Вечер опускался на город медленно, будто нехотя отпуская солнечные лучи. Я стояла у окна, рассеянно помешивая остывший чай с лимоном – привычка, оставшаяся ещё с тех времён, когда мы были вместе. На столе лежала стопка непроверенных тетрадей – работа всегда помогала отвлечься от тяжёлых мыслей, но сегодня даже она не спасала.
В детской комнате негромко играла музыка – Егор делал уроки. Иногда до меня доносился его голос – видимо, решал задачу вслух, как я его учила. В такие моменты он становился удивительно похож на отца – тот тоже всегда проговаривал сложные вещи вслух, словно пытаясь поймать ускользающую мысль.
На стене тихо тикали часы – старые, еще от бабушки. Минутная стрелка медленно приближалась к шести, и я чувствовала, как внутри нарастает привычное напряжение. Сейчас или никогда.
Пальцы нашли в телефоне знакомый номер. Три гудка, четыре... На пятом Алексей ответил:
– Алло? Ирина?
Его голос звучал немного настороженно – в последнее время мы созванивались только по важным поводам, и обычно эти разговоры не заканчивались ничем хорошим.
– Лёш, – я прикусила губу, собираясь с мыслями, – ты же помнишь про завтрашнее родительское собрание?
В трубке повисла короткая пауза – такая знакомая, такая красноречивая. За пятнадцать лет брака я выучила все его паузы наизусть.
– Да, конечно, – наконец отозвался он. – В шесть, верно?
Что-то в его тоне заставило меня насторожиться. Этот едва уловимый оттенок неуверенности, это легкое колебание в голосе... Желудок предательски сжался.
– Егору важно, чтобы ты пришёл, – добавила я мягко, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало обвинение. – Он хоть и не говорит, но я же вижу, как он ждёт. Знаешь, вчера даже рубашку свою парадную достал, погладил...
– Правда? – в его голосе мелькнуло удивление и что-то ещё... тоска?
– Да. И ещё... – я замялась на секунду. – Он твою старую фотографию на стол поставил. Ту, где вы на рыбалке.
На кухне было тихо, только часы отсчитывали время размеренным тиканьем. Через открытую форточку доносился шум вечернего города: гудки машин, обрывки чужих разговоров, детский смех с площадки во дворе. Где-то вдалеке залаяла собака, и эхо разнесло этот звук между домами.
– Хорошо, Ир, – наконец ответил Алексей. В его голосе появились тёплые нотки, которые заставили моё сердце сжаться от смутной надежды. – Я правда постараюсь. У меня встреча с клиентом в четыре, но я должен успеть.
– "Должен успеть" или успеешь? – слова вырвались сами собой, и я тут же пожалела о них.
– Ир, не начинай, – в его голосе появилась усталость. – Я же сказал – постараюсь.
– Ладно, – я глубоко вздохнула. – Просто... просто приходи, хорошо? Ради Егора.
После звонка я ещё долго стояла у окна, глядя, как последние солнечные лучи окрашивают облака в розовый цвет. В детской стихла музыка, и через минуту в кухню заглянул Егор:
– Мам, ты с папой разговаривала?
– Да, солнышко.
– И что он сказал? – в его голосе звучала такая надежда, что у меня защемило сердце.
– Сказал, что постарается прийти.
– А, – только и ответил он, но я заметила, как погас блеск в его глазах. – Ясно. Ну, я пойду домашку доделывать.
Следующий день тянулся бесконечно. Я то и дело поглядывала на часы, пытаясь справиться с нарастающим волнением. За час до собрания телефон тихо звякнул. Сообщение от Алексея: "Извини, работа, не успеваю".
Пять слов. Всего пять слов, а такое чувство, будто кто-то медленно провёл тупым ножом по сердцу. Я закрыла глаза, пытаясь справиться с подступающими слезами. В горле встал ком, а в голове билась одна мысль: "Как же я устала... Как же мы все устали от этого бесконечного круга обещаний и разочарований".
Я представила, как Егор будет ждать отца после собрания. Как будет всматриваться в каждую подъезжающую машину. Как постепенно погаснет надежда в его глазах. И как он скажет своим обычным, слишком взрослым тоном: "Ничего, мам. Я всё понимаю. У папы работа".
Школьный коридор встретил меня привычной суетой: родители спешили в кабинеты, слышался гул голосов, шорох курток, стук каблуков по старому паркету. Запах мастики, которой натирали полы, смешивался с ароматом свежесваренного кофе из учительской. За приоткрытой дверью актового зала раздавались звуки фортепиано – готовились к школьному концерту.
В этих стенах всё было до боли знакомым. Вот доска почёта, где три года назад висела фотография Егора – победитель олимпиады по математике. Тогда мы с Алексеем оба пришли на награждение, и сын светился от счастья. А вот стенд с рисунками – работа Егора всё ещё там, в правом верхнем углу. "Моя семья" – тема была такой простой и такой сложной одновременно.
Я машинально поправила волосы, проходя мимо большого зеркала в холле. Остановилась на секунду, всматриваясь в своё отражение – никаких следов недавних слёз, только едва заметная складка между бровей выдаёт внутреннее напряжение. Из зеркала на меня смотрела усталая женщина в тёмно-синем платье – Алексей когда-то говорил, что этот цвет мне особенно идёт.
– Ирина Александровна! – окликнула меня Светлана Петровна, учительница физики. – Как ваш Егорка? Что-то он в последнее время какой-то рассеянный на уроках.
– Да, я знаю, – я попыталась улыбнуться. – Переходный возраст, наверное...
– Наверное, – она понимающе кивнула. – Знаете, он очень способный мальчик. Весь в отца – такой же схватывает на лету. Алексей сегодня придёт?
Я покачала головой, и Светлана Петровна тактично перевела разговор на предстоящую олимпиаду.
Кабинет литературы на втором этаже всегда казался мне особенным – светлым, уютным, пропитанным запахом книг и мела. На стенах – портреты писателей, пожелтевшие от времени, но такие живые. Тургенев смотрит задумчиво, Чехов – с лёгкой иронией. Под окном – горшки с геранью, на подоконнике – стопка тетрадей.
Марина Сергеевна, классный руководитель Егора, встретила меня мягкой улыбкой. В её карих глазах промелькнуло что-то похожее на сочувствие, когда она заметила, что я пришла одна. Она преподавала ещё когда мы с Алексеем учились в этой школе – тогда молодая, полная энтузиазма учительница. Теперь в её тёмных волосах серебрилась седина, но глаза остались такими же добрыми и внимательными.
– Ирина Александровна, проходите, присаживайтесь, – она указала на стул возле своего стола, чуть в стороне от остальных родителей. – Я хотела бы поговорить с вами отдельно после общего собрания.
Время тянулось медленно. Я почти не слушала общую часть – что-то про успеваемость класса, предстоящие экскурсии, сбор денег на новые шторы. Мысли всё время возвращались к Егору, к его последним словам перед моим уходом: "Может, папа всё-таки приедет попозже?"
Я разглядывала стенгазеты на стенах, детские рисунки, развешанные над доской. Вон там, справа – работа Егора. "Мой любимый литературный герой". Он выбрал капитана Грэя из "Алых парусов". Помню, как увлечённо рассказывал о нём: "Понимаешь, мам, он же не просто так приплыл на корабле с алыми парусами. Он сделал чудо для той, кто в него верил..."
Наконец, родители начали расходиться. В кабинете стало тихо – только тиканье часов да шелест осенних листьев за окном нарушали тишину. Марина Сергеевна придвинула стул ближе и заговорила, осторожно подбирая слова:
– Знаете, Егор очень способный мальчик, но в последнее время я замечаю... некоторые изменения. Он стал рассеянным, часто витает в облаках. На прошлой неделе дважды не выполнил домашнее задание – раньше такого не случалось. А вчера... – она помедлила, – вчера я застала его в классе на перемене. Он сидел один и рисовал что-то в тетради. Знаете что? Яхту с алыми парусами.
Она достала из папки несколько листов – контрольные работы Егора. Я видела, как постепенно снижались оценки: пятёрки сменились четвёрками, потом появились тройки... На последней работе красным было выделено: "Не раскрыта тема. Много отвлечённых рассуждений".
– В этом возрасте мальчикам особенно важен отец, – Марина Сергеевна говорила мягко, но каждое слово било точно в цель. – Им нужен пример, опора. Я понимаю, ситуация сложная... Но может быть, стоит поговорить с Алексеем? Он всегда был хорошим отцом.
Внутри начал закипать гнев – не на учительницу, нет. На Алексея. На его вечные "не успеваю", "занят", "в следующий раз". На его способность так легко нарушать обещания, не задумываясь, какие раны это оставляет в душе ребёнка.
– Вы знаете, – продолжала Марина Сергеевна, перебирая листы с контрольными, – Егор написал недавно сочинение. Тема была "Герой нашего времени". И знаете, о ком он написал? О пожарном, который спас ребёнка из горящего дома. О человеке, который "всегда приходит на помощь, даже если это опасно и сложно. Потому что обещал".
Я сидела, стиснув руки так, что побелели костяшки пальцев. Перед глазами стоял Егор – маленький, пятилетний, когда он впервые сказал: "Хочу быть как папа!" И вот теперь...
– Спасибо, Марина Сергеевна, – мой голос звучал глухо. – Я... мы обязательно поработаем над этим.
Выйдя из школы, я достала телефон. Пальцы дрожали, когда я набирала сообщение Алексею: "Нам нужно серьёзно поговорить. Сегодня. О Егоре".
В небе собирались тучи, предвещая дождь. Порыв ветра бросил в лицо горсть жёлтых листьев, и я поёжилась – то ли от холода, то ли от предчувствия непростого разговора, который нам предстоял. За спиной возвышалось здание школы – такое же, как пятнадцать лет назад, когда мы с Алексеем встретились здесь на выпускном вечере. Тогда он обещал, что всегда будет рядом. Обещал...
Часы в прихожей пробили семь – старинные, напольные, подарок свекрови на новоселье. "Пусть отсчитывают ваше семейное счастье", – сказала она тогда. Теперь каждый удар отдавался глухой болью где-то в груди. Когда в дверь позвонили, я вздрогнула – два коротких звонка подряд, его фирменный почерк. Пятнадцать лет привычки не вытравить и за три года развода.
Я стояла у двери, глядя на своё отражение в зеркале прихожей. Поправила выбившуюся прядь, одёрнула домашний кардиган – зелёный, его любимый цвет. Почему я до сих пор думаю о его предпочтениях?
Алексей стоял на пороге – всё такой же подтянутый, в строгом тёмном пальто. Помню, как выбирала его на его сорокалетие, обошла пять магазинов, копила три месяца. В волосах появилось больше серебряных нитей – особенно на висках, но это только делало его привлекательнее. От него пахло знакомым одеколоном и осенней прохладой.
– Привет, – он переступил порог, на секунду задержав взгляд на семейной фотографии, всё ещё висевшей в прихожей. Снято три года назад, за месяц до того, как он сказал: "Нам надо поговорить". – Егор дома?
– Делает уроки, – я скрестила руки на груди, чувствуя, как внутри поднимается волна раздражения.
История не заканчивается на этом. Как будет развиваться общение отца с сыном? Сможет ли Ирина отпустить прошлое? Подпишитесь на канал, чтобы не пропустить продолжение в следующей части!
Алена Мирович| Подписаться на канал
Вторая часть: