Алексей вздохнул, провёл рукой по волосам – жест, который всегда выдавал его нервозность. Раньше в такие моменты я обнимала его, говорила что-нибудь глупое, чтобы он улыбнулся. Теперь между нами была только звенящая тишина.
– Ир, если это про собрание... У меня правда был важный клиент, я не мог...
– Важный клиент, – эхом отозвалась я, чувствуя, как дрожит голос. – А Егор, значит, не важный? Его проблемы в школе тоже не важные?
Мы прошли на кухню – такую знакомую ему и такую чужую одновременно. Здесь всё ещё стояла его любимая кружка – синяя, с отколотой ручкой. Егор не позволял её выбросить. На холодильнике – его старые рисунки, фотографии, магнитики с мест, где мы были вместе. История нашей семьи, застывшая во времени.
– Что значит "проблемы"? – Алексей нахмурился, присаживаясь на краешек стула, будто готовый в любой момент сорваться и уйти. – У него же хорошие оценки.
– Были хорошие. А теперь он скатился до троек. Он рассеянный, невнимательный, забывает про домашние задания. Знаешь, что он нарисовал вчера? Корабль с алыми парусами. Всё ещё ждёт своего героя, который сдержит обещание.
Алексей вскочил, заметно раздражаясь. Чашка на столе дрогнула, чай выплеснулся на блюдце:
– Я делаю всё возможное! Плачу алименты, забираю его на выходные...
– Всё возможное? – мой голос сорвался на крик. В горле стоял ком, но я не могла остановиться. – Ты называешь это "всем возможным"? Вечные обещания, которые ты не выполняешь? Постоянные "извини, занят"? Ты хоть понимаешь, что каждый раз, когда ты не приходишь, не звонишь, отменяешь встречу – это удар по нему? Он же ждёт тебя, надеется!
– Думаешь, мне легко? – Алексей повысил голос, и я увидела, как побелели костяшки его пальцев, вцепившихся в спинку стула. – Я разрываюсь между работой, новой семьёй...
– Новой семьёй, – я горько усмехнулась. В памяти всплыло лицо Марины – его новой жены. Молодая, красивая, без груза прожитых лет и общих разочарований. – Конечно. А старая что, в архив? Спишем, забудем? Как те обещания, которые ты давал перед алтарем?
– Не передёргивай! – он ударил кулаком по столу. Чашка подпрыгнула, расплескав остатки чая. – Егор – мой сын, и я его люблю. Но я не могу разорваться! У меня теперь другая жизнь, другие обязательства...
– Не можешь или не хочешь? – я почувствовала, как по щекам покатились горячие слёзы. – Знаешь, что самое страшное? Он перестал о тебе спрашивать. Перестал ждать. Он привыкает к тому, что на тебя нельзя положиться. Как ты думаешь, каково это – в тринадцать лет понять, что твой отец... что ты для него не на первом месте?
– А ты? – вдруг тихо спросил он. – Ты никогда не думала, что тоже виновата? Своими вечными упрёками, своим контролем... Ты же душила меня этой своей "правильностью"!
Это было как пощёчина. Я отшатнулась, хватая ртом воздух:
– Значит, теперь я виновата в том, что ты не можешь быть нормальным отцом?
Алексей резко развернулся, сжав кулаки:
– Знаешь что? Я не буду это слушать. Я пришёл за сыном, а не за очередной порцией обвинений! Хватит делать из меня монстра!
– Конечно, уходи! – крикнула я ему вслед. – Ты же только это и умеешь – уходить! Три года назад ушёл из семьи, теперь уходишь от ответственности!
Где-то в глубине квартиры скрипнула дверь – Егор. Господи, неужели он всё слышал? Я торопливо вытерла слёзы, пытаясь придать лицу спокойное выражение. Но было уже поздно – его шаги приближались к кухне. Медленные, тяжёлые шаги человека, который слишком рано повзрослел.
Егор стоял в дверном проёме – худощавый, как будто вытянувшийся за последний месяц тринадцатилетний подросток. Старый серый свитер с растянутыми рукавами – тот самый, что забыл отец, когда уходил. Егор начал носить его почти сразу после развода, хотя свитер был ему велик. В вороте виднелась футболка с логотипом любимой футбольной команды – подарок отца на прошлый день рождения. Русые волосы, такие же непослушные, как у отца, торчали в разные стороны, а в глазах застыло что-то такое взрослое, что у меня защемило сердце.
Его руки теребили рукав свитера – привычка, появившаяся после развода. В правой руке он сжимал свой старый блокнот – тот самый, куда записывал все папины обещания. Раньше я часто заставала его перечитывающим эти записи: "Поедем на рыбалку в субботу", "Сходим на футбол в воскресенье", "Построим скворечник на следующих выходных"... Напротив каждого обещания стояли пометки – "отменилось", "не получилось", "перенеслось"...
– Мам, – его голос звучал неожиданно твёрдо. – Пап, подожди!
Алексей, уже надевавший ботинки в прихожей, замер. Медленно выпрямился, обернулся. На его лице промелькнуло что-то похожее на стыд.
– Можно... можно я скажу? – Егор сделал глубокий вдох, словно собираясь нырнуть в холодную воду. Его пальцы всё ещё теребили рукав, но голос оставался твёрдым. – Я давно хотел, просто... просто не знал как.
Он прошёл на кухню, сел за стол. Его пальцы нервно постукивали по столешнице – совсем как у отца, когда тот волновался. Блокнот лёг на стол – потрёпанный, с загнутыми уголками страниц. На обложке виднелась наклейка с космическим кораблём – остаток от той счастливой жизни, когда они с отцом мечтали вместе построить телескоп.
– Я... я устал быть посерединке, – голос Егора дрогнул, но он продолжил. – Будто я какой-то мяч, который вы перекидываете друг другу. "Папа занят", "папа не может", "папа обещал"... А потом ты, мам, расстраиваешься, а я делаю вид, что всё нормально.
Он поднял глаза – в них блестели слёзы. Я никогда не видела, чтобы мой сын плакал после развода. Он всегда держался, словно пытаясь быть сильным за нас обоих:
– Знаешь, пап, я ведь правда ждал тебя сегодня. И на прошлой неделе, когда ты обещал прийти на мой футбольный матч. Мы выиграли, между прочим. Я забил гол. Тренер сказал, что я молодец... – его голос стал тише. – Я каждый раз смотрел на трибуны. Думал – может, ты всё-таки придёшь.
Алексей дёрнулся, будто от удара. Сделал шаг вперёд, но Егор остановил его движением руки:
– И месяц назад, когда мы договаривались пойти в кино... Помнишь, на тот фильм про супергероев? Я два месяца ждал премьеры. Купил нам билеты на свои карманные деньги... – он открыл блокнот, достал оттуда два смятых билета. – Вот они. Ряд шестой, места рядом. Я хотел, чтобы мы посидели вместе, как раньше.
– Сынок, я... – начал Алексей, но Егор перебил его:
– Нет, дай договорить, – он вытер щёку тыльной стороной ладони. – Я каждый раз придумываю тебе оправдания. Перед ребятами, перед собой... Когда они спрашивают, почему ты не пришёл на матч, я говорю – у папы важная работа. Когда интересуются, почему ты не был на школьном концерте – папа в командировке. А на самом деле... на самом деле я просто не знаю почему.
Тишина в кухне стала густой, как желе. Слышно было только тиканье часов да шум проезжающих за окном машин.
– Я знаю, у тебя работа, – продолжал Егор, глядя куда-то мимо нас. – Знаю, что у тебя теперь другая семья. Маленькая Соня, которой всего два года... – он сглотнул. – Она красивая. Я видел фотографии в твоём инстаграме. Ты часто выкладываешь снимки с ней. Почти каждый день.
Алексей побледнел, его руки, вцепившиеся в дверной косяк, задрожали.
– Но... но я же тоже твоя семья, правда? – голос Егора стал совсем тихим. – Или уже нет?
– Понимаешь, – он взял блокнот, начал медленно перелистывать страницы, – я не хочу больше надеяться. Это... это больно. Каждый раз, когда ты не приходишь, что-то внутри... будто рвётся. И я уже не знаю – может, это я что-то делаю не так? Может, я недостаточно...
– Нет! – Алексей резко шагнул вперёд. – Нет, сынок, ты ни в чём не виноват! Это я... я всё испортил.
Он опустился на колени перед сыном, попытался заглянуть ему в глаза, но Егор отвернулся. В кухонное окно бился вечерний ветер, где-то вдалеке прогремел гром – надвигалась гроза.
– Я просто хочу знать правду, – Егор закрыл блокнот, провёл пальцами по наклейке с космическим кораблём. – Если ты не хочешь приходить – так и скажи. Я пойму. Правда пойму. Только не надо больше обещать, если не собираешься выполнять обещания. Лучше уж никак, чем вот так... в полсилы.
Тишина, повисшая после этих слов, звенела как натянутая струна. Я смотрела на своего мальчика и видела уже не ребёнка – передо мной сидел маленький мужчина, который слишком рано научился справляться с болью разочарования.
– Я, наверное, пойду делать уроки, – Егор встал из-за стола, прижимая к груди свой блокнот с несбывшимися обещаниями. – Извините, что вмешался.
Он вышел из кухни – спина прямая, плечи расправлены, только голова чуть опущена. А мы с Алексеем так и остались стоять, оглушённые правдой, которая прозвучала из уст нашего сына. За окном начался дождь – крупные капли барабанили по стеклу, словно природа оплакивала то, что мы сами не могли выплакать.
Суббота выдалась на удивление тёплой для октября – словно само небо решило подарить этому дню особенное настроение. После вчерашней грозы воздух был свежим и чистым, пахло мокрой листвой и последними осенними цветами. Солнце раскрашивало детскую площадку яркими красками: жёлтые листья клёнов кружились в воздухе, словно маленькие золотые монетки, красная краска на старых качелях блестела, словно новая, а в лужах после дождя отражалось удивительно синее небо, по которому плыли редкие пушистые облака.
Я сидела на скамейке в стороне, делая вид, что читаю книгу. На самом деле уже полчаса не могла перевернуть страницу, украдкой наблюдая за Алексеем, который переминался с ноги на ногу у старой карусели. Той самой, где когда-то маленький Егор учился делать первые шаги, держась за железные поручни. Помню, как Алексей страховал его, готовый подхватить в любой момент, а я снимала на камеру их обоих – счастливых, беззаботных...
Сейчас Алексей выглядел непривычно растерянным. Он пришёл на пятнадцать минут раньше назначенного времени – это было что-то новенькое. Вместо привычного строгого костюма – простые джинсы и свитер, в руках – потёртый кожаный портфель, который я помнила ещё со студенческих времён. В те годы он носил в нём конспекты и мои любовные записки, которые я подбрасывала ему перед лекциями.
Егор появился ровно в назначенное время. Он шёл медленно, словно давая себе возможность передумать. На нём был всё тот же отцовский свитер, а в руках – тот самый блокнот с обещаниями. Моё сердце сжалось – неужели он носит его с собой постоянно?
– Привет, сынок, – голос Алексея долетел до меня с порывом ветра. В нём слышалась неуверенность и что-то ещё... надежда? – Спасибо, что пришёл.
Егор пожал плечами – жест, который он, кажется, перенял у отца:
– Ты сказал, это важно.
– Да, важно, – Алексей присел на край карусели, похлопав рукой рядом с собой. – Очень важно. Знаешь, я всю ночь думал о том, что ты сказал. И... я принёс кое-что.
Он достал из портфеля старый фотоальбом в потёртой кожаной обложке. Я узнала его – тот самый, с первыми фотографиями Егора. Мы с Алексеем когда-то часами спорили, какие снимки туда поместить, а какие оставить для обычных альбомов.
– Помнишь этот день? – Алексей открыл альбом где-то посередине. На странице – выцветшая фотография: маленький Егор с огромным уловом, рядом Алексей – притворно обиженный, с крошечной рыбёшкой. – Тебе здесь пять. Мы тогда поехали на рыбалку, и ты поймал свою первую рыбу...
– И она оказалась больше, чем у тебя, – неожиданно улыбнулся Егор. В его голосе впервые за долгое время появились тёплые нотки. – А ты говорил, что новичкам не везёт.
Они склонились над альбомом, перелистывая страницы. Я видела, как постепенно лёд в глазах сына начал таять, как его плечи расслабились, как появилась та самая, детская улыбка, которую я так давно не видела.
– А здесь... – Алексей запнулся, разглядывая фотографию. – Здесь мы собирали твой первый велосипед. Помнишь, как я перепутал детали, и руль оказался задом наперёд?
Егор рассмеялся – впервые за долгое время я слышала его искренний смех:
– Да, а потом мы три часа пытались понять, почему он едет не туда! И мама всё предлагала прочитать инструкцию...
– А мы были такие упрямые, – подхватил Алексей. – Настоящие мужчины, говорили мы, не читают инструкций!
Они продолжали листать альбом, и с каждой страницей, с каждым воспоминанием я видела, как между ними снова протягивается та невидимая нить, которая когда-то связывала отца и сына.
Алексей закрыл альбом, положил руку на плечо сына:
– Послушай, я знаю, что наделал много ошибок. И я не могу их исправить, как бы ни хотел. Но я могу попытаться всё сделать правильно сейчас. Я не хочу быть просто фотографией в альбоме, я хочу быть частью твоей жизни. Настоящей частью.
Егор молчал, разглядывая свой блокнот с обещаниями. Потом медленно открыл его, достал ручку:
– Значит, можно записать новое обещание?
– Нет, – твёрдо сказал Алексей. – Больше никаких записей. Я хочу, чтобы ты разорвал этот блокнот.
Егор удивлённо поднял глаза:
– Но как же...
– Я не прошу сразу всё забыть и простить, – продолжал Алексей. – Просто... давай попробуем начать заново? Я обещаю – нет, я клянусь, что больше не подведу тебя. Никаких "постараюсь", никаких "может быть". Только конкретные планы и их выполнение.
– Даже если будет важный клиент? – в голосе Егора всё ещё слышалась настороженность, но в нём появилось что-то новое – надежда.
– Даже если весь мир будет гореть, – твёрдо ответил Алексей. – Ты – мой сын. И ты важнее всего. Знаешь, – он помолчал, – Соня научилась говорить "папа". Но знаешь, что я понял? Что самое важное слово "папа" я услышал тринадцать лет назад, когда ты первый раз его произнёс.
Егор смотрел на блокнот в своих руках. Потом медленно, страницу за страницей, начал его рвать. Клочки бумаги падали в лужу, расплываясь чернильными разводами – все эти несбывшиеся обещания, несостоявшиеся планы, разочарования и обиды...
Они сидели на карусели, листая альбом, и ветер доносил до меня обрывки их разговора – о школе, о футболе, о новых компьютерных играх... Егор рассказывал про свою команду, про тренера, который видит в нём потенциал. Алексей внимательно слушал, задавал вопросы, и я видела, как загораются глаза сына, когда он говорит о своих увлечениях.
Я смотрела на них и чувствовала, как внутри медленно отпускает та тяжесть, что копилась все эти годы. Возможно, не всё можно исправить. Возможно, некоторые раны всегда будут болеть. Но сейчас, глядя на этих двоих – таких похожих и таких разных одновременно – я понимала: иногда достаточно просто сделать первый шаг. Остальное приложится.
А вокруг кружились жёлтые листья, солнце играло в лужах, и откуда-то издалека доносилась музыка – кажется, тот самый вальс, под который мы с Алексеем когда-то танцевали на своей свадьбе. Только теперь эта мелодия звучала иначе – не как напоминание о прошлом, а как обещание нового начала. Пусть не для нас с Алексеем, но для нашего сына – точно.
На этой ноте история заканчивается, напоминая нам, что даже сложные семейные отношения можно изменить, если все стороны готовы работать над собой.
Если вам понравилась эта история, подпишитесь на канал, чтобы читать больше таких жизненных рассказов!
Алена Мирович| Подписаться на канал
Первая часть: