Ваня без споров принял найдёныша — как родную дочь, которой у них не случилось, несмотря на все старания. В ту же ночь помог соорудить высокую колыбель возле кровати — укачивать, не вставая. Во сне девочка прилипала к мягкому женскому телу, а наутро Аня находила рассеянные вдоль бока царапины, короткие и неглубокие. Ранки очень быстро заживали, и Аня поскорее меняла и прятала ночную рубашку с некрасивыми розовыми пятнами вдоль шва.
Странно, но Ваня и не думал интересоваться, чем питается малышка. Принял как данность природы, что у молодой жены прибыло молоко от близости с новорожденной, пускай и чужой. Аня пыталась выдавить хоть каплю, но зря себя мучила, а вот девочка крепла, как прекрасный бутон невиданного и скорого на рост цветка.
Через пару дней затворничества Аня собралась в огород, но Ваня стукнул наполненными до краёв ведрам и встал поперёк двери:
— Куда? Не ходи. Лишние вопросы ни к чему. Сам принесу, чего ты хотела?
— Да так, зелени немножко, в суп. Вань, рано или поздно ей придётся встретиться с соседями… Зачем тянуть? Пускай видят…
— Думаешь, они такие дураки? Ты без пуза, и вдруг… она?
Имя пока не придумали, обходились так. В замкнутом пространстве предмет их бесед был слишком очевиден, чтобы требовать какого-то отдельного имени. Раньше легко обходились парой-тройкой слов вроде «да» или «нет», «позже», но сейчас нужды младенца ширились и множились, заставляя Ваню ворочать языком.
— А что потом, — робко возразила Аня, — покажем уже взрослую? Хуже выйдет.
— Эко ты разогналась, — Ваня так и завис над вёдрами, будто не мог решить, куда пристроить, — успеется. Потом что-нибудь придумаем. Потом.
Аня послушно вернулась к плите, потом проверила малышку. Ваня не без смущения вручил пучок укропа, здорово смахивающий на букет, разложил на столике у окна инструмент и принялся чинить давным-давно позабытую радиолу, ещё при бабушке признанную раритетной безделицей. Обычно это служило знаком, что Ваня не расположен и к отдалённым пародиям того, что можно назвать разговором.
Аня оценила иронию, расправила плечи — зачем волноваться? Ваня дитё признал, ну и кому какое дело, что скажут соседи? Конечно, если те не вломятся с вилами и ружьями, чтобы расправиться с русалкой или её подкидышем. Но… кому их встречать? Правильно, Ване. Анина сторона — заботиться о малышке и бежать через березняк к колодцу, если совсем беда.
На третий день девочка пошла. Длинные ножки плохо держали кукольное, но крепкое тельце, зато через полчаса она уже шныряла по скамьям с ловкостью канатоходца.
На четвёртый день постучалась Сергеевна, вдова-молочница, но Ваня говорил сам и чуть ли не прогнал излишне надоедливую соседку, непременно желавшую проверить, как тут у них дела.
— Что ты ей сказал? — Аня расчёсывала тёмные кудри девочки.
— Заболел, — неохотно пояснил Ваня и вручил бидон сильно пахнущего козьего молока. Замешкался, но достал из буфета кружку, налил и протянул русалочке.
Та брезгливо понюхала, звонко расхохоталась и впервые озвучила целое, осмысленное слово:
— Нет, — и сразу же ещё, певуче и по-взрослому томно, — невкусно.
— Надо же что-то нормальное есть, а то долго не выдержать, — кивок на полуживую Аню.
Аня бы возразила, да горло ссохлось от незнакомой жажды.
— Не надо, — губы девочки разъехались, но поверх дёсен красовались аккуратные ровные зубы, лишь числом и размером отличные от обычных, человеческих, — я лучше так.
Ваня сомнением заглянул в кастрюлю с супом.
— А мясо? Тебе можно?
Маленький нос нырнул под крышку и сморщился от пара.
— Варёное. Фу.
Ещё через день юная русалка точь-в-точь походила на развитого не по годам подростка. Копна волос достигла колен, а сильные и тонкие ноги могли бы нести их владелицу хоть сутки подряд. Аня уже не помнила, как спала, но утром исправно отправляла измятую и бледно-красную рубашку на дно бадьи с сегодняшней стиркой. Стирать надо было скорее, пока цвет замоченного не превращался в розовый от обилия пятен.
Ваня ничего этого не видел, круглые сутки он поедал глазами ладную фигуру, что носилась по дому, избегая окон и полностью игнорируя двери. Ей хватало того, что внутри, она не спрашивала, можно ли гулять, считая картинку за толстыми двойными стёклами пустой и непривлекательной.
Аня исхудала.
Целый день расчёсывать тяжёлые русалочьи волосы вошло в привычку и не так утомляло, как мутный ночной сон. Просыпаться стало куда тяжелее, чем лечь усталой вчера. Сколько ещё терпеть? Озвучить вопрос Аня не осмеливалась и размеренно махала гребнем. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Вверх-вниз. А пряди всё длиннее.
Спустя неделю что-то произошло. Переменилось.
Утром ей не пришлось искать силы, чтобы встать. Аня с заметным удовольствием потянулась и разорвала объятия мужа. На теле привычных укусов не ощущалось, и Аня соскочила с перины, кинулась к зеркалу.
Ваня почему-то перевернул массивную раму к углу и закидал тряпьём. Аня торопливо потянула за край, но зеркало не поддавалось.
— Ваня! Помоги, — и голос не свой, а плакучий и вязкий, как сироп.
Муж зашевелился на кровати, сел и прислушался.
— Ваня!
Он натянул штаны, схватил куртку и неуверенно покосился на задник зеркала.
— Ну же, иди сюда!
Ваня тяжко вздохнул и зачем-то направился к двери.
— Ваня!
Тот сделал шаг, ещё один, а потом стремглав припустил к реке. Аня следом. Голос её срывался от молчаливого крика, но чем пуще она старалась, тем яростнее бежал прочь муж.
У моста он на секунду замер, как бы сомневаясь, и с размаху кинулся в воду. Его обхватили нежные руки, обмотали локоны, и вскоре только розовые пузыри указывали на место прыжка.
Сквозь яркий круг Аня смотрела, как склонились с моста деревенские люди, как они волнуются и оттого перебрасываются странно бессмысленными словами.
Её это больше не заботило.
Спина покоилась на дне, волосы путались в иле, а сомкнутые ноги образовали изящный хвост, разделяемый надвое лишь на суше.
— Глянь, это же Ванина куртка!
— Точно, его! А жена-то Ванькина ровно отсюда же сиганула! Всего неделю назад! И дядя Коля за ней, спасать! Ваню еле оттащили, всей толпой навалились.
— Ой, что делается! Даром что дитя родила неживое, так ещё и умом тронулась! Кинулась в омут прямо с дитятей и дядь Колю за собой забрала, не спас болезную. Их с дитём не нашли, а его чудом достали, но не откачали.
— Страсти какие! Говорили Ване, не пускай жену к реке, не уследил. Эх!
— Сергеевна ходила проверять вдовца, да… какое там! Прогнал. Карабином грозил, окаянный.
— Надо было его запереть.
— Раз такой умный, сам бы и запер. Видал, какой был мужик? Шире дуба на развилке. Такого не запрёшь.
— А Сергеевна к нему сунулась, не испугалась!
— И что сказала?
— Что Ваня наш весь худой и страшный, сам с собой разговаривал. Русалки ему мерещились какие-то, а из дома болотом тянуло.
— Да ну! Настоящие русалки?
— А какие? Сказочные, что ли?
Аня выпустила парочку пузырей. Чисто из озорства, всё равно не заметят. Деревенские глупые и дремучие, не знают, как тут на дне покойно. Никого не надо. Ни мужа, ни дочки.
КОНЕЦ. Не переключайтесь, здесь новая история...