- Отпусти, девку напугаешь! – отвечала Анфиса, вцепившись в пальцы мужика. – Что ты делаешь, ирод? Полюбовно надо договориться, а не кнутом махать!
- Я сказал, пусть идет в комнату!
Глава 5
В кухне повисла мертвая тишина. Соседи начали потихоньку расходиться. Сообразили, что родственникам предстоит серьезный разговор. Надо оставить их одних, нечего мешаться. Попрощавшись со всеми, соседи вышли. Муж Галины, Петр, закурил.
- М-да-а, - протянул он, уставившись на свой дом, - дела-а. Такая молодая была.
- Больная вся, - поддакнул Трофим Егорович (одинокий старик), попросив папироску. – Это ж надо, а, бабы и по десять ребятенков на свет производят, и ничего. Скачут, как лошади, мешки, набитые картохой таскают. Здоровья, что у быка, а эта… - кивнул на дверь за спиной, - какая-то слабенькая была.
- Она с детства здоровьем обиженная, - Галина взяла мужа под руку, собираясь уводить его домой. – Всю жизнь маялась. То почки, то кишки. А в последнее время…
Вдруг из дома послышался дикий крик ребенка. Развернувшись, соседи побежали в хату. Распахнув дверь, первой вбежала Галя. На ее глазах Алексей тянул Любку за руки, говоря ей, чтоб отпустила бабушку. Анфиса кричала на зятя, пытаясь отогнать от внучки, а напуганные дети сидели за столом и молча таращились на отца, Любу и бабулю.
- Я сказал, она будет жить здесь! – пьяным голосом хрипел Алексей. – Нечего по хатам таскаться! Она - моя дочка! Пожила у бабки, и хватит!
- Отпусти, девку напугаешь! – отвечала Анфиса, вцепившись в пальцы мужика. – Что ты делаешь, ирод? Полюбовно надо договориться, а не кнутом махать!
- Я сказал, пусть идет в комнату! Довела мамку до гробовой доски, а теперь в кусты?
- Леха! Не дури! – Петр подскочил к разъяренному мужику и с силой оттолкнул его. – Ты что творишь? Допился? Оставь ребенка! Сядь.
Усадив хозяина на лавку, Петр сел рядом. Схватившись за голову, Алексей выдохнул в голос:
- Ох ё-о-о, несправедливо-о.
- Что несправедливо? – Галина встала у печи. – Ты бы взялся за ум, Алеша. В последнее время тебя не узнать. Пьешь, со всеми в округе ругаешься. Довел Людмилу, а теперь сам маешься.
- Не я ее довел. Людка давно психованной стала. То в боку колет, то внизу тянет.
- Знамо дело, - Галя присела на край лавки, - все женское вымучено. Это ж сколько она по врачам ездила, чтобы… - она замолчала, поняв, что сейчас скажет лишнего.
Дети, уставившись на нее, желали знать правду: чем это мамка была больна, почему часто в больницу ездила, и как так получается, если Любка жила у бабушки, а ее все равно считают виновной в смерти матери. Никто ничего объяснять не стал. Петр взялся за плечо Алексея, предложив выйти на улицу, освежиться, а Галя сказала, что сегодня дети могут переночевать у нее. Анфиса, дождавшись, когда зять выйдет, встала:
- Девку не отдам. Я к ней душой прикипела. Собирайся, Люба, домой пойдем.
- Ох, дела-а, - Галя выглянула в окно, опасаясь за мужа. А вдруг Алешка начнет руки распускать? Он сейчас не в себе. Надо быть начеку. – Совсем озверел.
- Раньше был таким молодцом, а сейчас опускается, как осенний лист. – покачала головой Анфиса. – Любка, ну чего расселась? Одевайся.
- Люба, - к девочке подошла сестра Соня, - не уходи от нас, пожалуйста.
Взглянув покрасневшими глазами на сестренку, Люба ощутила от нее такое тепло, что вновь захотелось разреветься. Потом она перевела расстроенный взгляд на бабушку.
- Ну что, прыгалка, хочешь с родными остаться? – догадалась Анфиса.
Сердце бешено застучало, к горлу подкатил ком, девочка прижалась к любимой «мамочке» и все-таки зарыдала.
- Ну-ну, будет тебе слезы лить. – погладила по голове внучку Анфиса. – Я же все понимаю. Ты ж тут три года жила. Видимо, почуяло сердечко-то родной уголок. Ну что ж, пусть так и будет.
Люба осталась жить в родном доме, в котором родилась. Ее безумно тянуло к бабушке (мамочке), но также влекло к сестренкам и братьям. Старший брат Андрей работал в колхозе вместе с отцом, поэтому она редко видела его. Возвращаясь домой поздно вечером, Алексей заглядывал к местной торговке спиртным, которая по ночам гнала самогон и ставила домашнее вино. Андрею не нравилось, когда папа сворачивал к самогонщице, но и поделать с этим ничего не мог. Придя домой, Алеша садился за стол и пил до тех пор, пока не выпьет все до капельки. Удивительно, но, проспавшись, он шел на работу, как будто не баловался горькой накануне. Здоровья Алеше не занимать – крепкий, сильный, работящий. Правда, спустя два года, он начал понемногу сдавать. В доме все чаще появляется выпивка, Алексей все сильнее втягивается, а детям приходится самим управляться по хозяйству.
- Чего сидишь? – Алеша застал дома Любу, которая штопала одежду.
Подняв глаза на отца, она вздрогнула.
- Иди, помогай ребятам дрова складывать.
На стол опустилась бутылка с самогоном, и папа облегченно выдохнул.
- Я еще не дошила…
- Потом дошьешь. Иди, сказал. Нечего лодырничать.
Люба послушно понесла юбку в комнату. Алексей, проводив ее угрюмым взором, открыл бутылку сделал несколько глотков из горлышка.
- Бр-р, - передернул плечами. – Что за жизнь настала? Ни тебе радости, ни веселья. Без бабы туго…
Перед ним появилась Люба, надела старенькую курточку. Пока она застегивала пуговицы, отец не сводил с нее пристального взгляда. Он моментально захмелел, потому что вчерашнее еще не выветрилось. Разглядывая девчушку, Алеша встал, подошел к ней и положил руку на спину.
- Интересно, правду люди говорят, что ты нагулянная или врут, а?
Люба смутилась. Зачем батька это сказал? Что за выдумки?
- А если и не моя ты, то для чего я тебя тут держу?
- Пап, - выдавила из себя девочка, чувствуя, как на спине сжимаются его пальцы.
- Давай-ка, собирай свое барахло и возвращайся к бабке. Не надо было тебя сюда приводить. Мне чужой рот – поперек горла. – покачнулся Алеша. – Иди отсюда, по-хорошему иди.
- Па-ап, - всплакнула девочка.
- Иди, сказал. Хватит на тебя смотреть. Узнаю, чья ты дочка – прибью гада.