Знаете, как бывает, когда смотришь на счастливые семьи с детьми и готов продать душу дьяволу? Десять лет мы с Игорем месили это грёбаное тесто бесплодия. Бесконечные больницы, где от запаха хлорки сводит скулы. Анализы, от которых краснеют даже медсестры со стажем. Деньги утекали как в черную дыру российской медицины. А результат — пустота и звенящая тишина в квартире, от которой хочется выть.
В тридцать пять я поняла: ещё немного — и крыша уедет без обратного билета. Каждый детский крик на улице был как нож в сердце. Каждая беременная соседка — личным оскорблением от небес.
— Может, усыновим? — выдохнула я однажды в кухне после девятого неудачного ЭКО. На столе остывал борщ, который никто не хотел есть.
Игорь смотрел в окно так, будто там показывали кино про его несбывшуюся жизнь. Помешивал остывший чай, как будто в нём можно было размешать все наши беды.
— Давай, — процедил он сквозь зубы. — Только маленьких. Чтобы без чужого багажа.
Господи, как же я была слепа! Но тогда казалось — вот оно, счастье, протяни руку и хватай.
Полгода мы мотались по детдомам. От Подмосковья до Владимира. Я видела столько детских глаз, что по ночам они преследовали меня во снах. А потом случилось то, что перевернуло всю мою жизнь.
Провинциальный детдом на краю области. Облезлые стены, пропахшие варёной капустой коридоры. И они — Алёша с Машей. Господи, как же они были худы! На двоих — только одна пара приличных ботинок. Зато глаза... В глазах была такая жажда жизни, что перехватывало дыхание.
История их появления в детдоме была как страшный сон. Мать — официантка из придорожного кафе, отец — дальнобойщик-призрак, растворившийся на просторах родины. Классика жанра: водка, побои, голодные дети в холодной квартире. Однажды соседи не выдержали детского плача и вызвали опеку. Мать лишили прав прямо в зале суда, она даже не протестовала — только попросила закурить на выходе.
Алёша, несмотря на свои пять лет, был настоящим маленьким мужчиной. Защищал сестру как волчонок. Когда другие дети пытались отобрать у Маши игрушку — кидался в бой, невзирая на синяки. А Маша... Она словно родилась с этой щербатой улыбкой, от которой таял даже лед в душах воспитателей.
— Игорь, — я вцепилась в рукав мужа, — это они. Наши. Смотри, какие хорошенькие!
Он колебался, как маятник. В глазах плескался страх:
— Двое? Ты с ума сошла? Это же как два телевизора сразу включить!
— Мы справимся, — шептала я. — Ты же мой герой. Моя крепость.
Боже, какой же идиоткой я была! Верила в сказки про настоящих мужчин. Думала, что любовь способна превратить труса в рыцаря.
Первый год был похож на американские горки. Взлеты сменялись падениями, радость — отчаянием. Алёша писался по ночам и прятал мокрые простыни под кровать. Маша заходилась в истерике, стоило мне выйти из комнаты. У них были такие глубокие травмы, что казалось — никакая любовь не излечит.
Но мы старались. Точнее, я думала, что мы старались вместе. Игорь водил Алёшу на футбол (через раз, когда не было важных встреч). Читал Маше сказки (если не слишком устал на работе). По воскресеньям мы всей семьей выбирались в парк (когда он не зависал с друзьями в гараже).
А потом пришел тот чёрный вторник. Я как раз забрала детей из садика. Алёша взахлеб рассказывал про забитый гол, Маша размахивала рисунком, где наша семья держалась за руки под огромным оранжевым солнцем.
Игорь ждал на кухне. В костюме, с идеально уложенными волосами. Таким красивым я его давно не видела.
— Нам надо поговорить, — сказал он тем тоном, от которого у женщин обрывается сердце.
— Я больше так не могу, — его голос звучал механически, будто заученный текст. — Это все... ошибка. Я думал, что справлюсь, но они... они просто не мои. Понимаешь? Не моя кровь.
Я смотрела на него и видела чужого человека. Где тот парень, который обещал достать мне звезды с неба? Который клялся, что будет со мной в горе и в радости?
— То есть, — мой голос дрожал, как осенний лист, — ты просто... уходишь?
— Я встретил другую. Она молодая. И может родить. Понимаешь? РОДИТЬ. Своего, настоящего ребенка.
Вот так просто. Десять лет брака, год совместного родительства — все псу под хвост из-за двадцатилетней секретарши с рабочей маткой.
— А как же дети? — я все еще не могла поверить в реальность происходящего. — Как же Алёша, который называет тебя папой? Маша, которая рисует тебя на всех своих картинках?
— Это твой выбор был — взять их. Я просто поддался твоему давлению.
Знаете, говорят, что в моменты сильного стресса у человека пролетает вся жизнь перед глазами. Враньё. Я увидела только его спину в дверном проёме и два детских личика, искаженных ужасом.
Алёша понял первым. Бросился наперерез, повис на руке:
— Папочка, не уходи! Я буду самым-самым послушным! Я научусь кровать заправлять! Только останься!
Маша просто сползла по стенке и завыла. Так воют брошенные щенки под дождем.
А этот... этот «настоящий мужчина» даже не обернулся. Процедил сквозь зубы:
— Прости, малой. Так будет лучше для всех.
И ушел. В своем идеальном костюме. К своей идеальной будущей жизни. Где не будет «чужого багажа».
Самое страшное началось потом. Когда схлынула первая волна шока, накатило осознание: ипотека, частный садик, спортивная секция Алёши, логопед для Маши... Как я потяну это одна? На зарплату бухгалтера средней руки?
Но это были цветочки по сравнению с ночными кошмарами детей. С новыми приступами энуреза у сына. С паническими атаками дочери. Они снова почувствовали себя брошенными, ненужными. И это было в тысячу раз больнее, чем все мои проблемы вместе взятые.
Его мать объявилась через неделю. Ворвалась в нашу квартиру как фурия, благо ключи не успела сдать:
— Ты! — она тыкала в меня наманикюренным пальцем. — Ты сломала жизнь моему мальчику! Навязала ему этих... этих подкидышей!
Дети были в соседней комнате. Всё слышали. Каждое слово впивалось в их души, как отравленная игла.
— Вера Петровна, — я старалась говорить тихо, — ваш «мальчик» сам принимал решение. И сам его предал.
— Предал?! — она взвилась как гадюка. — Да он настоящий мужчина! Имеет право на счастье! На своих детей! А ты... ты со своими приёмышами...
Я не выдержала. Впервые в жизни применила физическую силу — вытолкала её за дверь. Она визжала на весь подъезд, грозила судами и проклятиями. А я стояла и понимала: вот откуда у него это! Яблоко от яблони...
Начались бесконечные суды за алименты. Игорь предложил отступные — крупную сумму сразу, но отказ от дальнейших претензий. Его адвокат снисходительно улыбался: «Подумайте, они же всё-таки не родные дети. Это щедрое предложение».
Я отказалась. Не из-за денег. Из принципа. Пусть каждый месяц платит, пусть помнит о своём предательстве.
А потом... потом начались чудеса. Нет, не манна небесная и не волшебные феи. Обычные человеческие чудеса.
Моя начальница перевела меня на удалённую работу — чтобы могла больше времени проводить с детьми. Соседка сверху, одинокая пенсионерка, стала забирать Машу из садика, когда я с головой уходила в работу. Алёшин тренер по футболу объявил, что берёт мальчика на бесплатное обучение — «за талант и характер».
Люди помогали. Не деньгами — участием. И это давало силы жить дальше.
Прошло три года. Мы не просто выжили — мы расцвели. Алёша — капитан школьной футбольной команды. Маша занимает первые места на художественных конкурсах. А я... я научилась жить заново. И быть счастливой.
Говорят, время лечит. Враньё. Время просто притупляет боль и учит с ней жить. Но оно также учит ценить настоящее и различать фальшь.
Игорь женился на той самой секретарше. Родил «своего» ребенка. Теперь иногда встречаю их в торговом центре — идеальную семью из глянцевого журнала. Он всегда отводит глаза.
Присылает детям открытки на дни рождения. Дорогие, с витиеватыми подписями. Они складывают их в ящик стола, не распечатывая. Я не настаиваю — это их выбор.
Недавно столкнулись в супермаркете. Он заметно постарел, виски побелели.
— Как они? — спросил неловко, переминаясь с ноги на ногу.
— Живут. Растут. Алёша футболом увлекся серьезно, его уже в юношескую сборную зовут. Маша в художественной школе...
— Слушай, — перебил он, — я часто думаю... может, тогда погорячился? Может...
— Знаешь что, — я посмотрела ему прямо в глаза, — ты сделал им подарок. Преподал ценный урок. Показал, каким не должен быть мужчина. Они теперь знают цену словам и обещаниям.
Он промолчал. А что тут скажешь?
Вечером того же дня Алёша подошел ко мне:
— Мам, а правда, что родная кровь важнее всего?
— Важнее всего любовь, сынок. Настоящая, без условий. Когда любишь — не потому что должен, а потому что не можешь иначе.
Знаете, что самое удивительное? Мои дети выросли без страха и обиды. Они научились верить людям, несмотря на предательство. Научились любить, хотя их предали. И это — настоящая победа. Не над Игорем, нет. Над болью, над страхом, над прошлым.
Я часто слышу: «Одной тяжело детей растить». Да, тяжело. Но когда Алёша обнимает меня своими уже почти мужскими руками, когда Маша засыпает у меня на плече... Я понимаю — оно того стоило. Каждой бессонной ночи, каждой слезы, каждого «нет» самой себе.
Потому что счастье — оно разное бывает. У кого-то оно в штампе в паспорте и «правильной» семье. А у меня — в детских объятиях и в простых словах: «Мам, ты у нас самая лучшая».
И знаете что? Я им верю. Потому что они никогда не врут. В отличие от некоторых «настоящих мужчин».
Истории, которые могут вам понравиться:
🎀Подписывайтесь на канал, чтобы узнавать о выходе новых историй и рассказов.