Алёнка с Сашкой в потрёпанный огромных не по размеру куртках лихо двигались среди людей в вагоне метро со станции Павелецкой. Сашка орудовал локтями, без стеснения расталкивая пассажиров, пробиваясь через плотную толпу, таща за собой Алёнку.
– Тётенька, подайте на пропитание. Мне сестрёнку кормить нечем. Мамка у нас померла.
Жалостливый взгляд больших Алёнкиных глаз творил чудеса. Тётенька, под ворчание пассажиров "Расплодились тут!", "Покоя от этих цыганят нет", "И когда это кончится!", открывала сумку, доставала купюру и совала в руку девочке.
– Осторожно, двери открываются, – звучал вагонный голос.
Санька тянул Алёнку наружу – этот поезд обошли, надо перепрыгнуть в другой, а потом опять вернуться в этот, когда поток пассажиров сменится. Маршрут Сашка получал каждое утро, нельзя было повторяться, детей меняли.
Алёнка считала это работой. Сначала стеснялась – клянчить деньги было невыносимо стыдно, потому что взрослые часто ругали, кричали и стыдили их. Иногда даже распускали руки.
Но рядом был Сашка. Он умел наорать, умел драться, кусаться, умел отбить Аленку у кого угодно.
Со временем она привыкла. Ей даже нравилось кататься в метро и гулять с Сашкой по вагонам. Тем более, всё, что от нее требовалось, так это жалостливый взгляд и слезы. Взгляд получился у нее быстро, слезы пришлось репетировать – Сашка больно и долго щипал ее, пока она не научилась плакать без щипков.
Уже полгода Аленка жила в Москве. Ей нравилось. Кормили сытно, было весело.
Только иногда очень сильно хотелось к маме. Аленка прижимала к себе рыжего котенка с красными лапками, утыкалась в него носом, потихоньку плакала. А потом опять отвлекалась, смотрела по сторонам и продолжала плыть по течению – куда ведут, туда и идёт.
***
– Ты сладкая моя. Сладкая девочка! – молодая нарядная тётенька с бусами наклонилась к ней, когда она ждала бабушку тогда на рынке, – А ты с кем, сладкая?
– Я с бабушкой..., – прошептала Аленка.
– А она тебя ищет. Ох, ищет! Да-а. И мама ищет. Пойдем, отведу, сладкая моя.
Алёнку никто никогда не учил не ходить с посторонними. И кругом в последнее время было полно совершенно неизвестных ей людей. Как разобраться? Она сразу поверила. Испугалась, что бабушка будет ругаться, а если там ещё и мама... Хорошо бы...
Она протянула руку и с радостью пошла с красивой тетенькой.
– А чего там у тебя? Папука... Ботинки? Ох, умница, ох, красавица!
Она тянула меж рядов Аленку очень быстро, Аленка еле успевала. Они пришли в какой-то магазин. Там были мужчины и женщины в нарядных юбках, бегали дети.
А потом Аленка вместе с молодой цыганкой ехала в красивой машине.
– А где же бабушка?
– Бабушка? Найдем. Только не сегодня. Сегодня у нас погостишь, тебе понравится. Это бабушка просила. У нас много детей. Сейчас только вот съездим...
Они ехали долго, выехали за город. Миновав несколько улиц с деревянными домами, окруженными белыми занесенными садами, они остановились у огромного двухэтажного дома из красного кирпича с высоким красным кирпичным забором.
Они вошли в огромную комнату, каких Аленка никогда не видела – всю середину ее занимал огромный полированный стол. Аленке стало страшно.
В доме было много людей. Но молодая цыганка разговаривала с пожилым усатым мужчиной среднего роста с длинными черными волосами с проседью. В расстегнутом вороте его нарядной синей рубашки курчавились жесткие седые волосы и посверкивал золотой с каменьями крест на тяжелой цепи.
–Бахталэ, Егор, – она подтолкнула вперёд Аленку, – Прости долг, – она затараторила быстро на непонятном Аленке языке.
Он повел бровью, оглядел Аленку.
Они говорили, но Алена не поняла о чем. Цыганка плакала, падала на колени. Потом она повезла ее опять куда-то на машине. Аленка боялась спросить – куда, потому что тётенька казалась очень расстроенной.
Остановились у трёхэтажного дома, поднялись в квартиру. Дверь в квартире была открыта, а там... А там много-много людей. Они сновали и спали повсюду. С кухни доносился приятный запах съестного. К ним вышла страшная черная старуха, говорила опять на непонятном языке.
– Раздевайся, шукарни... Вон там. Э! – крикнула она куда-то в комнаты, – Света!
Из комнаты вышли две большие уже девочки, закружили вокруг Алёнки, спросили имя, погладили по голове. Они были веселы, улыбались, потянули ее в комнату, устроили на каком-то топчане.
Потом старушка позвала всех есть. Кушали долго, почти весь вечер. А потом Аленка, усталая от бурного дня, уснула. Ее баюкали, окутывали и гладили сразу в несколько рук.
– Красивая, много будут давать такой...
И покатилась у Алёнки совсем иная жизнь. Вскоре она поняла весь уклад. Старушку звали – мами Аза. Она кормила всех, но не сама, а руководила старшими девочками и молодыми цыганками – матерями, давала продукты. Мужчины приходили сюда не часто, и только вечером, жили они где-то в другом месте. Но Аленка уж поняла, что некоторые из мужчин – папы детям.
Аленка привязалась к Шаните – девочке лет четырнадцати. Как-то сразу взяла та ее под свое крыло. Была Шанита веселая и красивая, статная, одетая в яркую кофточку без рукавов, длинную пеструю юбку, на красивых смуглых руках ее – браслеты. Уже на второй день Алёну тоже нарядили. Она кружилась в широких юбках, бренчала бусами, улыбалась. Ей нравилось...
В квартире, в принципе, было всё для нормальной жизни: диваны, койки, много узлов с добром, большой стол стоял посреди комнаты. Аленке было не привыкать.
Здесь был свой уклад.
– А звать-то тебя как, сладкая?
– Алена...
– Элен будет, – объявила всем бойкая дородная цыганка, – Элен прекрасная.
Цыгане быстро выяснили, что девочка не знает своего адреса, не помнит имя бабушки. Маму помнит, но сказала, что мама умерла.
Чем не находка?
Осталось подержать ее какое-то время дома, а там и отправлять можно на заработки. Хорошенькая, для дела очень годится.
А заработки в те годы были у московских цыган не хилые. Здесь были налажены связи, съемные квартиры. Это был настоящий бизнес. Новичков обучали, существовали наставники, занимавшиеся обучением нищенству. Дети побирались, женщины гадали и торговали, мужики развозили всех по точкам, охраняли, делили территории, воровали и лохотронничали.
Вечерами устраивали посиделки, но сильно не шумели. Жалобы соседей – деньги прикормленным ментам.
Были у них свои отношения, свои амбиции, распределение обязанностей и доходов, ссоры. И свои мечты тоже были. Цыгане мечтали о своих домах. За этим и осели тут, в Москве, под защитой своего барона – чтоб заработать. Детей держали в строгости, но развесёлый нрав взрослых был изменчив. Сегодня можно было получить подзатыльник за то, что просто прошел мимо, а завтра уже остаться безнаказанным за большую проделку.
Но их пугали каким-то сараем, каким то Альбертом с кнутом. Аленка ничего не понимала, но боялась вместе со всеми. Подзатыльники получала и она, всегда находилось за что.
Лишь через месяц Аленку отправили с Сашкой в метро. Они снимали красивые одежды в квартире, одевали потрёпанные не по размеру большие куртки, рваные штаны. Было весело вот так рядиться..
Они шли до ближайшей станции метро всегда со взрослым цыганом. Тот шел первым к дежурной у турникета, что-то решал, а потом они всем гуртом спускались по бегущему эскалатору, которого поначалу немного боялась Аленка. Внизу разбредались по линиям метрополитена на целый день.
Там они и перекусывали. Сашка при любом удобном случае выпрашивал пирожки, а уж если не давали, то и покупал, умело и нагло обвиняя продавщицу в жадности.
Странно, но именно живя с цыганами, Аленка начала поправляться.
А Саня обучал ее премудростям попрошайничества.
– Ты – моя сестра. Нам есть нечего. Поняла? – говорил он, уплетая выпрошенный бутерброд, – Плакать умеешь? Вон, видишь, – он показал на милиционеров, дежуривших в метро, – Это менты. Их надо обходить подальше. А если начнут хватать, кусайся... Иначе в тюрьму тебя посадят и бить будут сильно-сильно. Поняла? Кусайся и вырывайся. Давай потренируемся.
И Аленка училась. Она вообще довольно легко всему училась. Ей обещали большую куклу, велосипед и ещё много чего, если принесет она побольше денег. Она старалась.
– Тётенька, подайте на пропитание. Мне сестрёнку кормить нечем. Мамка у нас померла-а.
– Девочка, у тебя правда умерла мама? – наклонилась к ней сердобольная старушка.
– Правда, – кивала Аленка.
– А от чего же?
– От плохой водки, – Аленка не врала.
Жалостливый взгляд больших Алёнкиных глаз творил чудеса. Старушка доставала кошелек.
***
Начинался дождь. После жары, окутавшей улицы Москвы, ветер поднял тонны пыли, а после ливанул потоком на горячий асфальт холодным дождем. В разрывах туч где-то все ещё сверкало солнце, но его лучи освещали только одну сторону домов.
Люди торопились укрыться от внезапного ливня, прятались под крыши. Дождь уже стоял сплошной белой стеной.
Ирина волновалась – совсем недавно она за рулём. Лобовое стекло залило потоком воды, дворники не спасали. Но встать здесь было негде, и она двигалась в потоке машин, выискивая место для остановки.
Сегодня собирались они с рейдом по троллейбусным маршрутам, но видимо планы придется сменить. Все собирались в университетском дворце культуры.
Ирина старательно сосредоточилась на дороге. Ох, уж, это московское движение!
Совсем недавно ей помогли с машиной. Несколько лет назад она б и не поверила в то, что такое бывает – чужие люди подарили ей автомобиль. Да, не новый, но вполне себе приличный ВАЗ-14. Чуток ремонта, и вот – она уже автоледи.
Студентка Ирина Меллерова никогда и не думала, что свою техническую специальность она сменит так кардинально. А началось всё со случайности.
Однажды она ехала в университет, и в переходе метро приметила женщину-попрошайку с ребенком на руках. Подошла, положила копеечку, глянула на куль с ребенком. А на следующий день почти на том же месте опять увидела ее. И вот странность – ребенок был явно другой, он был крупнее, немного старше. Ошибиться Ира не могла.
Она подошла к женщине, глянула на ребенка. Тот крепко спал.
– А у вас один ребенок?
– Пятеро, пятеро у меня. Кормить нечем, подай, Христа ради. Деткам на молочко.
– А самый маленький где сейчас?
– Так вот же, – кивнула на ребенка женщина, – Другие ножками уж ходят, кушать просят.
– А это мальчик или девочка? – жалостливо смотрела на ребенка Ирина.
– Это? – женщина глянула на малыша, – Девочка...
–А как ее зовут?
Ирина явно мешала попрошайке заниматься прямым своим делом. Та отошла от нее и протянула руку к очередным прохожим. Но Ирина не отставала.
– А как ее зовут?
И вдруг тетенька-попрошайка зло огрызнулась:
– Тебе какая разница! Иди, куда шла! – она отошла от Ирины в сторону.
Ирина пошла совсем не туда, куда шла. Она пошла в пункт милиции. В участке оказалось, что по документам у женщины – мальчик.
– Она что? Не помнит пол своего ребенка? – ошарашенно глядела на дежурного полицейского Ира.
И вот странность – женщину с ребенком отпустили. Оказалось, что документы у нее в порядке, на руках, по ее рассказу, ребенок сестры, а то, что путает она пол не является основанием для вызовов органов опеки.
– Как не является? Как?
Ирина не успокоилась, позвонила в опеку сама. Каково же было ее удивление, когда на просьбу приехать, ей ответили, что занимаются только беспризорниками, которые бегают без присмотра по улице. А ребенок на руках взрослого в опеке не нуждается. Таков закон.
Ох, какая наивная она была тогда! Сколько уж всего насмотрелась, наслушалась она за эти годы! Поняла, что такое юридические недоработки, что такое коррупция, что такое – серьезный, крышуемый, многопрофильный бизнес попрошайничества.
И теперь она была основным организатором объединения "Дети в руках попрошаек". Объединение это держалось на голом энтузиазме, милосердии и на ее худеньких девичьих плечах. А теперь ещё и на плечах беременной – Ира этой весной вышла замуж, ждала ребенка.
Правда, в последнее время появились спонсоры, шел сбор средств и была у нее замечательная группа помощников-волонтеров. Один из спонсоров, принявший лично участие в рейде, и подарил ей автомобиль.
Вот и сегодня, в субботний день, собирались они со студентами из трёх московских вузов на рейд. Троллейбусы, рынки, парки. В последнее время стало совсем худо. В регионах стало плохо с зарплатами, с продуктами – в Москву ехали за заработком, но и тут многих ждало разочарование – бизнес мошенничества и попрошайничества процветал.
Планы они изменили, дождь погнал их в метро. Они распределили ветки, определили место встреч и время отчётов. Ирина устроилась на милицейском пункте на Кольцевой – кто-то должен был курировать, собирать данные. С милицией местной всё было решено заранее, рейд был официальный. Ира раньше и не знала, что для проведения подобных рейдов тоже нужно обивать пороги госорганизаций. Жизнь учила.
***
Серега и Лёнька – студенты-первокурсники Бауманки в таких рейдах участвовали впервые. С утра взялись с азартом. Но уже через полчаса встали перед старым безногим ветераном в орденах и задумались. Он играл на баяне мелодии военных лет.
Серёга не выдержал – подошёл, положил деньги.
– И чего? – спросил у него Лёнька.
– Этому можно...
– Давай документы проверим.
– Нее. Сказали же – документы проверяют менты. Ты чего его в ментовку потащишь? Я, лично, не хочу.
– А вдруг ордена купленные или ворованные. А ноги может... Смотри, он подогнул, наверное. Вишь, одеяло какое толстое.
– Думаешь?
– Уверен!
Как же стыдно им было, когда ветеран и правда оказался участником войны, героем и инвалидом. Просто дома ему было одиноко, вот и спускался он в многолюдье, зарабатывал, как мог – дарил людям те забытые мелодии.
Ветерана отпустили из участка с извинениями. Серёга с Леонидом помогли ему подняться из метро, просили прощения.
Он посмотрел на них сурово и как-то грустно. Стыдно было невероятно. Хмурые, они спустились в метро опять.
– Да ну их, этих попрошаек. Поди тут разбери, кто есть кто, – махал рукой расстроенный Сергей.
И дальше без особого энтузиазма они ездили по намеченному маршруту. В переходах за попрошаек вступались торговцы. Девочка–скрипачка собрала свои пожитки и, расплакавшись, ушла.
– Слушай, время такое. Ей может есть нечего, а мы погнали..., – с жалостью смотрел ей вслед Лёнька.
В общем, насмотревшись на нужду, студенты азарт и запал потеряли. Уже забыли – зачем они здесь, просто прошлись по вагонам и уселись, болтая о своем, ожидая Кольцевую, чтоб пересесть на другую линию.
И вдруг прямо над головой услышали:
– Тётенька, помогите на молочко! Мне сестрёнку совсем кормить нечем! У нас мамка померла на днях.
Ребята притихли, наблюдали: потрепанный пацан лет двенадцати в синей вылинявшей олимпийке, похожий на цыганенка, и маленькая девочка в длинной не с ее плеча вязаной старушечьей кофте и теплых ботинках среди лета. Дети шли по вагону, выпрашивая милостыню. Девочка держала в руках игрушку – рыжего замызганного котенка.
Студенты пошли следом. Люди устало глядели на детей, подавали. Но много было и таких, кто отворачивался, ругался, ворчал.
– Эй, пацан. А ты где живёшь? – спросил Сергей.
Мальчик резко обернулся, весь напрягся, собрался, схватил сестричку за руку.
– Дома живём, в квартире. Но мамка умерла, одни мы...
– Ну, раз одни, так государство должно позаботиться, – зачем-то вставил Лёнька.
Сашка, а это, конечно же, был он, перевел взгляд на второго и все понял – это помощники ментов.
Он пулей вылетел в открывающиеся двери на Кольцевой.
Один он бы легко убежал. Так лавировать в толпе, как лавировал Сашка, так скрываться, не умел никто.
Но с ним была Аленка в больших ботинках без шнурков. И он не мог ее бросить. Во первых, дома его прибьют так, что мало не покажется, а во-вторых к Аленке он привязался.
Она была уж и правда, как сестра. Глупая, доверчивая, открытая и такая беспомощная без него. Он всем своим детским сердцем чувствовал, что девчонка его любит. И сердце его отзывалось жалостью к ней, взаимной привязанностью и ответственностью.
Детей догнали и Санька полез в драку.
– Беги, Элен!
Он кусался, царапался, вырывался. Ударил Леонида сильно в челюсть. Того это сильно разозлило, он повалил пацана на бетонный пол.
Малышка пыталась убежать, но Сергей подхватил ее. Она вырывалась, больно пинала его тяжёлыми ботинками, а потом начала кричать, требуя вернуться за котенком – в пылу драки она его потеряла.
– Там Муся, та-ам мой котенок! Аааа...., – она брыкалась.
– Оставьте ребенка! – кричала проходящая дама.
– Успокойся, тогда вернусь за Мусей, – крикнул девочке в лицо Сергей. И девочка моментально вдруг успокоилась.
Он поставил ее, велел надеть свалившийся ботинок, крепко взял за руку, они подобрали котенка.
– Мы волонтёрское движение, рейд у нас, – объяснил возмутившейся женщине.
– Развелось всяких движений, не поймешь! Одни бандиты! – возмущалась дама.
Вокруг них уже собрался народ, Леониду помогли скрутить Саньку. Он вроде успокоился, встал на ноги. Леонид держал его за шкирку, был на взводе.
– Та-ак. В ментовку их...
Санька оглянулся, посмотрел на испуганную Аленку:
– Не бойся, Элен. Не бойся. Я наврал, что в ментовке бьют. Там не бьют, – сказал он "сестрёнке", – Дяденьки, отпустите нас...отпустите...
Через пару минут в руках у Леонида осталась одна олимпийка. Сашку до участка они не довели, вывернулся и был таков...
***
– Привет, – шепнула девушка, присев перед ней, погладила по голове.
Аленка сидела на скамье в тесном кабинете. Здесь было жарко, но она дрожала. Сюда ее привели плохие дядьки, которые били Сашку. Алена боялась, молчала, смотрела то в окно, то теребила свою игрушку.
Тетя присела перед ней, и Аленка отодвинулась чуть глубже, привычно вжала голову в плечи под поднятой над нею ладонью.
Ей показалось, что тётеньке это ее движение не очень понравилось, она нахмурилась.
– Тётенька, пода-айте на пропитание, – то ли от испуга, то ли просто по привычке, промямлила Аленка.
– Ого, какая у тебя классная игрушка. Кто это?
– Это Муся.
– Здорово. Дашь посмотреть? – тётенька протянула руку.
Аленке почему-то стало не так страшно, она протянула котенка.
– Славненький такой, милые лапки. Он что в красных чулочках?
Аленка пожала плечами, а тётенька вернула ей игрушку.
– Да-а, наверное это чулочки у него такие, чтоб ножки не замёрзли. Тебя как зовут?
Аленка задумалась – что отвечать? Все в последнее время ее звали Элен или Эленка. Наверное, так ее и зовут.
– Элен, – ответила она.
– Ух ты! Красиво. Не Леночка? Нет?
– Нет, я – Элен, – стояла на своем Алена. Она смотрела в окно, поджидала Сашку. Ей казалось, что он скоро за ней придет, но он все не шел.
– А я тетя Ира, зови меня так, ладно? Сейчас мы с тобой кушать будем и чай пить, Элен.
В кабинет заходили ещё люди, сюда привели какого-то страшного дядьку, и тетя Ира отвлеклась, а потом все же дала Алёне большущий бутерброд с колбасой и горячий чай. Алена ела лениво. Совсем недавно съели они с Сашкой большой беляш на двоих. Угостили торговцы Аленку, но с Сашкой она делилась всегда.
– Расскажи-ка мне, милая Элен, как звать твою маму?
– Мама. Мама Люба.
– Молодец. А фамилия твоя как, помнишь?
– Нет.
– А папа есть у тебя, может папу помнишь? Имя.
– Есть. Не помню...
– А что за мальчик был с тобой в метро? Братик?
Аленка вспомнила, что Сашу били, от воспоминаний расстроилась и замолчала, замкнулась.
Чуть позже тут же, в милицейском участке Аленка уснула.
Потом тётенька с дядей ее куда-то везли, долго с кем-то там разговаривали. Аленка стояла рядом и ничего не понимала. Тётеньке говорили, что ее, Аленку, надо в больницу, тетя Ира с кем-то ссорилась. Потом они опять сели в машину. Дяденька где-то вышел.
– Ко мне поедем в гости пока. Хорошо, малыш? А уж завтра решим, что с тобой делать, – тётенька была расстроена. Тоже, наверное, не хочет брать её, как тогда бабушка.
Так думала Аленка, но Ирина нервничала и вздыхала совсем по другому поводу. Замкнулся круг – в детском социально-реабилитационном центре их с дитем отфутболили в инфекционную больницу, а в больнице потребовали справку не только из милиции, но и из этого центра. Только вот находились они в часе езды друг от друга. День был тяжёлый, Ирина вымоталась, а ещё ее укачивало. Везти девочку опять назад не было сил, да и дом ее был совсем недалеко. Она высадила по дороге своего помощника и направила колеса домой.
– Мам, знакомься, это Элен.
С кухни, вытирая руки полотенцем, вышла светловолосая полная женщина, с каким-то испугом взглянула на гостью.
– Ирочка, кто это? – с удивлением спросила.
– Говорю же, Элен. Нашли в метро. Мам, я устала, как собака. А они ...
Ирина помогала Алёне раздеться, по ходу жалуясь на бюрократическую систему. Под кофтой у Алёнки была грязная серая майка, большие болтающиеся на попе трусы и яркие коралловые бусы. Носок не было – ботинки были надеты на босые ножки.
– Ого, да ты ещё и модница! – с улыбкой посмотрела на нее тетя Ира, они переглянулись с матерью и обе, почему-то, застыли и улыбаться перестали.
Первой из оцепенения вышла мать.
– Ну, вот что! Отдыхай. Элен, да? Пошли, Элен. Ох, у нас сегодня курочка на ужин, пальчики оближешь? Любишь курочку?
Ирина спокойно прошла в ванную. Всё. Можно выдохнуть. Девочка в надёжных руках мамы, и она может отдохнуть.
Вскоре они искупали Аленку. Та поначалу застеснялась, пыталась поскорее вылезти из ванны. Она вспоминала, как в такой же белой ванне мыла ее бабушка. Она терла колючей мочалкой больно и нещадно, злилась и обливала ее горячей водой. Но вскоре она поняла, что так мыть ее тут не собираются. Тетеньки играли с ней, брызгали теплой водой и смеялись. Заулыбалась и Аленка.
На нее надели пушистый халат тети Иры, который полз по полу, большие, но очень мягкие носки. Детских вещей в доме не было.
– Ты похожа на япошку, – весело смеялась тетя Ира, и Аленка вдруг поняла, что бояться больше нечего. Эта тётенька ее не обидит, и ее мама – тоже. Они добрые. Может даже самые добрые из тех, кого она знала.
... Кроме мамы, конечно...
И когда сквозь сон она услышала, что забрали ее Муську, Алена не испугалась, как бывало прежде. И правильно не испугалась.
Утром ей показали, что Муська, неожиданно пушистая и краснолапая, висит, прицепленная прищепкой за хвост на верёвке.
– Ох, и любит она у тебя мыться. Грязи с нее сошло немеряно. Теперь довольная висит. Видишь?
И Аленка улыбалась и кивала. Тети Иры дома уже не было, но с тетей Верой ей тоже было очень хорошо.
А Вера Афанасьевна тихим сапом, играя с девочкой, задавала той вопросы. Задавала и делала выводы. Когда вернулась дочь, она уж многое могла рассказать ей.
Ирина вернулась с одеждой для Ириши, с нужными справками. Ее нужно было оформлять в приют – в центр реабилитации до выяснения обстоятельств. Ирина все ещё думала, что Алена – ребенок цыган, нещадно эксплуатирующих своих детей. Девочка была темноглаза, темноволоса, называла цыганенка братом. Но Ирина понимала, что как только объявится мать-цыганка, ребенка ей вернут, не накажут даже административно.
Ох, сколько она прошла инстанций, жалуясь на такое беззаконие! Однако каких-либо специальных мер реагирования в отношении граждан, использующих труд детей, действующим законодательством не предусматривалось.
Они с активом писали письма, просили о поправках в Уголовный кодекс, требовали ужесточить законы. Но им отвечали, что введение подобных законов потребует времени, уйдут годы прежде чем примутся они.
И тут мама Вера сообщила ей свои подозрения – девочка не из цыган.
Элен рассказала, что жила с мамой, а потом мама умерла. Папа привез ее на поезде к бабушке, сестре и братику Витьке. Братик Витька ходил "на спорт"и был очень хороший. Он учил ее буквам и говорил, что скоро пойдет и она в школу.
Правда потом мысли девчушки путались. Ее везли к бабушке, но оставили в гостях, потом уж пошли и цыганские имена... Одно поняла Вера Афанасьевна – цыгане девочку не обижали.
– Просто потерянный ребенок какой-то. И если мать умерла, значит ищет ее отец. Отец и бабушка. Ирочка, надо им помочь найти ребенка. Ведь это такое горе! Такое горе! И не переживешь....
***
Когда Николай писал заявление в милиции, его попросили фото девочки. Фотографии у него не оказалось. Даже мысли не возникло фотографировать дочь, а в квартире жены он не лазал.
Следователь удивился, пожал плечами и ничего не обещал. А что можно обещать, если нет даже фото ребенка, если выяснилось, что девочка не помнит своего адреса, может не назвать фамилии и даже имени отца. Отец толком даже не смог описать, в чем она была одета.
Всё, что есть – имя, фамилия, возраст и место потери ребенка.
Москва превратилась в большой рынок, приезжих тысячи, ребенка давно могли увезти куда угодно. Следователь ещё не начал дело, а уже понимал – висяк.
А Николай сильно переживал лишь первое время. Он совсем разругался с матерью, в сердцах даже разбил у нее вазу, от злобы смахнув ее рукой. К матери он больше не заходил, хоть уже и успокоился.
Странная у человека психология. Ты становишься опорой для того, кого жалеешь, но эта жалость вызывает напряжение, раздражение и даже злость.
Так и у Николая. Дочка была обузой. Ее он не растил, не воспитывал. Чужой, в общем-то, ребенок, не вызвавший особой симпатии. Но чувство ответственности заставило девочку забрать, а теперь заниматься поисками.
У Николая были свои жизненные планы. Совсем недавно появилась пассия – молодая девушка из хорошей семьи. Она не знала о ребенке, и даже информация о том, что был он женат вызвала у нее шквал негативных эмоций.
И уже через несколько месяцев он жалеть о потере ребенка перестал. Так было легче. Он считал, что всё возможное для поиска дочки он сделал, в милиции больше не появлялся, ходом следствия не интересовался. На мать продолжал держать обиду, или, скорее, делал вид, что обиду держит. Его вины тут нет, это мать потеряла девочку.
А Зоя Ивановна долго ещё ездила на тот самый рынок, ходила по рядам, искала. Она считала, что Алёну рьяно ищет сын с милицией, надеялась. Настроение ее менялось, то она ругала жизнь и сына, оправдывала себя, а то молилась и плакала.
– Господи, дитё же! Где ж она?
Ещё и Витька поначалу подливал горестных мыслей. Он кричал – требовал искать Аленку. Организовал пацанов, и они шарили по окрестностям в поисках девочки.
А потом просто совсем оторвался от рук. Грубил, уходил из дома, совсем перестал помогать. Зоя Ивановна плакала, пыталась вернуть внука, но дела эти шли с переменным успехом.
Только Златочка радовала. Хоть и командовала иногда бабулей. В ней и растворилась Зоя Ивановна.
***
МВД, конечно же, является носителем всех родовых травм политического режима. А он в те годы был очень травмирован. Шли массовые увольнения из-за задержек зарплат, менялась структура на местах. А преступность росла. В стране творился беспредел, расцветала организованная преступность.
Производство по делу пропавшей девочки утонуло под кипой других дел и вскоре было прекращено. И связать нашедшуюся девочку Элен с пропавшей Алёной у органов не получилось.
Как так? А вот так. Уж слишком много в Москве было "гостей" из дружественных регионов. Люди разных возрастов, национальностей и вероисповеданий, женщины и мужчины с детьми, чаще всего без документов и прав на проживание заполонили столицу. Эти люди заполняли вокзалы и рынки, выискивая себе временную работу, часто незаконную, пополняли ряды попавших в милицейские участки.
Цыгане тоже не хватились пропажи, хоть Ирина и нашла волонтёра Сергея, который привел в пункт Аленку. Сергей описал ей мальчишку, помогал его найти, блуждая с другом по линиям метрополитена.
Ира по своим каналам сообщила и цыганам о найденном ребенке. Но результата не последовало.
В больнице тогда, благодаря Ирине, Алёну продержали недолго. Вскоре должны были перевести ее в приют.
– Ир, – Вера Афанасьевна переживала за ребёнка, – Я тут подумала знаешь о ком?
Ирина посмотрела на мать. Через руки Иры прошло много детей, она часто рассказывала об этом маме, но в дом привела она ребенка впервые. Мама прониклась к бедной девочке состраданием, и теперь никак не могла успокоиться.
Муж Ирины был видеооператором, и частенько колесил с группой телевизионщиков по стране. Жили они пока все вместе, с мамой.
– Знаю, мам. Но ведь... О Полине, да?
– Читаешь по глазам ..., – ответила Вера Афанасьевна.
– Это пока невозможно. Да и у Полины ещё все впереди.
– Я с Люсей говорила недавно. Плачет...
Люся Вере Афанасьевне приходилась невесткой, женой брата. А Полина – племянница. Красивая стройная женщина сорока лет, тренер–легкоатлет, почти двадцать лет замужем. Но семья бездетна.
– Чего плачет?
– Польке уже прямо сказали – поезд ушел.
– Ясно. Но мам... Это неделикатно как-то, да и с девочкой пока неясно ничего. Так что...
Но Вера Афанасьевна, видимо, думала по-другому, дочь не послушала, она рассказала о девочке тете Люсе. И вскоре раздался звонок от Полины.
– Ир, можно я приеду? Поговорим...
– Приезжай, Поль.
В июле в приют к Элен ехали они уже втроём: Ира, Полина и Гена – ее муж.
***
– Лена, возьмёте ещё нагрузку? Двое. Приехали и хотят только к Вам.
Елена извинилась перед клиенткой, отошла от тренажёра, чтоб ответить на звонок администратора. Татьяна была ее подругой.
– Так у меня и так... Знаешь же... , – она понимала, что посетители стоят перед Татьяной.
– Вот я и говорю...
– Ладно, давай, но только, если время я назначу сама. Дай мой телефон.
Она вернулась к тренажёру.
Их фитнес-центр был одним из самых лучших в Москве. Это мама с отцом ещё в девяностые спаялись с друзьями и организовали простой спортивный клуб. Это теперь он назывался фитнес-центром, и совсем недавно появилась тут и спа-зона, и хаммам, и итальянские тренажёры.
Спорт привел Лену в институт физкультуры, а потом, конечно, в родительский бизнес. И сейчас она думала о том, как будет ворчать мама, когда начнет Лена возвращаться домой ещё позднее. Мама давно решила, что ее дочь перегружает себя слишком.
Мама Поля и папа Гена, бабушки и дед – ее большая семья Дементьевых.
Лена давно уж не думала о том, что есть у нее ещё родственники.
Историю удочерения она знала. Считала, что судьбу ее решил простой московский дождь, который в этот день спустил волонтеров в метрополитен и помог ей встретиться с любимой тетей Ирой, двоюродной сестрой мамы.
Где уж в такой запутанной истории найти родню по крови ...
Но жизнь, как известно, богата на сюрпризы ...
***
✨✨✨
А для тех, кто на канале не слишком давно, рекомендую прочесть эти рассказы:
