Вечер выдался на удивление тихим. Обычно в это время у Леночки в квартире царил привычный хаос – Миша с Катей носились по комнатам, требуя внимания, но сегодня внуки уснули рано. Может, набегались на детской площадке, а может, просто день такой – спокойный.
Я неторопливо протирала пыль в гостиной, пока Лена возилась с документами на кухне. Эта квартира стала для меня вторым домом – я знала здесь каждый уголок, каждую царапинку на мебели. Вот и сейчас машинально поправила косо висящую штору, смахнула невидимые пылинки с фотографий на полке. С них улыбались мои внуки – Катя с забавными косичками, похожими на два фонтанчика, и Миша с вечно разбитыми коленками.
Звонок телефона разрезал тишину. Голос Лены, отвечающей на звонок, доносился с кухни: – Алло? А, Маринка, привет! Давно не звонила...
Я продолжала убираться, не вслушиваясь в разговор – у дочери своя жизнь, свои секреты. Собирала разбросанные игрушки, складывая их в плетёную корзину. Старая привычка – наводить порядок, пока все заняты своими делами.
– ...представляешь, опять все выходные одна просидела с детьми, – голос Лены стал громче, она явно ходила по кухне с телефоном. – Да ладно, мама же помогает. Она у меня... как там говорится? Человек-робот! Всегда можно положиться, никогда не подведёт...
Я застыла с тряпкой в руках. Что-то оборвалось внутри, словно лопнула туго натянутая струна. Человек-робот? Вот, значит, как...
Перед глазами пронеслись картинки последних лет: вот я забираю Мишу из садика, пока Лена на важном совещании; вот веду Катю на танцы через весь город, потому что "мамочка сегодня никак не может"; вот сижу с температурой, но всё равно еду к ним, потому что "детей совсем некому забрать из школы"...
Руки дрожали, когда я складывала последние игрушки. На полке стояла фотография – я держу на руках новорождённую Катю. Какая же я там счастливая, глаза светятся... Когда это исчезло? Когда я превратилась в удобный механизм, который можно включить и выключить по необходимости?
– Мам, – Лена заглянула в комнату, прижимая телефон к груди, – ты сможешь завтра забрать детей? У меня важная встреча, никак не перенести...
– Конечно, – ответила я привычно, даже не задумываясь. И тут же поймала себя на этом – вот оно, работает безотказно, как часы. Человек-робот.
– Ты моё спасение! – улыбнулась дочь и снова скрылась на кухне, продолжая разговор с подругой.
А я стояла посреди комнаты, сжимая в руках влажную тряпку, и чувствовала, как внутри поднимается что-то огромное, болезненное. Хотелось кричать, но вместо этого я только крепче стиснула зубы. На часах было начало одиннадцатого – пора домой, завтра рано вставать. К детям. К Лене. К своей привычной роли.
В прихожей, натягивая старое пальто, я мельком глянула в зеркало. Оттуда смотрела женщина с аккуратной причёской (давно пора закрасить седину, да всё некогда), с усталыми глазами и какой-то механической полуулыбкой. Робот. Функция. Когда я перестала быть живым человеком?
– Пока, мам! – донеслось с кухни. – Спасибо за помощь!
Я что-то пробормотала в ответ и вышла в промозглый осенний вечер. Внутри бушевала буря, но снаружи – всё та же привычная маска. В конце концов, роботы не плачут. Правда ведь?
Три дня я ходила как в тумане. Механически выполняла все просьбы Лены, водила внуков по кружкам, готовила обеды – но внутри было пусто и холодно. Слова дочери застряли где-то глубоко, как заноза, которую не вытащить.
В четверг я, как обычно, вела Катю на танцы. У входа в студию столкнулась с Полиной – моей старой подругой ещё со времён работы в библиотеке. Она вела внучку на соседнее занятие.
– Оля! – Полина просияла, но тут же нахмурилась, вглядываясь в моё лицо. – Что-то случилось?
– Всё хорошо, – я попыталась улыбнуться, но улыбка вышла кривой.
Полина покачала головой: – Меня не обманешь. Сколько лет знакомы? Тридцать пять? У тебя такое лицо бывает, только когда что-то серьёзное.
Я отвела глаза. Внутри что-то дрогнуло – впервые за эти дни кто-то заметил, что со мной что-то не так.
– Давай присядем, – Полина кивнула на скамейку в холле. – У нас полтора часа, пока девочки занимаются.
Мы устроились в углу, подальше от снующих туда-сюда родителей. Я молчала, не зная, как начать. Как объяснить это гложущее чувство пустоты и ненужности?
– Помнишь, – наконец начала я, комкая в руках шарф, – как мы раньше ходили в театр? Каждый месяц выбирались...
– Конечно, – Полина тепло улыбнулась. – Ты всегда так переживала спектакли, иногда даже плакала. Особенно на "Вишнёвом саде", помнишь?
– А сейчас я не помню, когда в последний раз плакала, – слова полились сами собой. – Вообще не помню, когда что-то по-настоящему чувствовала. Как будто выключили что-то внутри...
Я рассказала ей про тот вечер, про слова Лены. Про то, как это ударило под дых, словно кто-то наконец озвучил то, что я сама боялась признать.
– Знаешь, – голос предательски дрогнул, – я ведь правда превратилась в робота. Функцию. Утром встаю – список дел в голове уже готов. Катя, Миша, обед, уборка... А себя в этом списке нет. Совсем нет.
Полина молча взяла меня за руку. Её ладонь была тёплой, живой – такой контраст с моими вечно холодными пальцами.
– А знаешь, что самое страшное? – я почувствовала, как по щеке покатилась слеза. – Я не могу вспомнить, когда в последний раз Лена спрашивала, как я себя чувствую. Не "можешь ли ты помочь", а просто – как я. Что у меня на душе. О чём мечтаю...
– О чём ты мечтаешь, Оля? – тихо спросила Полина.
Этот простой вопрос застал меня врасплох. Я открыла рот и... замерла. В голове была пустота. Когда я в последний раз думала о своих желаниях?
– Я... не знаю, – прошептала я. – Правда не знаю. Разве это нормально?
– Нет, – Полина сжала мою руку крепче. – Но это можно изменить. Нужно изменить.
Из танцевального зала лилась нежная мелодия вальса – девочки разучивали новый номер. В тёмном окне отражалась я сегодняшняя: усталые глаза, чуть подрагивающие губы, влажные дорожки на щеках.
Но что-то неуловимо изменилось в этом отражении – словно из-под привычной маски проступило моё настоящее лицо, то, что я так долго прятала даже от самой себя.
– Знаешь что, – Полина мягко сжала мою руку и протянула пачку салфеток, – это как инструкция в самолёте: сначала спасаем себя, потом заботимся о других. А ты, Оленька, когда в последний раз о себе заботилась?
Ты когда последний раз надевала маску на себя, Оля?
Я покачала головой, промокая глаза.
– Вот с этого и начнём, – решительно сказала Полина. – В субботу в театре "Вишнёвый сад". Я уже купила билеты, собиралась идти с Верой, но она приболела. Пойдёшь?
– Но Лена просила в субботу...
– Нет, – перебила Полина. – Хватит. Один вечер мир не рухнет без твоей помощи. Пора включать в себе человека обратно.
И я, внезапно для самой себя, кивнула.
После спектакля что-то во мне надломилось окончательно. А может быть, наоборот – срослось. На сцене актриса, игравшая Раневскую, произнесла монолог о времени, которое утекает сквозь пальцы, и я разрыдалась прямо в зрительном зале. Полина молча держала меня за руку, а я впервые за долгие годы позволила себе просто плакать, не стесняясь своих чувств.
В воскресенье я приехала к Лене раньше обычного. Дети ещё спали – выходной всё-таки. Муж её был в командировке. Самое время для разговора.
– Мам, ты чего так рано? – Лена встретила меня в халате, с чашкой кофе в руках. – Что-то случилось?
– Нам нужно поговорить, – я сняла пальто и прошла на кухню, привычно отмечая беспорядок на столе, крошки от вчерашнего ужина. Руки автоматически потянулись прибрать, но я остановила себя.
– Только давай быстро, – Лена присела к столу, не выпуская телефон из рук. – У меня через час онлайн-встреча с клиентом.
Я смотрела на дочь – с этой её новой стрижкой, дорогим халатом и вечно занятыми руками. Где-то в глубине этой успешной, вечно спешащей женщины пряталась моя маленькая Леночка, которая когда-то забиралась ко мне на колени с очередной разбитой коленкой или новой пятёркой в дневнике. Сейчас между нами будто выросла стеклянная стена – и я не знала, как достучаться через неё.
– Лена, – голос предательски дрогнул, пришлось сделать глубокий вдох, чтобы продолжить. – На прошлой неделе я случайно услышала твой разговор с Мариной.
– Какой разговор? – Лена рассеянно scrollила что-то в телефоне.
– О том, что я – человек-робот. Который всегда может помочь. Который никогда не подведёт.
Телефон замер в её руках. Она подняла на меня недоумённый взгляд: – И что? Я же комплимент делала. Ты всегда такая надёжная...
– Надёжная? – я почувствовала, как внутри поднимается волна – не гнева даже, а какой-то бесконечной усталости. – Лена, когда ты в последний раз спрашивала, как я себя чувствую? Не о том, могу ли я забрать детей или приготовить обед, а просто – как я?
– Мам, – в её голосе появилось раздражение, – ты что, обиделась? Я же просто пошутила в разговоре с подругой.
– Нет, доча. Я не обиделась. Я... проснулась.
Я достала из сумки конверт и положила на стол.
– Что это? – Лена нахмурилась.
– Билет в Питер. На следующие выходные. Я еду с Полиной на экскурсию.
– Что?! – она резко выпрямилась. – Мам, ты с ума сошла? У Кати же выступление в субботу! И Мишу кто в воскресенье на футбол повезёт?
– А папа? Муж твой? Другие родители из группы? – я говорила тихо, но твёрдо. – Лена, я тоже человек. Живой человек, а не робот с функцией бабушки.
– Я не понимаю, – она встала, нервно поправляя халат. – Что на тебя нашло? Ты же всегда помогала, всегда была рядом...
– И буду рядом, – я почувствовала, как по щеке катится слеза, но не стала её вытирать. – Но не как функция. Не как удобный механизм, который можно использовать по расписанию. А как живой человек. Со своими желаниями, мечтами, усталостью...
– Мечтами? – Лена фыркнула. – Какие мечты в твоём возрасте? Тебе же нравится с внуками возиться!
Это было больно. Так больно, что на секунду перехватило дыхание.
– В моём возрасте? – я медленно встала. – Значит, в моём возрасте можно только функцию выполнять? А помнишь, как я в сорок пять пошла на курсы английского? Как мечтала съездить в Лондон? Но ты забеременела Мишей, и я всё отложила. Потому что тебе нужна была помощь. Потому что "мама всегда поможет". А теперь, получается, поздно?
Лена молчала, глядя в окно. На кухне повисла тяжёлая тишина, только тикали часы на стене – те самые, которые я подарила ей на новоселье.
– Я люблю тебя, доча, – мой голос смягчился. – И внуков люблю больше жизни. Но я должна снова научиться любить и себя. Понимаешь?
– А как же мы? – в её голосе появились незнакомые нотки – растерянность? страх?
– Справитесь, – я подошла и обняла её сзади, как в детстве. – Ты умная, сильная. Найдёшь выход. А я... я буду рядом. Но по-другому.
Из детской донёсся голос проснувшегося Миши. Лена дёрнулась было к двери, но я удержала её за руку: – Подожди. Пусть папа разберётся. Он же есть в доме?
Она кивнула, и я увидела, как в её глазах мелькнуло что-то – может быть, первое осознание того, что мир не рухнет, если мама не будет решать все проблемы.
Две недели пролетели как один день. Питер встретил нас с Полиной промозглым ветром и моросящим дождём, но я не замечала непогоды. Бродила по музеям, жадно впитывала красоту старинных улочек, фотографировала каждый изгиб решёток на мостах. Вечерами мы с Полиной сидели в уютных кафе, говорили обо всём на свете – о книгах, о театре, о мечтах... Телефон я включала только перед сном.
В первый вечер было десять пропущенных от Лены. Во второй – три. К концу поездки она писала раз в день, спрашивая, как я. Просто – как я. И от этого простого вопроса каждый раз теплело на душе.
Вернулась я другим человеком. Нет, не помолодевшей и не похорошевшей – просто живой. Настоящей. С билетами в театр на следующий месяц и абонементом в бассейн. С новой стрижкой – давно хотела что-то изменить, да всё некогда было.
Лена встретила меня у подъезда. Без детей.
– Решила сама заехать, – она переминалась с ноги на ногу, как в детстве, когда волновалась. – Соскучилась.
Мы поднялись в мою квартиру. Я заварила чай, достала привезённые из Питера конфеты. Села напротив дочери, глядя, как она крутит в руках чашку.
– Знаешь, мам... – Лена запнулась, подбирая слова. – Эти две недели... Я много думала. О нас. Обо всём.
Она замолчала. В открытую форточку доносился шум города – гудки машин, детский смех с площадки, чья-то музыка.
– Миша вчера упал с велосипеда, – вдруг сказала она. – Я испугалась до смерти, хотела тебе позвонить. А потом подумала – надо самой. Промыла ссадину, заклеила пластырем... Он так смотрел на меня, мам. Как будто впервые увидел.
Я молчала, давая ей договорить.
– А на прошлой неделе Катя показывала новый танец. Знаешь, я ведь никогда не сидела на её репетициях. Всё некогда было, работа, дела... – она невесело усмехнулась. – А она так старается, так глазами ищет – смотрю ли я...
– Ты хорошая мать, Леночка, – я накрыла её руку своей.
– Не такая хорошая, как ты, – она подняла на меня глаза, в которых блестели слёзы. – Прости меня. За то, что считала тебя... функцией. За то, что не видела, как тебе тяжело.
– И ты меня прости, – я сжала её пальцы. – За то, что не сказала раньше. За то, что позволила этой стене вырасти между нами.
Мы долго сидели молча. За окном стемнело, зажглись фонари. В их свете капли на стекле казались золотыми.
– Мам, – вдруг оживилась Лена, – а давай в следующие выходные с детьми в парк? Там какая-то выставка под открытым небом... Если ты не занята, конечно.
– Давай, – я улыбнулась. – Только...
– Знаю-знаю, в субботу у тебя бассейн. Можно в воскресенье?
Я кивнула, чувствуя, как внутри разливается тепло. Что-то менялось – медленно, неуверенно, но менялось. Мы учились заново – быть матерью и дочерью, а не функцией и пользователем. Учились слышать друг друга. Учились быть живыми.
Телефон на столе звякнул – пришло сообщение от Полины: "Встретимся завтра в то же время? Нашла потрясающую книгу, хочу обсудить".
Я быстро ответила: "Конечно!"
– У тебя завтра планы? – Лена улыбнулась как-то по-новому – тепло, понимающе.
– Да, – я не стала извиняться или придумывать оправдания. – А в четверг заберу Мишу с футбола. Идёт?
– Идёт, – она допила чай и встала. – Пойду, поздно уже. Дети ждут.
У двери она вдруг обернулась и крепко обняла меня: – Я люблю тебя, мам. И... я рада, что ты снова стала собой.
В этих объятиях не было привычной торопливости. Мы стояли, будто пытаясь наверстать все те моменты близости, что упустили за эти годы. И я чувствовала – мой внутренний крик наконец-то услышан. Теперь можно просто быть. Просто жить. Просто любить – и себя, и друг друга.