку и язву Митрофановну:
— Мужняя безмужняя жена!
Но Варвара и сама почему-то прятала глаза, хотя с удовольствием обнялась и расцеловались с Пелагеей.
— А где ж Федор? — спросила Палаша.
— Да не смог, — все так же пряча глаза, ответила Варвара.
Подошли к телеге, сели, тронулись.
— Ну чавой, папирос-то хороших привязла? — спросил смущаясь Тимоха.
— А то как же!
— Так давай закурим. Чавой прячешь-то?
Палаша достала коробку Герцеговины Флор.
— Это лично тебе дед. Только тебе такие привезла. Сергей Иваныч специально передал.
— Мне? — удивился Тимоха. — От уж благодарствую Иванычу твоему.
Услышав «твоему» Палаша вздрогнула. Дед не обратил внимания. Скорее всего, он ничего не имел в виду.
Закурили.
— Мать, — обратился дед к Варваре. — Надо сказать, а то нехорошо.
— Самя разберутся…
— Разберутся-то самя, дык вы жа подругя, аль нет?
— Ты уж сам, старик.
— Ну вот так всегда — сам, сам. В общем так, Палашка. Федька наш с… бся с теткой Федоскиной, с Веркой. И главное, што характерно — совсема недавно.
Привозил он их всех в Высокое. Гляжу, сладилоси у их. Спят местя. В общем, уехал он. Пока на побывку. Председатель отпустил на пару ден, но думаю, уйдет в Лог совсема. Тама будут. Штоба тебе глазья-то ня мозолять. Варька плачет вона.
— Палаша, прости жа яво, а?! Милмоя, опять тебе горе. Ой горя-то какая, — запричитала Варвара. — Приехамши, а тута вон чавой.
Сердце Пелагеи гулко стучало, и она, коммунист, мысленно проговорила: «Спасибо тебе, Господи! Гора с плеч!»
А вслух сказала:
— Все к тому у нас и шло. Я сама перед отъездом ему сказала жизнь свою устраивать.
— Ня люблить он яе. Ой ня люблить. Тебе он люблит. Тебе.
— Варя, не рви себе душу. Не созданы мы друг для друга. Да и сынок у него… Вера — мать ему настоящая. У меня тоже другая судьба, — проговорила тихо.
Варя пристально посмотрела на Пелагею:
— Ой! — прикрыла женщина рукой рот. — Либошто появился тама кто?
И Пелагея, вопреки данному себе слову, кивнула, но свой секрет решила до конца не раскрывать.
Татьяна Алимова
Повесть является объектом авторского права! Копирование и распространение строго запрещено.
Все части здесь ⬇️⬇️⬇️
Предлагаю к прочтению