- Святиха рядом крутится... – повторил дед задумчиво. – Рыщет-ищет лазейки, чтобы сны людям попортить.
- В детстве нам бабушка про дрёму рассказывала. Помнишь, Таська? – Тим посмотрел на притихшую сестру. – Дрёма будто бы детям сны навевает. Хорошим – интересные, а плохим – страшные. Наказывает их за шалости.
- Чего ж только детям? – подивился дед. – Дрёма для всех старается. Над каждым платком своим особенным помахать успевает. А уж что привидится – от неё не зависит. Что человек к себе притянет, то ему и покажется.
- Вот тут соглашусь. Посмотрит человек трэшачок, а ночью его кошмары и замучают, - усмехнулась Ксю. – Я лично снов не вижу. Без них как-то спокойнее спится.
- То и плохо, что не видишь. К таким людям святиха и подбирается.
- Да кто она вообще такая?
- Глумица-полуночь... – голос деда сделался тише. – Слышите? Ходит...
Снаружи и правда кто-то ходил – негромко похрупывал снег и что-то мелодично позвякивало.
Ветер успел утихнуть, а ребята даже не заметили этого. Наверное, метель тоже унялась. И уже совсем скоро рассветет.
Выйти бы посмотреть - что там? Не ослабел ли мороз? Да только после дедовых слов боязно это делать.
- Слышите? – переспросил дед. – Она близко. Точно, неугомонную вашу почуяла!
- Она в дом не сможет войти? – Тася на цыпочках прокралась к двери, проверила засов – надёжный ли.
- А святихе того не надо. Она ведь в сны приходит. Присядет на крыльцо и будет колыбельную побренькивать. У неё колокольцы особенные. Усыпляющие.
- Да кто это – святиха?
- Святиха-то? Как вам попонятнее сказать-то... Она святке то ли кума, то ли какая другая родня. Хотя Егошиха говаривала, что святиха и святке – это две половины, вот как у яблока или еще чего. Одна – к людям с интересом, другая – с умыслом.
- Я сейчас сдвинусь! – Ксю потрясла головой, словно отгоняла от себя дедовы слова. - Как это – половина? Как это вообще выглядит? Со спины – мужик, а с лица – баба? Или наоборот?
- Зачем так. Каждый по отдельности. Разделили их давно. Только одного без другого не бывает. Если святке объявился, то где-то рядом и святиха охоту затеяла. Её по колокольцам очень легко определить.
Святке - он мастер загадки загадывать, встретит кого и давай пытать. Обычно три попытки даёт. Три вопроса для каждого припасает. И если не знает человек ответов – тогда всё. Ухватит за горло и давай трясти! Так всю душу по крупицам и вытрясет. Святиха-то раньше всегда при нём толклась, в мешочек те крупинки собирала. Да повздорила об чём-то, вот святке её и прогнал. Погнать-то погнал, а далеко уйти святиха не может – повязаны они. Вот и толкётся рядом, свои злодейства замышляет. Придумала вот в сны пробираться, а уж там...
Словно в подтверждение дедовых слов перезвон за стенами дома усилился. Колокольчики теперь позвякивали совсем рядом, всё настойчивее привлекая к себе внимание. Их мелодичный перезвон звучал умиротворяющее, навевая ностальгические воспоминания о детстве.
Ребятам немедленно захотелось свернуться клубочком у печи и вновь ощутить ласковые бабушкины руки на волосах, услышать ее неторопливый мягкий говорок.
Веки сделались тяжёлыми, глаза не хотели открываться.
Тим с Тасей привалились друг к другу и улыбались, всё глубже погружаясь в полузабытьё.
- Дили-ли... дон... дон... дили-ли... дон-н-н... – нежно звенело и переливалось в воздухе, обнимало, убаюкивало, манило куда-то.
В темноте комнатушки колокольцы вдруг замерцали яркими фонариками-огоньками. Такими теплыми, такими желанными! Сулящими каждому, кто их увидит, радость и нескончаемое счастье.
Ксю потянулась за одним и замерла на ледяном на полу.
Мрак разъехался по сторонам как бархатный занавес, и она увидела ёлку, воспитательницу, подружек, обряженных снежинками... У неё было похожее платьице, только попроще. Его сшила бабушка, украсила бусинками и мишурой. Ксю раскапризничалась - ей хотелось более блестящий наряд, а еще и кружевную юбочку, - и весь утренник дулась на всех. И подарок от Деда Мороза её тоже разочаровал – в кульке оказались обычные карамельки и медвежонок-брелок с кривоватой мордочкой. И стало так жалко себя, что она разревелась!
Меня никто не любит, никто не любит, никто!..
- Никто! Никто! Не любит! – немедленно подхватили колокольцы, закрутились снежинками всё быстрее, всё неистовее.
И вот уже Ксю окружила настоящая метель. И не было больше ни ёлки, ни детей, ни воспитательницы. Лишь впереди маячил зыбкий силуэт, махал руками, манил. Откуда-то Ксю поняла, что рядом с ним ей сбудутся все её мечты! Её ждут подарки, много подарков! То самое кружевное платьице, и популярность, и успех! И завистливые взгляды неудачников, и деньги, много денег... А к ним впридачу - весь мир на ладони! Всё, всё, что она только не пожелает – всё ждёт её впереди!
- Иди же к нам, к нам-м, к нам-м-м!.. – пели колокольцы, а фигура проявлялась всё отчётливее, всё ближе.
Ксю увидела белое, будто слепленное из снежной крупки лицо. Красный как на шутовской маске рот, растянутый в неестественной улыбке. И черные воронки-глаза, в которые её немедленно потянуло...
- Бам-м-м! – грянуло возле уха, задребезжало противно и громко, сминая полотно сна. – Бам-м-м-барабам-м-м! Барабам-бам-бам-м-м...
Колокольцы оборвали свою песню, лицо прорвалось словно тонкая бумага, и из щели на Ксю полезла гремящая ржавая банка!
- Очнулась! Она просыпается! – кажется, это кричала Тася.
- Давай же, Ксюха! Открывай глаза! – Тим тряс перед девушкой той самой банкой с монетами, про которую им успел рассказать дед. И от грохота, издаваемого ею, немедленно потяжелел затылок и заныло в висках.
- Убери её! Что... происходит? – промямлила Ксю, приподнимаясь. Тело подчинялось неохотно, она сильно замерзла и едва смогла сесть.
- То и случилось, - глуховато пробурчал дед. – Святиха тебя поманила. А друзья удержали.
Не делая попыток помочь ребятам, он так и сидел возле печи. Из одёжки торчала лишь лохматая седая макушка, в давно нечёсаных волосах запутались щепочки и сухие травинки.
- Поманила глумица-полуночь... – повторил дед, слегка покачиваясь. - Друзей благодари, что не дали увести.
- Мне... холодно... – Ксю сильно трясло. – Хочу чая! Горячего! Кипятка!
- Чаю... – усмехнулся дед. – Где ж я его тебе возьму, чаю-то? Иди что ли поближе к огню. Может, что и почувствуешь.
- Ей лучше подвигаться! – Тим подхватил, затормошил Ксю. - Давай же! Походи! Попрыгай!
Тася присоединилась к брату, слегка подтолкнула подругу, потащила по комнате.
- Перестань, Тась! – вырвалась Ксю. - Вдруг эта услышит!
- Святиха-то? Не. – успокоил дед. - Вишь, колокольцы примолкли? Ушла она. Упустила блажное время.
- Блажное? – не поняла Тася.
- Блажное. Худые минуты. Неурочные. Недобрые. Такие в каждом часе запрятаны. Тот миг, когда до вас, людей, легко добраться и за собой сманить.
- А почему вы святиху так странно называете? Глумица-полуночь?
- Как есть, так и прозываю. Глумица – потому как беспокоит людей, глумится над ними, за собой уводит. На Святки ей для того почти целая ночь отведена. Вот и появляется в полночь и бродит до утра. И норовит в блажную минуту подманить зазевавшегося. Ты подходи сюда, подходи, строптивица. – снова пригласил дед Ксю. - Садись у печки.
И Ксю послушалась – до того замерзла.
Печь почти не давала тепла, и её продолжало трясти.
И тогда дед отмахнул в сторону полу тулупчика, неловко потянул его с себя.
- Ты возьми-ка, возьми мою одёжу-то. Набрось поверху себя.
Ксю и рада была бы это сделать, но её остановил запах.
Тяжёлый. Землистый. Тошнотворный. Гораздо более ощутимый, чем раньше.
От него заслезились глаза, и желудок сжался муторным спазмом.
- С-спасибо. Не надо! Я перебьюсь!!.
Ксю заставила себя встать и побрела через комнатушку к окну.
Когда же наступит этот клятый рассвет? Когда, наконец, взойдёт солнце??
- Повезло тебе, девка... – прошамкал дед, снова зарываясь в тряпьё. – Не то, что соседке нашенской...
- А что с ней стало? – спросил Тим, уже понимая, что сейчас последует новая история.
- А то и стало... Полуношная навредила. Рассказать, что ли?
- А давайте...
- Ну вот... Соседку нашенскую, девку-Симку полуношная совсем измотала. Только станет засыпать – а тут и она! И начинает вредить, начинает мотать – с боку на бок вертеть, на грудь налягать, страхи насылать. Ночь то человеку для отдыху дадена, а тут какой отдых. Трудно ей стало по хозяйству управляться. Глаза впали от бессонья, перестала есть. Тогда уж догадались к Егошихе сходить. Та сразу припечатала – полуночница вашу Симку мает.
- А есть ли на неё укорот? – спрашивают.
- Есть. – отвечает.
И согласилась помочь.
Ей за то мешок муки посулили, пару курёнков да сала. На том и сторговались. Денег-то она не брала.
Так вот. Велела Егошиха растопить баню пожарче. И как приснёт - снести туда Симку. Но сперва с банным дедкой договориться, чтобы принял да не мешал обряд творить. Гостинец отнести да попроситься попариться.
- Банный дедко? - шепнула Тася.
- Ага. Он при бане надзирающим состоит. Четвертый пар всегда ему оставляют. Ну и задабривают. Без этого никак: и угореть можно, и кипятком ошпариться. А то и кожи лишиться, если забьёт головой под каменку да начнёт её на лоскуты обдирать.
Ну вот. Сделали всё как надо. И стала Егошиха хлопотать над Симкой. Положила на полок, начала веником постёгивать. Да не берёзовым или дубовым. А из липовых веток. Постёгивает да приговаривает, постёгивает да приговаривает. И слышит – словно кто-то ей вторит, бормочет басовито, только слова другие:
- Парю, парю, на косточки разбираю-ю-ю... Парю, парю, на косточки разбираю-ю-ю...
Почти сразу и веник из рук у бабки вырвался да давай сам собой махаться, давай сам собой по Симке хлестать!
Девка, бедная, мычит что-то, ужом извивается, красная сделалась, а глаз открыть не может...
- Парю-ю-ю – ревёт в бане. – На косточки разбираю...
- Кого паришь? – спрашивает Егошиха. – Не полуношную ли?
- Её, её парю-ю-ю! Полуношную парю-ю-ю...
- Так парь её горазже, чтобы прочь отошла да вовек не пришла!
Ух, как завыло по углам, плеснуло кипятком на каменку, и выкатился из-под неё уголёк. Обратился в чёрного кошака да прыг на спину Симке! И давай лапами мять, давай топтать! И веник рядом всё шибче, всё сильнее хлещет.
Уже вся спина ссадинами взялась. уже протянулись по ней кровяные дорожки...
Только тогда запричитала, заскулила полуношная, изо рта Симкиного комком вывалилась, шибко к дверям покатилась. Да кот её в три прыжка догнал и когтями разорвал!
А Симку-то по прежнему корёжит! По прежнему крутит!
И углядела Егошиха, что тень по стене ползёт! Корявая такая, как ветки у старой яблони.
Тут-то и смекнула, что присаду, вроде икотки, банник подрал.
А полуношная – вон она, на месте осталась да глаза отвести пытается.
Тогда уж сама бабка гвоздём об стену хватила, так и прибила нечистую!
И стихло всё. Только Симка всхлипывала на полке. Но то уже от облегчения. Егошиха потом два дня и две ночи проспала – до того умаялась. А Симка ничего. Уже с утра в огороде спину гнула. Дело-то молодое, вот и быстро оправилась.
А мать-то её в баньку чёрного хлеба понесла да пива из солода, в благодарность. А там мужичонка её поджидает – махонький, волосом порос, морда кошачья и глаза блюдцами. Хвать узелок и под каменку. Только хвост напоследок махнул.
Уж так мать оттуда бежала, так бежала!
Пришлось её водой отливать до того спужалась банного дедку.
Но ничего. Обошлось.
Только на Симке след остался. Вроде как метка, что полуношная её задела. Родинка во лбу. С семечко размером. На твою похожая, только поболе.
- На мою? – Ксю испуганно схватилась за лоб. – Но у меня нет никакой родинки! Тася, Тим, скажите!
- Вроде нет... – Тася потянулась посмотреть и, прикусила губу, увидев между бровями подруги крошечное коричневое пятнышко.
- Что там? Тася!
- Всё чисто! – соврал Ксюхе Тим и тут же спросил у деда, что может означать такое пятно.
- Да что же, одно и означает. Пометила девку нечистая сила. В любой момент снова привяжется. К Симке вот вскорости и привязалась. Гуделки-дугини за собой сманили. А всё потому, что в недобрый час в лес подалась да мать ослушалась. Вредная была девка. Вот как ваша Ксюха.
- Что за гуделки-дугини?
- А русалки. Особая порода. Интересно вам послушать?
- Мы бы с радостью, да домой хочется, - Тим переглянулся с девчонками. – Мы и так у вас столько времени отняли...
- Ты время моё не считай. Ночь-то еще не закончилась. Так что садитесь да слушайте. Всё безопаснее, чем по метели в ночи блукать.