1
Тридцать первого декабря старик проснулся рано. Сел на край постели. Обвёл взглядом комнату и тотчас поник. «По избе и не скажешь, что скоро Новый год наступить должен, - подумал он, посмотрев на окно, занесённое до половины снегом, – Ещё и дорогу перемело».
– Петя, ты чего вскочил? – спросила его старуха сонным голосом.
– Не спится.
– Хочешь, сбитню приготовлю?
– Лежи. Сам управлюсь.
Старуха повернулась на бок и притихла. А старик принялся растапливать печку. «Сколько лет мне? – спросил он себя, припоминая год рождения, – Кажется, семьдесят девять. Выходит, что в следующем году восемьдесят будет». Поставил на разгоревшийся в печке огонь ещё с вечера прокипячённую в медной кастрюльке воду. «А отец сколько прожил? Восемьдесят».
Добавил в кастрюлю мёд. «Только он до последнего вздоха знал, зачем жил. К нему на праздники дети приезжали с внуками. А я не знаю. Чего мне от следующего года ждать, когда этот вот так заканчивается. Когда не приезжают». Добавил приправу. «Лучше будет, если он и вовсе не наступит. Лучше навсегда в этом году остаться, чем одиноким стариком помереть в следующем».
За окнами начало светать. Старик выпил приготовленный им сбитень и стал собираться в дорогу.
– Ты куда, Петр? – спросила его старуха.
– В лес пойду, – ответил старик, надевая валенки. – К лешему.
– К лешему, – повторила она с иронией. – Ну, иди. Иди. Только не забудь у него ёлочку к празднику попросить.
– Угу, – протянул старик, скрывшись за дверью. – Ни к чему нам с тобой теперь ёлочка.
– Топор возьми! – крикнула вслед старуха и посмеялась. – Без топора, небось, не даст!
Долго пришлось старику, преодолевая снежные сугробы, блуждать по лесу в поиске следов лесного духа. Далеко пришлось зайти. И только вера в то, что всякий ищущий находит, им и двигала. И только она одна его и согревала, и путь в чаще указывала. Сжалился леший над выбившимся из сил стариком. Предстал пред ним лисом.
– Дядя, здравствуй! – крикнул старик, приметив крадущегося за стволами деревьев зверя. – Я тебе лакомство принёс.
– Лакомство? – спросил лис человечьим голосом.
– Мёд, – добавил старик, поставив туес на пенёк и сняв с него крышку. – Липовый.
– Редки зимой в лесу гости, – проговорил лис, подойдя к пеньку. – Редки их угощения.
– Уезжают люди из деревни. Не возвращаются.
– Знаю, – сказал лис, засунув морду в туес и попробовав мёд на вкус. – А ты почему остался?
– Я здесь родился. Вырос. Здесь и помру.
– А в лес ты, стало быть, за дровами пришёл? – спросил лис, оглядев старика. – Топора при тебе нет.
– Нет, не за дровами.
– Охотиться? И ружья при тебе нет.
– Нет, не охотиться.
– А не за ёлкой ли, часом, к Новому году ты в лес пожаловал? – спросил сердито леший, обернувшись бурым медведем.
– Нет, дядя! Что ты! Что ты! У меня и топора то нет.
– Топора при тебе нет, – согласился медведь. – А зачем тогда?
– Не гневайся только. Я просить пришел.
– Просить, – повторил леший, обернувшись серым зайцем и продолжив лакомиться мёдом. – Ну, проси, раз пришёл.
Старик, не решаясь начать говорить, переминался с ноги на ногу. Затем, подивившись тому, как быстро зайчик опустошает туес, вынул из кармана пряник и положил его рядом на пенёк.
– Ты можешь сделать так, чтобы новый год не наступил?
– Чтобы не наступил, – задумчиво проговорил зайчик, поставив опустошённый туес на пенёк.
– Да. Чтобы мы в этом году жить остались.
– Чтобы в этом году остались, – повторил он, обернувшись совой, и, схватив когтями пряник, взмыл на еловую ветку. – Ух. Но тогда не придёт весна! И не пробудятся ото сна деревья, птицы и звери. Не родятся ягоды, и я не смогу сделать запасы. Нет, старик, я не могу помочь тебе. Ух.
Сова соскочила с ветки, обернулась серой мышкой и юркнула в норку. Старик постоял, подождал, да так ни с чем и поплёлся из лесу.
Голодным, уставшим, сердитым вошёл старик в избу. Разулся. Разделся. Сел за стол и, ни сказав ни единого слова, стал поедать испечённые старухой блины и запивать их горячем сбитнем.
– Ты ёлочку принёс? – спросила его старуха, расположившись против старика на лавке.
– Нет.
– Неужто леший не дал, – посмеялась она. – Или ты топор взять забыл.
– Топор забыл, – согласился старик. – Сейчас вот только дух переведу и на болото пойду.
– А на болото тебе зачем?
– К Яге.
– К Яге, – с насмешкой повторила старуха и, наклонившись к блинам, демонстративно их понюхала. – Неужто мёд в сбитне забродил. Или молоко прокисло.
– Пойду, – сказал старик, не желая слушать издёвок, и, поднявшись с лавки, начал собираться в дорогу.
– Ну, иди, иди, – проговорила старуха, проводив его недоверчивым взглядом. – Только топор на сей раз взять не забудь. Там, у болота тоже ёлочки расти должны.
– Возьму, – отрезал старик, поспешив скрыться за дверью. – Срублю.
– И клюквы насобирай! – прокричала вслед старуха. – Я пирог к празднику испеку.
Три версты старик пробирался по высокому снегу к болоту, прозванному в народе дрянными водами. А добравшись, спрятался за обломанным стволом сосны и стал высматривать Бабу Ягу.
Царившее вокруг холодное безмолвие вдруг заполнилось тихим девичьим плачем. Старик бросил палку, служившую ему опорой, и, точно околдованный, шагнул на звуки в болото. И только начав тонуть, очнулся, стал размахивать руками, звать на помощь. Что-то сильное подхватило его сзади и понесло над топью к густо растущим на тверди вековым дубам. За ветками которых скрывалась ветхая, покрытая соломой изба на курьих ножках.
– Эх, леса да болота, если бы не зевота, не видать тебе жизни Федота, – проголосила Баба Яга, опустив спасённого ею человека в сугроб у порога.
– Я не Фе-до-та, – с трудом выговорил старик, дрожа от холода.
– Федота не Федота, то не моя забота, – сказала Яга и распахнула метлой дверь в избу. – Если бы не зевота.
Опасаясь сморщенной, скрюченной и костлявой старухи, он, не сводя с неё взгляда, прошёл в избу и прислонился спиной к печи.
– Век молчала, дубам отвечала, никого не прельщала, а теперь сначала, – проговорила Баба Яга, сняв с себя шубу и положив её подле старика.
Старик, не переставая дрожать, сбросил на дубовый пол промокшую и потяжелевшую телогрейку. Стянул валенки, ватные штаны и, оставшись в одних подштанниках, укутался в шубу, всё ещё с опаской поглядывая на Ягу, которая возилась у печи с чугунным чайником.
– Трава на Федота, старик, не забота, пройдёт и зевота, – шептала она, закладывая в чайник сухие коренья, дубовые жёлуди, пучки болотной травы, берёзовую кару, две ветки и сосновую смолу.
Не успел старик и глазом моргнуть, как изба заполнилась жёлтым паром. В воздухе повис сладостный запах, напоминающий запах детства. Яга обернулась вокруг себя, два раза топнула костяной ногой и, достав из-за печи две дубовые чаши, наполнила их приготовленным отваром.
Из первой чаши сама выпила. Вторую протянула старику. Он сделал глоток и в туже секунду почувствовал себя сытым, здоровым, молодым и сильным.
– Спасибо, Ягинишна, за спасение. Спасибо за лекарство. Спасибо за обогрев, – проговорил старик, глубоко кланяясь.
– Ничего, милок, ничего, – сказала она, обдав остатками отвара мокрую одежду старика, – я многие заблудшие души из болота вытащила. Многие уберегла. Что ты так на меня смотришь. Точно только сейчас увидел? Недоумеваешь. Почему я так говорить стала, когда минуту назад и трёх слов связать не могла?
Старик кивнул.
– Так это всё отвар мой, приготовленный по старинному рецепту, – ответила она, указав рукой на одежду. – Хочешь, и тебя научу? Век болезни знать не будешь.
– Спасибо, матушка, но не за тем я пришёл к тебе, – проговорил старик, надевая сухую одежду.
– За чем же?
– Я знаю, ты всё можешь.
– Всё могу, милок. Всё могу.
– Сделай так, чтобы новый год не наступил. Чтобы мы в этом году жить остались.
– Нет, старик, – отрезала Баба Яга, не мешкая. – Не могу. Рецепт отвара дать могу. А помешать следующему году, заменить нынешний не в моих силах. Да и просишь ты того, чего не понимаешь. Чего не ведаешь.
Яга ударила в ладоши. Старик очнулся на болоте, стоя, как и прежде, за обломанным стволом сосны. Дул сильный, сбивающий с ног порывистый ветер. «Неужто почудилось? – спросил он себя, повернув к дому, – Неужто не было?»
Близился обед. Старик вошёл в избу. Ни проронив ни единого слова разделся. Сел за стол. Терпеливо дождался, когда старуха поставила перед ним посуду с щами. И также молча, пережёвывая куски мяса, размышлял о своей будущности.
«Не миновать, стало быть, нам нового года. Сядет солнце вскоре и всё. Готовься». Он отломил от хлеба мякиш и положил его в рот. «Как же я сразу не догадался! – воскликнул старик, чуть было не подавившись хлебом, – Солнце! Ведь если оно не взойдёт на небосвод, то и дня не будет. То и года не будет». Старик оставил щи. Быстро оделся и за порог. Выбежав во двор, он не увидел солнца, а только лишь торчащий над пригорком край.
– Батюшка! – крикнул старик и, не теряя времени, начал взбираться на вершину, надеясь застать светило на небосклоне. – Прошу, подожди. Послушай.
Но солнце, предвкушая начало нового года, будущей ранней весны и жаркого лета, не слышало крика старика и не видело его мучительного преодоления по ту сторону оставшегося в тени пригорка. Оно, прощаясь с этой частью света, опускалось за линию горизонта.
– Остановись! – крикнул из последних сил старик, упав на вершине в снег. – Прошу тебя.
– Я слышу голос, – проговорило солнце, разгоревшись ярче. – Чей он?
– Мой, – ответил старик, заслонив ладошкой глаза от слепящего их яркого света. – Я здесь. На вершине.
– Старик. Я помню тебя. Ты живёшь со старухой у реки.
– Да, – сказал он, сумев подняться на ноги.
– Что же привело тебя на вершину в этот последний день уходящего года?
– Я пришёл просить тебя, батюшка.
– Просить! – воскликнуло удивлённо солнце. – Люди уже давно меня не просят. О чём же ты хочешь меня просить?
– Ты можешь сделать так, чтобы мы в этом году жить остались? Чтобы новый год не наступил?
– Ты не просишь у меня хорошей погоды, урожая или добра. Ты просишь остановить время. Но оно неподвластно мне.
– Неподвластно, – разочарованно проговорил старик. – Как же так. Ведь ты запускаешь день.
– Прощай, старик, – сказало солнце и начало сползать за горизонт.
– Как же так, – повторял старик, спускаясь с пригорка. – Как же так.
2
Приглашённый Бабой Ягой на новогоднее застолье леший, подойдя к болоту, обернулся лосем и, без труда достигнув дубовой тверди, вновь обернулся стариком с длинной, волочащейся по земле бородой. Он неслышно подкрался к двери и легонечко, так точно начитался любовных романов, постучал ритмично в дверь.
– Чего стучишь, сосед, – раздался крик Яги. – Будто не знаешь, что я тебя ещё у болота почуяла.
– Знаю. Знаю. Но это я так, ради приличия.
– Не перед кем тут выделываться, – сказала Яга, открыв дверь. – Проходи. Всё готово.
Леший почистил валенки от снега об высаженный на пороге мягкий мох и вошёл в избу.
– Вот так стол! – воскликнул он, снимая с себя широкую, сотканную особым способом из паутины шубу.
– Старалась, – сказала довольная собой Яга, подойдя к столу. – Тут твоё любимое заливное из мухоморов и подгнивших еловых иголок. Тут высохшие личинки. Здесь жаркое из кары. Здесь салатик осенний кленовый. Там желе из болотный травы. Тут вот запечённые шишки. Здесь пирожки с крапивой и прошлогодними лопухами.
– Ну, Яга. Ну, хозяйка. Порадовала. Удивила. К такому столу даже мой напиток поставить не жалко, – проговорил он, достав из-за пазухи глиняную бутыль.
– Та самая? – спросила Яга, облизнув нижнюю губу.
– Она, – ответил леший, поставив бутыль на стол. – Ежовые слёзы. Пятьсот лет собирал капельку за капелькой. Думал, не соберу. И вот полюбуйся. Полна. Слезами радости. Слезами счастья. Слезами восторга.
– Пятьсот лет! – воскликнула хозяйка. – Подумать только. Я и двухсот не выдержала бы.
– На то крепкий характер нужен, – произнёс леший, сжав ладонь в кулак. – А у меня он вон какой. Ух. Всем характерам характер. Вот, к примеру, сегодня утром я самого себя заставил человека выслушать. Хотя ты знаешь, что в канун Нового года я не принимаю.
– Знаю, – согласилась Яга. – Знаю. А человек этот, что приходил к тебе сегодня, часом не тот старик, который в деревне у реки живёт.
– Откуда ты про старика знаешь? – спросил леший, разливая ежовые слёзы в придвинутые хозяйкой чаши. – Признавайся. Небось, подглядывала.
– Делать мне будто нечего, как за лешим в лесу подглядывать, – обиженно проговорила Яга. – Знаешь, сколько у меня на болоте дел. Знаешь.
– Не заводись. Лучше выпей. Отведай ежовых слёз. Когда ещё посчастливится.
Яга взяла в руки чашу. Поднесла к носу. Понюхала. Ещё понюхала. Затем закрыла глаза, сделала глоток и растянулась в блаженной улыбке.
– В-ку-с-но, – протянула она и сделала ещё глоток. И ещё, пока всё до дна не выпила.
И леший, опустошив чашу, откинулся спиной на стенку. Переполненный счастьем.
– Он и ко мне сегодня приходил, – сказала Яга, придвинув к себе салат из маринованных поганок.
– Кто приходил?
– Ну, старик этот. Только вот зачем он приходил, я так и не поняла.
– Известно, зачем старики приходят, – стал говорить леший, откусив еловую шишку. – Они же как дети малые. Вобьют себе в голову какую-нибудь дурость и ходят с нею по лесам и по болотам, других отвлекают. Если, скажем, им плохо, как старику, то просят они, чтобы ещё хуже сделалось. А ежели хорошо.
– И от чего же старику плохо? – перебила его Яга, забросив в рот щепотку диетических личинок. – Живёт себе на речке. Воздух кругом чистый. Опять же лес рядом и болото. Живи да радуйся.
– К нему дети с внуками на Новый год не приехали, – сказал леший, дожевав шишку и придвинув к себе заливное из мухоморов. – А он обиделся на них и решил новый год отменить. Слышишь. Это его родные кричат на той стороне леса. На метель ругаются.
– На метель?
– На неё. Этой непоседе завирюхе опять вздумалось дорогу к деревне перемести.
– Что же ты не помог старику дорогу прочистить.
– Как же я помогу, когда медведи на зиму в спячку падают. А лоси из-за обильного снега вообще из наших краёв ушли. Не ежей же мне в телегу запрягать.
– Ежи не потянут.
– Не потянут, – согласился леший и разлил остатки напитка в чаши.
– Жалко их, – сказала Яга, сделав глоток.
– Ежей.
– Нет. Старика, детей его и внуков. Праздник всё-таки.
– Жалко. А как тут поможешь. Если только ты в ступу сядешь да разметёшь дорогу метлой.
– Неужто я против, – сказала Яга и, поднявшись со стула, посмотрела в окно. – Я не против. Только темно уже. Солнце село. А без света в последние годы ступа летать отказывается. Старая стала. Боится разбиться.
Вдруг из-за печи со стуками вылетела ступа и повисла посреди избы над столом.
– А ты говоришь, летать отказывается! – воскликнул леший, рассмеявшись. – Говоришь, разбиться боится!
– В окно посмотри.
– Что это? – спросил леший, подойдя к окну.
– Должно быть, зелёный луч, – предположила Яга. – Последняя вспышка уходящего за горизонт Солнца. Между прочим, очень редкое явление.
– Тогда не мешкай, Яга. Одевай шубу. Обувай валенки. Бери метлу и к дороге. А я тем временем им ёлку к празднику приготовлю. В этом году зайцы мои умельцы, изготовили чудесные горшки с ножками. Деревце после праздника живым останется.
– Лети, ступа, на опушку, – прошептала Яга, залезшая в ступу. – Отнеси скорей старушку. Лети, ступа, поскорей. Не задерживай гостей.
Только кончила Яга шептать, как ступы вместе с нею и след простыл.
– Стало быть, и мне пора, – сказал леший, доев заливное из мухоморов и допив ежовые слёзы.
Ещё до того, как зелёный луч освятил землю, старуха успела признаться старику в том, что запамятовала сказать ему о телеграмме, которую третьего дня доставил почтальон. И сама, будучи необразованной, не прочитала.
– Где она? – спросил старик, рассердившись.
– Здесь, Петя, в шкафу, – сказала старуха, достав из-под чистых скатертей небольшой листок беленькой бумаги.
– Приедем в канун нового года, – прочитал старик и перевёл взгляд на жену. – Подписано: Маша.
– Приедут, – проговорила старуха, взявшись за голову. – Да ведь темно уже. И волки. На дороге рыщут голодные волки.
– Неси ружьё. Пойду на встречу. На лыжах.
Старуха достала из-под кровати ружьё, завернутое в тряпку, и подала его старику, успевшему одеться и обуться.
– С Богом, Петь, – сказала она, перекрестив его.
– С Богом.
На дворе смеркалось. Падал крупный снег. Старик, намереваясь пойти наискоски через чащу, испугался разминуться с детьми и внуками и потому был принужден идти вспольем, точно по дороге, огибающей лес. Пройдя не более одной версты, он обрадовался и подивился вырвавшемуся из-за горизонта лучу зелёного света, осветившему путь. А различив впереди что-то тёмное, быстро приближающееся и вздымающее в небо столбы снега, старик опешил.
– Посторонись! – кричала Яга, управляя ступой. – Зашибу!
Старик только и успел, что отпрыгнуть с дороги в сугроб.
– Посторонись! – кричала Яга, направив ступу в обратном направлении. – Зашибу!
Когда старик, выглянув из сугроба, огляделся по сторонам, то от зелёного луча криков и тёмного пятна, движущегося на высокой скорости, не осталось и следа. Над вспольем опустилась темнота. И падал крупный снег.
Он, нащупав рукой соскочившую с ноги лыжу, начал пробираться к дороге. Как вдруг с той стороны, откуда ранее двигалось тёмное пятно, показалась дюжина зайцев, запряжённых в сани, гружённые светящейся разными огнями новогодней ёлкой. А следом за ёлкой в красивых дубовых санях катились по хрустящему снежку его дочка Маша с мужем, сын Миша с женой и четверо розовощёких внучат.
– Не может быть! – воскликнул старик. – Сколько живу, а такого никогда не видал! Чтобы зайцы сани тянули.
– Может, – сказал леший, подкравшись сзади.
– Дядя! Ты! – испугано вскрикнул старик от неожиданности.
– Ну, чего сидишь, – проговорил леший. – Догоняй своих. Скоро Новый год. А ко мне летом приходи. Я тебе гостинцев насобираю.
Поблагодарил старик лешего. Выбрался на дорогу. Встал на лыжи и, улыбнувшись до ушей, поспешил за санями к дому.