Леонид НЕМЦЕВ *
Уже сложилась традиция воспринимать дворянскую приставку «дон» как часть имени нашего бедного сеньора. В латинской традиции возникло понятие dominus – господин. Постепенно произошла редукция в «дом» с носовым звуком, который произносился, а потом стал писаться как «н». Изначально Доном называли только Папу Римского, потом титул незаметно перешел к кардиналам, епископам, монахам. Потом его стали носить и короли, но он быстро стал знаком отличия за доблестную службу, причем ставился не перед фамилией, а перед именем.
В России титул можно не склонять, как иногда не склоняется известное иностранное имя. Когда мы говорим о Дон Жуане или Робин Гуде, правила грамматики становятся излишними, но когда пишут «Дон-Карлос» и «Дон-Кихот», хочется протестовать. А это всего лишь дореволюционная традиция, которую Розенталь фиксирует как норму.
Кстати, в царской России роман читали по-французски, потом был сделан русский перевод с французского переложения, и тут были утрачены отнюдь не немые звуки в конце имен дона Кихоте и его коня Россинанте.
***
Когда мы говорим о романе, то подразумеваем литературную форму, начало которой было положено в 1605 году, когда в Мадриде с разрешения Филиппа II (об этом свидетельствовал штамп «Я, Король») был напечатан первый том романа Сервантеса. Автор не мог знать, что у него (и у его конкурентов) появится продолжение книги. Это был ни на что не похожий роман Нового времени, на который волей-неволей ориентировалась вся последующая литература.
«Дон Кихот» показывает, как можно обращаться с большой прозой, как актуализировать евангельскую форму, как может работать повествование о путешествии и проповедях. Еще ученые говорят, что эта книга – пародия на средневековый рыцарский роман; что Сервантес хотел заработать и поэтому писал на потребу публики, а публика так объелась рыцарских сказок, что жаждала реалистичной и веселой истории со множеством каких-нибудь выкрутасов.
Так вот, ничего из сказанного «учеными» не попадает в цель. Пародия, развенчивающая первоисточник, тут только намечается в первых главах, до битвы с ветряными мельницами. Мы не увидим уничтожения рыцарского романа, а только его перевод на новый уровень. С Дон Кихотом случается то же, что и с другими знаменитыми рыцарями, над ним не меньше насмехаются простолюдины и знатные сеньоры. Иногда доставалось и сэру Ланселоту, и сэру Тристраму, но Дон Кихот почти полностью повторяет образ Парцифаля, нашедшего Святой Грааль.
***
Существует статистика, что роман «Дон Кихот» – одна из самых издаваемых книг в мире, два массивных тома присутствуют практически в любой библиотеке от 200 томов. И другая информация: из наиболее издаваемых книг эта – наименее прочитанная. Стоит спросить владельцев библиотек, кто такой Корденьо или Самсон Карраско, как знания иссякают. Но ветряные мельницы не забываются. Когда ходили слухи, что Терри Гиллиам снимает экранизацию «Дон Кихота», я был уверен, что ветряные мельницы предстанут в фильме как ветрогенераторы, которые везде понатыканы в Европе. Кстати, для времени Сервантеса ветряные мельницы – такая же техническая новинка, как для нас ветрогенераторы. Можно говорить о том, что Дон Кихот терпит поражение в столкновении с прогрессом. Он, безусловно, консерватор, потому что сражается ради вечных ценностей.
***
Для меня это в полном смысле слова первая книга, так как, научившись читать, я сразу взял с полки оба тома «Дон Кихота». Зеленые тома с черно-белыми суперобложками, на которых были отпечатаны гравюры Гюстава Доре, и все издание щедро им иллюстрировано. Когда-то я просматривал картинки, они казались удивительно тонкой и изящной работой, безумно хотелось узнать, какие эпизоды на них изображаются.
В общем, я взялся за дело, думая, что мне всё по плечу, невзирая на увещевания родителей ограничиться сначала одним томом. Первое, что предстояло прочитать, было следующим: «Герцогу Бехарскому, маркизу Хибралеонскому, графу Беналькасарскому и Баньяресскому, виконту Алькосерскому, сеньору Капильясскому, Курьельскому и Бургильосскому».
Первое предложение, читаемое по слогам, совершенно вымотало меня. Я не мог поверить, что ничего не пойму. Потом я часто вспоминал «герцога Бехарского» как пример трудности, которой не стоит бояться.
***
Хитроумный идальго (который во втором томе уже называется кабальеро, то есть рыцарем) связан с испанским словом ingenioso, что было бы правильно перевести «остроумно-изобретательный», как это сделала Ватсон в 1917 году. Но хитроумным принято называть и Одиссея, а в романе это словечко также связано со всеми безумствами, которые проделывают другие достославные рыцари.
В «Смерти Артура» сэра Томаса Мэлори описывается, как Тристам сходит с ума, узнав, что Изольда ему не верна. Он играет на арфе, ходит без одежды, принимает еду только из рук скотоводов, которые по своему усмотрению в целях терапии секут его розгами и стригут ножницами для овец.
Сэр Ланселот тоже сходит с ума, случайно изменив единственной возлюбленной, королеве Джиневре (он не признал ее в темноте). В итоге он скитается по лесу, питается ягодами, пьет из ручья. Во время поединка он случайно падает в постель некой дамы и сразу засыпает. Пуховую перину грузят в телегу, потом связывают Ланселота, отвозят в замок и сажают его на цепь.
Никаких отличий от злоключений бедного Дон Кихота. Ни время, ни сознание нисколько не изменились. С Дон Кихотом происходят аналогичные события, которые сопровождаются жестокими потехами, а сам он сохраняет верность рыцарскому кодексу, потому что с поразительной отвагой защищает честь невинных и слабых, берет под свою опеку вдов и сирот, утверждает божественную справедливость и бескорыстно служит истине.
Набоков, составляя целый курс лекций по «Дон Кихоту» для американского университета, подсчитал, что количество проигрышей у Дон Кихота меньше числа его побед (соотношение золотого сечения 38:62). Причем не меньше двух третьих его деяний приносят существенную пользу разнообразным персонажам.
***
Странствующие рыцари происходят из образа героя, проходящего юношескую инициацию. Герой гомеровского цикла всегда был образцом для средневековых рыцарей. Но гомеровский герой, в свою очередь, – потомок культурного героя, жреца, отвоевывающего космос у хаоса. Сначала идет создание мира, а потом соблюдение его в порядке. В духовном плане все эти функции постепенно переходят в образ поведения поэта, Дон Кихот – это осуществленное в действии, воплощенное сознание поэта.
Дон Кихот говорит своему оруженосцу: «Как могло случиться, что, столько странствуя вместе со мной, ты еще не удостоверился, что все вещи странствующих рыцарей представляются ненастоящими, нелепыми, ни с чем не сообразными… Однако на самом деле это не так, на самом деле нас всюду сопровождает рой волшебников, – вот они-то и видоизменяют, и подменивают их, и возвращают в таком состоянии, в каком почтут за нужное, в зависимости от того, намерены они облагодетельствовать нас или же сокрушить».
Дон Кихот намекает, что он тоже видит ветряные мельницы и бурдюки с вином, но только благодаря творческому усилию способен превратить их в великанов или их отделенные от туловищ головы. Мы имеем дело с удивительным шифром, похожим на «Матрицу» братьев Вачовски, только ключом к шифру служит средневековая литература.
Пародия имела бы силу, если бы мы постоянно сравнивали воображаемую и подлинную реальность и высмеивали воображаемую в пользу подлинной. Но в романе скромное «безумие» Дон Кихота приводит в действие все устройство мира: персонажи настолько лишены какой-либо реальности, что вынуждены поддерживать одну только реальность Дон Кихота. Перед нами самый удивительный пример одномирия, причем этот единственный мир – иллюзорный мир Дон Кихота.
Возникает серия мистификаций: для начала священник и цирюльник грабят и сжигают библиотеку сеньора, велев сказать ему, что его библиотеку похитил злой волшебник Фрестон (дверной проем был предварительно замурован). Санчо – не только идеальный спутник рыцаря, но самый яростный его адепт. Ни у Санчо, ни у его жены нет никаких сомнений, что скоро простой землевладелец станет губернатором. Санчо поддерживает иллюзию о превращении Дульсинеи в крестьянку, на что Дон Кихот отвечает мистериальным видением, когда спускается «во ад» (в пещеру Монтесиноса). Во втором томе около 30 глав длится многолюдный розыгрыш, устроенный графом и графиней при помощи всей своей челяди, – настоящий массовый симулякр и мировая игра.
К этому можно добавить, что все истории, которые Дон Кихот и Санчо слушают у костров козопасов, развернуты в той же стилистике, что и романы из библиотеки, «украденной Фрестоном». Простые люди рассказывают о том, как были свидетелями поединков, высокой влюбленности, вероломства, безумия и многого другого, на фоне чего Дон Кихот ощущается совершенно естественной деталью пейзажа.
До сих пор массовое сознание тянется не к подлинной реальности, а к вымыслу, в котором защищают честь девиц и сражаются с чудовищами; фильм, который вы в ближайшее время посмотрите, будет именно об этом: если не фэнтези, то детектив, историческая сага или постапокалиптический триллер обязательно представят вашему взору героя, который ведет себя как странствующий рыцарь.
Сервантес ввел в практику не что иное, как матрицу романного повествования. И как бы мы ни оттачивали воображение – основа будет той же самой.
***
Особый сюжет представляет собой «Лжекихот» Авельянеды, вторая часть романа, изданная в 1614 году. Одна из версий говорит, что за псевдонимом (означающим местечко в Испании) прячется «злобный плагиатор-памфлетист Алонсо Фернандес де Сапата, на самом деле священник-доминиканец». В приложении к изданию 1932 года этот текст переведен и напечатан, хотя его вполне можно включать между двумя каноническими томами Сервантеса. Авельянеда и его ложный дон Кихот становятся полноправными участниками повествования. Сервантес использует множество умелых приемов, чтобы низвести соперника и вознести своего героя, уподобляя его Христу.
Чем Дон Кихот напоминает Христа? Тем, какие страдания он встречает на пути своей веры. Эти страдания перерастают в настоящее глумление и «страсти». Сходство приходит к кульминации, когда на спину Дон Кихоту вешают табличку с его же именем в качестве насмешки. Не случайно также, что на одной из иллюстраций Сальвадора Дали к «Дон Кихоту» главный герой изображен в позе распятого Христа.
О том, что образ Дон Кихота во втором томе всё больше сближается с образом Христа, говорил Хосе Ортега-и-Гассет. Он писал о Дон Кихоте как о «Христе наших окраин». Это замечал и Мигель де Унамуно, написавший даже «Житие Дон Кихота и Санчо», которое было блистательно экранизировано Резо Чхеидзе в девятисерийном фильме в 1988 году. Если вы не знаете этот фильм, его стоит немедленно посмотреть. Сервантес нисколько не утрирован Унамуно, и вместе они бережно перенесены на экран в тех самых локациях, где странствует Дон Кихот, в тех самых временах (включая наше, которое ничуть не стало «подлинной реальностью»). Многие кадры идеально совпадают с гравюрами Гюстава Доре.
Сервантес прекрасно знает о сходстве своего героя с Христом, он так описывает смерть Дон Кихота: «Присутствовавший при этом писарь заметил, что ни в одном рыцарском романе не приходилось ему читать, чтобы кто-нибудь из странствующих рыцарей умирал на своей постели так спокойно и так по-христиански, как Дон Кихот».
***
Не удивительно, что такая книга, которая могла бы занимать скромное место в мире литературы, порождает лабиринты новых смыслов. Она породила не литературного персонажа, а миф, потому что вымышленная реальность «Дон Кихота» – это реальность нашего подсознания.
Вот почему Борхес фантазировал на тему о том, как Дон Кихот, ища доказательство своей подлинности, мог бы встретиться с собственным создателем, Мигелем де Сервантесом Сааведрой. Набоков добавляет, что самым логичным завершением романа была бы схватка Дон Кихота с самим собой (Сервантес не прекращал дуэли с Авельянедой).
Существуют изыскания Фрэнсиса Карра, утверждающие, что автором «Дон Кихота» был Фрэнсис Бэкон, а книгу Авельянеды создал «подлинный Шекспир» Роджер Мэннерс.
Испанские филологи давно находят в романе зашифрованные отсылки к каббалистической книге «Зоар». Особенно любопытно, что понятие «шхина», божественное присутствие, воплощается в образе Дульсинеи, а центральная категория книги – «истина» – пишется по-арамейски как «кишот».
Идальго Альфонсо Кихано решил называться Дон Кихотом (итальянцы и французы так и произносят: «Дон Кишот») и не мог предвидеть, что встанет в основание мира Нового времени наряду с Гамлетом: это два персонажа, два «безумца», с которыми сверяются все ментальные часы, которые представляют собой образ Человека как точки отсчета.
* Прозаик, поэт, кандидат филологических наук, главный библиотекарь СМИБС, ведущий литературного клуба «Лит-механика».
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 8 декабря 2022 года, № 23 (244) Союз Журналистов России - Самара (sjrs.ru)
