Кукушки. Часть 2.
Прошла зима, весна, пришло в Кокушки жаркое лето.
Молельня манила к себе не только вытянувшуюся ввысь Любаву, но и её сродных братьев, ведь именно там Трофим хранил нечто, спрятанное от посторонних глаз в берестяной шкатулке.
И Ивашке и Тимошке так и не удалось заглянуть в неё хоть глазком, хотя очень хотелось. Но будучи почти взрослыми они прекрасно знали, что ждёт за ослушание, добрый в быту, Трофим тут же становился суровым, если дело касалась веры. Вот и решились они подговорить несмышлёную Любаву, чтобы она вынесла незаметно из молельни вожделенную шкатулку.
Мало кто способен увидеть в маленьком ребенке попирателя святых устоев, да и в доме, где находилось требуемое она была чаще, чем братья, помогая матери и бабушке наводить там порядок.
-Ты Любава исхитрись и спрячь шкатулку в поганое ведро, -наказывал ей Ивашка, подталкивая девочку к двери молельни. Сама она махонькая, сверху тряпицей прикроешь, никто и не увидит, а мы тебе за это свистульку изладим, ту, что соловьём заливается, как в неё дунешь.
-А враз обманите? – девчушка недоверчиво посмотрела на братьев, -прошлый раз обещали мне поясок новый, а его как не было, так и нет!
-Да разве ж не отдали мы его тебе? Не сердись, Любава, дома поясок тебя дожидается и свистулька тоже! Девочка подхватила маленькое деревянное ведро, изготовленное дедом специально для неё и кивнув братья зашла в дом. Секлетинья и Агафья уж домывали полы, устлав их поверху сухой, духмяной травой и собирались домой, когда Любава попросила разрешения вымыть порожек.
Девочки в семье, впрочем, как и парни быстро приучались к нехитрой крестьянской работе, крохотная Любава уже самостоятельно могла обихаживать по мере своих сил, дом и водиться с младенцами.
-Ты Любава, как порожек отскребешь, дверь в молельню прикрой и домой поспешай, -наказала ей бабушка, -на сёдни ещё работа есть, да смотри здесь, аккуратнее, не то наставник семь шкур с тебя спустит, - пригрозила Агафья, поправляя платок на голове. Девочка согласно кивнула, чувствуя, как противный страх, поднимается от ног прямо к сердцу.
В молельне было сумрачно, слышался лишь тихий треск лампадок, озарявших темные лики на иконах. Привычно перекрестившись и отвернувшись от них, ибо задумала она неладное, девочка подошла к аналою, где под бархатной его одеждой хранил Трофим заветную шкатулку. Она встала на колени, чтобы заглянуть под накидку, неловкое движение детских ручонок и аналой рухнул вместе с праздничной иконой, и стоявший на нём серебряный подсвечник пребольно ударил девочку по голове.
От боли и обиды из глаз Любавы брызнули слёзы, ведь никакой шкатулки и не было в том месте, куда указали братья. Она барахталась в накидке, пытаясь встать, когда в комнате послышалось покашливание и появился дед. Любава замерла, как суслик перед опасностью, готовая дать стрекача, как только выпутается из бархатной ткани.
-Так-так, -сурово сказал Трофим, сдвигая косматые белые брови, -изверился я в тебе, Любава, изнабазулили тебя мать да отец, раз ты на святое покусилась. Никому не разрешено прикасаться к аналою, окромя меня, -сказал он, бережно поднимая с пола икону и помогая подняться девочке, на лбу которой на глазах наливалась синевой большая шишка.
-Не обессудь, но наказание ты понесешь соответствующее, хотя сдаётся мне не одна ты шалость эту задумала и знаю я кто надоумил тебя это сделать! Ну погодите, ужжо посидите на хлебе да воде, живо разум вернётся!
Любава, вспомнив, как кланяются наставнику на службе люди, тут же принялась отбивать перед ним земные поклоны, стукаясь многострадальным лбом об пол и не видя, как слабая улыбка промелькнула на лице деда.
-Что молишься, хвалю! – сказал он и тут же добавил, молиться не мне нужно, а Исусу, Господу нашему, - а тепереча идем нечего зазря время терять. Выйдя на яркое солнышко, девочка зажмурилась, а Трофим грозно рыкнул в растущие рядом с молельной, шевелящиеся кусты:
-Ивашка, Тимошка! Подьте сюды! Вижу-вижу, как в кустах вы чебурахаетесь! Эх, вы, дуботолины, не седня-завтра жен в дом привёдете, а всё играетесь. Вы пошто малую на дурное дело послали, али креста на вас нет? Понуро молчали рослые парни боясь посмотреть не на деда, наставника сейчас.
-Вечером решу, что с вами делать, а пока матерям помогите, они сегодня в избе белить взялись, -приказал он, увлекая Любаву в сторону, в тень берез, которые росли неподалеку.
Здесь, присев на ствол поваленного ветром дерева и поставив перед собой Любаву он начал свой рассказ.
-Появилися мы Кокушках неспроста, дитя моё, ибо жили раньше и горя не знали в Вологодской губернии, пока не пришёл на землю антихрист, Никон, решивший, что должны мы от веры отцовой отречься и подчиниться тому, что он с ней сотворил. Заставил антихрист креститься нас тремя перстами вместо двух, да склоняться в поклонах до пояса, а не до земли, как делали это наши деды. Взялся он за изменение книг и даже икон коснулась его блудливая рука.
И обряды уж не те стали и крест, и имя нашего Бога исказили. Попрали память нашу, веру, уклад. Все старые обычаи наши были поруганы и отвергнуты Никоном, решившим, что следует жить и служить Богу по-новому. Все старые наши иконы и книги уничтожались им и его людишками. Многие из народа пошли за ним и стали помощниками антихриста, но были и те, кто выступил против. Например, мы, кто блюдет, как может, старые обряды, здесь, в Кокушках. Отсюда и пошли разные толки, где всяк горазд своею верою.
Слыхал я, что встречаются временами федосеевцы, филипповцы, странники-бегуны, дырники, немоляки, чувственники, акулиновщики, духоборцы. Да разве ж всех припомнить, когда вон сколько их? Пока я наставник ваш жили и жить станем своею семьёю, ибо только она и спасет нас от греха.
Молиться станем, проклянем тех, кто от веры отцовской отказался, да за антихристом пошел. Разные люди в Кокушки приходят, Любава и умыслы у них тоже разные, вот и должны мы их перевершивать, чтобы единой, старой верою тут жить. Не знаю, поняла ты меня али нет, но в молельню без спроса больше не суйся и в православный храм ходить не моги, бог там больше не живёт.
-Поняла, дедушка, а с братьями моими что будет? –несмело спросила девочка.
-Там поглядим, за поганость свою ответят, ибо хотели жар чужими руками загрести, а это хуже самого воровства.
-А что в шкатулке берестяной хранится? –успокоившаяся Любава присела рядом с Трофимом и прижалась к нему.
-Много будешь знать, скоро состаришься, -щелкнул её по носу Трофим, -а нам домой пора, потеряли нас поди, да и хозяйство без присмотра не оставишь. Тихо шелестели над ними березы, укрывая от дневного жара, ветер трепал бороду Трофима и игрался пояском Любавы.
-Завтрева сенокосничать начнем, пора ужжо, - сказал дед, поднимаясь с бревна.
В страдное время деревня пустела. В домах оставались лишь немощные старики и старухи, приглядывающие за младенцами, да дети мал-мала меньше, которые ещё не могли работать.
В избе Логиновых хозяйничала Любава, приглядывала за соседскими ребятишками и домом. На безделье времени не было. Воды в баню и скотине натаскай, полы сполосни, еду приготовь. Девочка, крутилась, как белка в колесе, представляя себя взрослой, хозяйничающей в собственном доме.
Остальные домочадцы были на дальнем лугу, когда увидели клубы черного дыма, поднимающиеся в небо.
-Кажись беда, -пересохшими от нестерпимого жара прокричала Агафья, бросая на землю рогатину, -пожар, -простонала она, оседая от горя на землю. Мужики бросились запрягать коней, пасущихся рядом. Запылив по дороге помчались телеги в сторону деревни.
Летние пожары были частым гостем в небольших деревушках, по-хозяйски располагались на улицах, занимали дома. Тушить деревянные постройки при сильном ветре было бесполезно, да и некому. Пожар проносился из одного конца деревни в другой, подчистую выжигая улицы. Люди возвращались к пепелищам и лишь черные печные трубы говорили о том, что в этом месте была когда-то изба.
Сначала Любава услышала странный гул и треск, а выскочив на крыльцо увидела и огненные кольца, сжимавшиеся вокруг их дома. Искры летели в разные стороны и там, где они падали мигом загоралась пересохшая от длительной засухи трава. Девочка посмотрела в сторону соседского дома, совсем недавно она убаюкала двух маленьких детей, уложив их на дневной сон. Огонь быстро приближался к их дому.
-Сгорят! Как есть сгорят! -мелькнуло в её голове, и она побежала в сторону колодца, где в большой, деревянной лохани была вода. Прямо в одежде она плюхнулась в неё и тут же выскочила, рванув в сторону пожара. Мокрый сарафан облепил её тело и мешал бежать, но попадавшие на него искры тут же гасли. Несколько обожгло щеку девочки и прижгли руки, когда она пробиралась по соседскому двору.
Сорвав с головы мокрый платок, она прижала его ко рту и чуть склонившись ближе к полу попыталась войти в полный дыма дом. Наощупь нашла детей, сначала вытащила на воздух одного, затем другого, перетащив их подальше от огня и не выдержав напряжения громко разревелась, глядя на то, как уничтожает пожар их дом. Здесь и нашли её домочадцы, зареванную, в саже и обожжённой косой и руками, прижимающей к себе соседских детей.
Первый пожар, пришедший в Кокушки пощадил молельню, чего нельзя было сказать о деревне в целом. Трофим, как только разгребли завалы и подсчитали убытки, призадумался о том, как сберечь иконы и книги от огня. Именно Логиновы начали производство кирпичей и отстроили возле молельни красное кирпичное здание, куда прятали ценные вещи, когда начиналась страда, чтобы спасти их от пожара. Так сберегали свои сокровища и хранили память предков жители Кокушек.