Ничего не исправилось. Когда-то однажды я сказала Глебу слова моей мамы ― если нет сил бороться с течением, просто расслабься и греби в направлении берега. Он запомнил и все эти месяцы именно так и делал. Продолжал оставаться в водовороте событий, одновременно готовя для нас тот самый спасительный берег, где волны непонимания, беспочвенных обид и неоправданного зла уже не смогут причинить нам вред. Держался до тех пор, пока хватало сил, а теперь предлагал мне бегство в качестве спасения.
― Глеб, это не та ситуация, в которой можно руководствоваться подходящими метафорами. Вода в реке лишена чувств и желаний. Она не жаждет твоей смерти и не будет преследовать или продолжать ненавидеть, когда ты выберешься на берег. Не станет выжидать удобного момента, чтобы схватить тебя и затащить обратно в омут. С людьми это не сработает. Хоть в Ином и не совсем люди живут, но всё-таки существа с разумом и сердцем. Убегая, ничего не изменишь. Так нельзя. Сейчас спрячемся мы, а потом придётся прятаться нашим детям. Я на это не согласна.
Если бы знала, что он сдался, попыталась бы вразумить его раньше. Или помочь. Да, я всего лишь женщина без магии и с неполноценным даром предвидения, но я выросла среди людей, а не в изоляторе, и понимаю побольше. Есть реально обиженные, которым подсознательно нужно искать виноватых, чтобы внутренний негатив обрёл адресные черты, а есть те, кто намеренно культивирует в них это зло и направляет его в выгодное для себя русло. Волки, если судить по Хлое, далеко не дураки. Её брат, может, и не хочет понимать, что Глеб ни в чём не виноват, но клан ведь не только из него состоит. И он не вожак, а стая всегда идёт за лидером. И это только одна стая. Тех, кто следует за волками, тоже кто-то провоцирует. Вопрос в цели ― зачем это нужно? Глеб отказался от должности главы министерства и готов был отдать эту честь любому желающему, но желающих нет. Все просто хотят его крови. И не только его. Моей тоже. И наших детей.
― Я не могу остановить этот поток или направить его в другое русло, понимаешь? ― с отчаянием в голосе признался мой любимый нефилим. ― Нет выхода. Они все будто оглохли и ослепли. Всё разваливается.
― Ну, допустим, не все и не всё, ― возразила я. ― У тебя есть Лилия, Гена, Семён, Костя, Вадим и много кто ещё. Ты хоть и лишён крыльев, но после гибели всех гибридных химер остаёшься самым могущественным магическим существом. Гена бессмертен, что тоже примечательно. Лилия способна повелевать чуть ли не всей флорой Иного. Если снять с Семёна блоки его потребностей, он врагов просто сожрёт, а потом добавки попросит. Костя вообще феникс, хоть и ранимый. Перевес сил на вашей стороне, но вы не применяете эту силу, потому что не хотите новых жертв, а ваш противник этим пользуется, разжигая всё новые и новые волны недовольства. Вас по сути даже очевидным врагом назвать нельзя, потому что вы не стремитесь удержать власть в своих руках. Это хаос ради хаоса, понимаешь? Борьба не с кем-то конкретным, а против системы. Мир Иной ведь не всегда был таким. Насколько я знаю, его раньше вообще не существовало. Все жили вместе и относительно мирно в одной реальности, никто ничьи способности не блокировал, а то, что потом было создано якобы во благо магических созданий, на деле работает для безопасности людей. Те, кто сейчас наращивает волны ненависти и недовольства, идут не против тебя. Они подменили понятия, сделав тебя и Настю символами издевательства над себе подобными, но вместо сочувствия пропагандируют озлобленность. Наука и порядки Иного мира загнали магических существ в жёсткие рамки.
― Но если не будет этих рамок, начнётся анархия, ― попытался возразить Глеб.
― Вот именно, ― кивнула я. ― Каждый будет сам за себя. Все получат свободу и равноправие. Никаких блокаторов, преобразователей и резерваций. Никаких законов и условностей. Вампиры смогут питаться в своё удовольствие человеческой кровью, Дракон Гаврилыч утолит свою страсть к блондинкам. Не нужно прятать свой истинный облик и скрываться. Никто не будет командовать и навязывать другим какие-то законы. Два мира снова сольются в один. Ты и те, кто на твоей стороне, мешаете этому, потому что хотите сохранить Иной как самостоятельную систему. Нашим врагам система не нужна, поэтому мы должны быть уничтожены. Сначала ты, я и наши дети, а потом дойдёт дело и до остальных. Я не утверждаю, что говорю сейчас истину, но со стороны всё выглядит именно так.
Никогда бы не подумала, что ударюсь в настолько политические рассуждения, но всё-таки довелось. Этот наш спор с Глебом состоялся на следующий день после того, как родился Алёшка. Я стала матерью. У меня появился тот, за кого я оба мира вверх дном переверну, если потребуется. Утрирую, конечно. Героиня из меня та ещё, себя-то защитить не могу, но я же не одна попала в этот переплёт. У меня нет никакой силы. Нет могущества. А у Глеба есть всё, чтобы поставить на колени и заставить молить о пощаде весь мир Иной, но он не хочет неоправданных жертв.
― Я не буду прятаться, ― заявила упрямо. ― Либо мы их, либо они нас. Если доберутся до меня и Лёшки, вини себя за жалостливость и нерешительность. Нас никто жалеть не собирается. И дай мне уже телефон. Я хочу сообщить родителям, что у них родился внук.
Я лежала в отдельной палате. Лёшку мне принесли на следующий день после родов. Врач сказала, что в решающий момент родовая деятельность полностью прекратилась и началось сильное кровотечение, поэтому и потребовалась операция. И ещё она всё время спрашивала меня, какие препараты я принимала. Об этом я Глебу тоже рассказала. Не хотелось думать, что вампирюга своими розовыми пилюльками добивался именно такого эффекта, но если бы погибли и я, и ребёнок, Глеб сломался бы. Он и так держался уже из последних сил, цепляясь за мечты о нашем счастливом и беззаботном будущем вдали от всех тревог. Раздавленный такой потерей, он стал бы лёгкой добычей для противника. Его измотали почти до полного истощения. Осталось только добить. А теперь, когда опасность для меня и сына миновала, Глеб уже не хочет сражаться за никому не нужные идеи. Он хочет сбежать. А я не хочу.
Маме я всё-таки позвонила. Сообщила радостные вести и сказала, что приеду к ним вместе с сыном после выписки. Наврала, правда, с три короба о поездке за границу, но объяснения ведь всё равно нужны были хоть какие-то.
― Ты понимаешь, насколько это опасно? ― заволновался Глеб.
― Жизнь вообще опасная штука. От неё все умирают, ― ответила я. ― Днём раньше, днём позже… Я знаю, что ты можешь забрать у меня ребёнка, чтобы спасти хотя бы его. Забирай, если хочешь. Беги и прячься. Живи как знаешь, но я прятаться больше не стану. Надоело.
Говорила это всё, а у самой внутренности от страха разве что в узел не завязались. Он же и правда мог забрать сына и исчезнуть навсегда. Ген ответственности за меня у него работает или настоящая любовь наконец-то проснулась ― поди разберись. И неизвестно, кто ему дороже ― проблемная невеста или дети. Я бы, например, на его месте выбрала детей. На это, наверное, и рассчитывала, когда проявила упрямство. Если Глеб уверен, что нашёл надёжное укрытие для нашей семьи, значит, так и есть. Пусть прячется там вместе с детьми. Пусть они все будут в безопасности, но я так жить не смогу. Я сорвусь и опять навлеку на тех, кто мне дорог, какие-нибудь неприятности.
Когда он подошёл к кувезу, где спал наш ребёнок, и молча застыл, глядя на сына, у меня внутри будто что-то оборвалось. «Дура! Ты что творишь?!» ― истошно вопил внутренний голос, заставляя болезненно сжиматься сердце. Я больше не хочу в мир Иной. Это не для меня. Но и отказываться от самого дорогого ― тоже ведь не выход. Состояние было такое, словно в душе столкнулись два противоречивых желания. Отказаться от свободы и простой человеческой жизни ради того, чтобы быть рядом с сыном и любимым мужчиной, или отказаться от любимых, чтобы жить по-человечески? Ужасное ощущение, потому что любой выбор казался неправильным. Я вообще не хотела ни от кого и ни от чего отказываться.
― Если заберёшь его, заблокируй снова мой дар, сотри память и сделай так, чтобы она уже никогда не вернулась, ― попросила еле слышно, чувствуя нестерпимое желание спрыгнуть с кровати, подбежать к сыну, прижать его к себе и никогда не отпускать.
Глеб ничего не ответил. Постоял ещё немного спиной ко мне и просто исчез, не сказав ни слова. А я всё-таки взяла спящего Лёшку на руки и заплакала. Слёзы текут, а в груди тепло разливается, будто какая-то неведомая сила меня успокоить пытается. Странное ощущение. И действительно как-то легче стало. Буквально из ниоткуда появилась уверенность, что всё будет хорошо, словно все печали и тревоги вытекли вместе со слезами.
― У тебя очень глупая мама, Алексей Глебович, но уж какая есть, ― сказала я сыну, стерев рукой со щёк солёную влагу. ― Зато у тебя очень хороший папа. Когда вырастешь, не становись похожим на него, пожалуйста, иначе я с двумя такими непредсказуемыми мужиками с ума сойду.
После этих слов мой дар развернулся в полную силу так неожиданно, что я с перепугу едва не выронила ребёнка. Только и успела, что сунуть его обратно в кувез, прежде чем упала на четвереньки, придавленная головокружительной тяжестью бесчисленных видений. Я увидела, как рушится Иной мир. Ограниченные в мощности поля преобразователей сливаются в сплошную ловушку, обращая в магическую пыль всё на своём пути. Дома, города, леса, реки, горы ― все копии реальных объектов исчезают одна за другой, оставляя после себя только радужно искрящуюся в воздухе взвесь. Потом эта ловушка начала вращаться, медленно образуя воронку, которая затягивала в себя всех, кто принадлежит Иному миру. Безжалостные потоки энергии просто выдёргивали ничего не понимающих существ из реальности, протаскивали их сквозь междумирный барьер и бросали в вихрь огромного преобразователя. Паника, крики… В облаке радужной пыли мелькнуло и мгновенно растворилось испуганное личико Милы. Беспомощно молотя сгустившийся воздух руками и ногами, исчез Семён. Устало прикрыв печальные серые глаза, рассыпался на миллионы сверкающих частичек мой любимый нефилим. Знакомые и незнакомые, друзья и недруги ― все исчезли. Никого не осталось. А потом, когда стихли все звуки, и мой разум наполнился пульсирующей болью гнетущей тишины, жуткое видение оборвал громкий плач младенца. Совсем близко. Рядом со мной. В той реальности, от которой я не смогла отказаться.
― Боги, что же я натворила? Глеб, я не это имела в виду. Не так. Пусть это будет неправдой. Ну пожалуйста, ― давясь рыданиями, прошептала я, не находя в себе сил подняться на ноги и подойти к плачущему сыну.
― Оля, вам плохо? ― подбежала ко мне взволнованная медсестра.
Помогла встать, усадила на постель и позвала врача. А я плакала, неосознанно раскачиваясь из стороны в сторону, и смотрела на Лёшку ― он ведь остался. Он тоже принадлежит Иному миру, ведь в нём течёт не только моя кровь. И в моём сыне есть магия. Много магии, о которой он пока ещё ничего не знает. Если так, значит, видение было ложным? Значит, никто не погиб из-за моих неосторожных слов?