20 декабря в России отмечается День органов безопасности: праздник ФСБ России. День чекиста. Я написал рассказ.
Вход в безмолвие
Лубянская площадь, дом 2. Поздний декабрьский вечер окутал Москву морозной дымкой. Чёрный автомобиль остановился у неприметного здания внутреннего дворика.
Мужчина, средних лет, с неприметным лицом, словно потерянным в череде других, вышел из машины. Его строгий костюм не мог выдать его профессии, но его взгляд, цепкий и холодный, был более, чем красноречив.
Дверь подъезда открылась, едва он к ней приблизился. Лифт внутри пустого здания ожил сам, подчиняясь невидимой воле. Мужчина вошёл, не нажимая ни на одну из кнопок. Кабина, тихо загудев, начала свой путь. Номера этажей мелькали на табло, пока не появился последний, но лифт продолжал двигаться. Вскоре стало ясно, что лифт не возносил человека на крышу, он опускается глубже и глубже. В глубокий подземный бункер.
Лифт замер. Двери открылись, обнажая длинный, сумрачный коридор с чередой одинаковых дверей без номеров. Генерал-лейтенант, дежурный в коридоре, вскочил по стойке смирно, но мужчина лишь едва кивнул и продолжил свой путь. Он остановился у одной из дверей. Она распахнулась сама собой.
Портреты прошлого
Кабинет встретил его густой тишиной. Свет зелёных настольных ламп и настенных бра едва разгонял мрак. Огромное пространство казалось безграничным, словно законы физики здесь уступали место тайне.
Стены кабинета украшали портреты, каждый из которых вёл в глубину истории.
Вот Малюта Скуратов в чёрном кафтане с опричными знаками, с рыжей бородой, его взгляд тяжёлый, словно прорезает время сквозь века.
Рядом — князь Фёдор Ромодановский, страшный хозяин пыточных застенков, раскалённых щипцов и дыбы в Приказе тайных дел, с высокомерной усмешкой на губах.
Граф Александр Бенкендорф, начальник III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии и шеф Отдельного корпуса жандармов Российской империи — в блестящем мундире с эполетами, его лицо скрывает едва уловимая тень.
Сергей Зубатов, в мундире начальника Охранного отделения, смотрит с портрета задумчиво.
Рядом портрет Дзержинского — его острые черты лица словно пронизывают. Далее шли Менжинский, Ягода, Ежов, Берия — каждый из них запечатлён с оттенком мрачной славы своей эпохи.
Мужчина остановился перед портретом Андропова. Взгляд в очках, холодный и проницательный, казалось, смотрел прямо в душу.
Мужчина кивнул, будто признавая присутствие своего кумира и Учителя.
Совещание теней
Он сел за массивный стол. Одинокая кнопка мигала в центре пульта. Одно нажатие, и экран перед ним вспыхнул потусторонним светом. Квадраты на дисплее ожили. В каждом появился человек. Это были те самые лица с портретов на стенах, но теперь ожившие, воплощённые духи прошлого.
Первым заговорил Скуратов. Его голос был тяжёлым, звучал словно из могилы:
— Государство держится на страхе и преданности. Мы закладывали основы.
Ромодановский поднял бровь:
— Но страх должен быть управляем. Как иначе сохранить порядок?
Бенкендорф усмехнулся:
— Вы бы удивились, господа, как мало меняется мир. Тайные бумаги — что в 19 веке, что сейчас — всё то же искусство.
Зубатов возразил:
— Вам бы только, господа, бумаги писать. А кто дело будет делать? Как уберечь Отечество от революционеров? Монархия должна взять под крыло рабочих, вот и не будет никакой революции!
Дзержинский заговорил резко:
— Искусство? Искусство — это борьба с врагами народа. Только очищая, можно строить. Революция с её жертвами была неизбежна! Рабочий класс не провести красивыми словами показной "заботы" царизма о пролетариате!
Ягода и Ежов переглянулись, но промолчали. Берия поправил своё пенсне и улыбнулся:
— Иногда методы бывают спорными, но результат… результат важнее.
Андропов произнёс тихо, но твёрдо:
— Государство — это механизм. Мы его винтики. Вопрос в том, кто управляет этим механизмом.
Философия власти
Герой, молча слушавший до сих пор, поднял голову:
— Вы все говорите об одном — о власти и её сохранении. Но есть ли среди вас тот, кто думал о людях? О тех, чьей кровью вы писали историю?
Повисла тишина. Скуратов нахмурился. Рыжая борода лопатой делала его похожим на разбойника с большой дороги:
— Люди — это дрова для огня. Всё в руках государя! И все его верные холопы. Воля всех должна быть подчинена великому. И опричнины — в первую очередь! Мы как монахи должны пресекать измену, искать крамолу, служить царю!
Дзержинский возразил:
— Нет. Люди — это основа. Без веры в них — никакой строй не устоит. Но ты и прав, Малюта, хотя и царский холуй. Люди — дрова для костра мировой революции!
Берия засмеялся, протирая пенсне:
— А вера? Это выстрелы на Лубянке? В затылок? Не так ли, Николай? Не переусердствовал ли ты с ежовыми рукавицами?
Ежов, маленький мужчина в чёрном мундире комиссара госбезопасности Первого ранга, промолчал.
Мужчина посмотрел на экран:
— Вы все... мы все были частью системы, которая карала и которая охраняла. Вы убивали, но вы и берегли жизни. И каждый из вас оставил след — кровавый или светлый. Но чаще — неразличимый, и невозможно понять, чего сделано больше: Добра или Зла.
Что ж, сегодня ваш день. Наш день. День памяти. Но и день размышлений. С Днём чекиста, господа и товарищи!
Каждый выпил. Кто чарку мёда, кто бокал кларета, кто рюмку водки. Один Андропов пил апельсиновый сок.
Мораль Света и Тьмы
Экран начал гаснуть. Одна за другой исчезали фигуры. Последним на экране остался Андропов. Его голос прозвучал ясно:
— Власть — это испытание. Для кого-то — путь к величию, для кого-то — к падению. Но помните: она всегда требует платы.
Экран погас. В кабинете стало темно. Мужчина вышел, оставив пустую тишину и безмолвные портреты за своей спиной.
На Лубянской площади снова заснеженно и тихо. Полночь. Чёрный автомобиль растворился в морозной дымке.
За каждым великим государством — стоят тени. Тени тех, кто не побоялся взять ответственность, кто ошибался, кто падал, но продолжал служить. И тени эти всегда с нами, напоминая о цене власти и времени.
С Днём чекиста — всех причастных. А причастны: все.