— Нет, ну ты представляешь! Опять приходила... За солью в этот раз, — Нина Петровна всплеснула руками, расплескав немного чая на скатерть. — Ой, прости, сейчас салфетку возьму.
Галина Викторовна, её давняя соседка и подруга, только покачала головой, наблюдая, как та промокает светло-бежевую ткань бумажной салфеткой.
— И что, дала? — спросила она, хотя уже знала ответ.
— А что делать? Неудобно как-то отказать. Говорит: "Варю борщ, а соль закончилась". Ну как тут не дашь? — Нина Петровна вздохнула, поправляя выбившуюся прядь седых волос.
Они сидели на уютной кухне Нины Петровны, где воздух был пропитан ароматом свежеиспечённых пирожков с капустой — старый рецепт, ещё от мамы достался. За окном моросил типичный осенний дождик, капли медленно стекали по стеклу, создавая причудливые узоры. Привычная картина для их старого пятиэтажного дома на окраине города.
— Знаешь, — Галина Викторовна отложила надкусанный пирожок, — а ведь она и ко мне захаживает. То спички попросит, то чайный пакетик... А на прошлой неделе за картошкой прибегала — якобы суп варит, а картошка внезапно закончилась.
Нина Петровна замерла с чашкой у губ:
— Погоди-ка... Так она что, по всему подъезду так ходит?
— Выходит, что так, — кивнула Галина Викторовна. — Вчера Маша со второго этажа жаловалась — масло подсолнечное просила, мол, котлеты жарить собралась.
История с новыми соседями началась три месяца назад, когда в их доме освободилась квартира на четвёртом этаже. Прежние жильцы, семья Кузнецовых, переехали к детям в областной центр — возраст уже не тот, чтобы одним жить. На их место и въехала семья Воробьёвых: Сергей Иванович — молчаливый мужчина лет сорока пяти, его жена Лариса — женщина чуть помладше, очень разговорчивая, и двое детей-школьников.
Поначалу всё казалось обычным. Новосёлы делали ремонт, таскали мебель, обживались. Сергей Иванович каждое утро уходил на работу — он устроился на местный завод слесарем. Лариса, как выяснилось, тоже работала там же, в бухгалтерии. Дети — ничем не примечательные школьники, старший в восьмом классе, младший в пятом.
— А помнишь, как она в первый раз пришла? — Нина Петровна подлила подруге чаю. — Такая вся правильная была, про график дежурств спрашивала. Я ещё подумала — какая ответственная соседка попалась.
Галина Викторовна усмехнулась:
— Да уж, начала за здравие... А теперь что ни день, то новая просьба. И ведь копейки вроде просит, мелочь — то луковицу, то пару яиц. Но как-то неприятно становится. Будто...
— Будто используют тебя, — закончила за неё Нина Петровна. — Вот именно! Я же не жадная, ты знаешь. Если человек в беде — последним поделюсь. Но тут другое...
Она встала, подошла к окну. Дождь усилился, превратив двор в сеть блестящих луж. У подъезда стояла старенькая "девятка" Сергея Ивановича — он сегодня, видимо, никуда не поехал.
— Знаешь, что самое странное? — продолжила Нина Петровна, не оборачиваясь. — Я ведь вижу, как они живут. Не богато, конечно, но и не бедствуют. Машина есть, дети всегда опрятные, в новой одежде. Лариса каждый месяц с новой причёской щеголяет — значит, в парикмахерскую ходит регулярно. Так зачем это всё?
Галина Викторовна покачала головой:
— Может, привычка такая? Знала я одну женщину, она тоже всё время что-то просила. Причём деньги у неё водились, и немалые. А всё равно — то соли попросит, то спичек... Будто болезнь какая.
— Да нет, — Нина Петровна вернулась к столу. — Тут что-то другое. Ты заметила, она ведь никогда ничего не возвращает? Ни разу! И не то чтобы я ждала... Но хоть раз могла бы принести хотя бы пакетик той же соли или муки взамен взятой.
За окном просигналила машина, и обе женщины машинально повернули головы на звук. Мимо их дома медленно проехал старенький "Москвич" соседа с первого этажа — дядя Коля возвращался с дачи. Каждую осень он привозил оттуда яблоки и раздавал соседям. Просто так, от души.
— Вот ведь как бывает, — задумчиво произнесла Галина Викторовна. — Одни делятся от чистого сердца, другие только берут... А ведь живём в одном доме, в одинаковых условиях.
Нина Петровна вдруг решительно выпрямилась:
— Знаешь что? А давай проведём эксперимент! В следующий раз, когда она придёт, скажем, что у нас самих закончилось то, что она просит. Посмотрим на реакцию.
— И что это даст? — Галина Викторовна с сомнением посмотрела на подругу.
— Увидим её истинное лицо. Если человек действительно в нужде — он поймёт и не обидится. А если...
Договорить она не успела — в дверь позвонили. Женщины переглянулись. За дверью послышался знакомый голос:
— Ниночка Петровна! Вы дома?
Это была она. Лариса Воробьёва собственной персоной.
Нина Петровна тяжело поднялась со стула. Бросила быстрый взгляд на подругу: Галина Викторовна сидела, уткнувшись в пирожок, но по напряжённой спине было видно — вся обратилась в слух.
Дверной звонок снова тренькнул — настойчиво так, требовательно.
— Ниночка Петровна! — раздался певучий голос из-за двери. — Откройте, пожалуйста!
Щёлкнул замок. На пороге стояла Лариса, улыбаясь во весь рот. От этой приторной улыбки у Нины Петровны свело скулы.
— Ой, как хорошо, что вы дома! Представляете, такая незадача — варенье варю, а сахар кончился. Совсем кончился! Буквально стаканчик бы одолжить... Выручите, по-соседски?
Нина Петровна на секунду замешкалась, но потом твёрдо произнесла:
— Извините, Лариса, но у меня самой сахар на исходе. Буквально на донышке осталось.
Повисла пауза. Такая густая и неприятная, что, казалось, её можно было потрогать руками.
— Как... совсем нет? — в голосе Ларисы появились нотки раздражения.
— Нет, — ответ прозвучал спокойно, но твёрдо. — Совсем нет.
Ещё одна пауза, и затем:
— Ну ладно... извините за беспокойство.
Звук удаляющихся шагов по лестнице. Хлопок двери где-то наверху. Нина Петровна вернулась на кухню, лицо её было задумчивым.
— Слышала? — спросила она у Галины Викторовны.
— Слышала, — кивнула та. — И знаешь что? По-моему, она даже не варит никакого варенья. Я же весь день дома, а запаха никакого нет. А когда варенье варят — весь подъезд обычно ароматом наполняется.
Нина Петровна опустилась на стул:
— Вот и я о том же думаю. И ведь это не первый раз. Помнишь, месяц назад она якобы блины пекла? Тоже ни запаха, ничего...
— Может, стоит с другими соседями поговорить? — предложила Галина Викторовна. — Узнать, как часто она к ним заходит и что просит?
На следующий день они так и сделали. Выяснилось, что Лариса регулярно обходила почти все квартиры в подъезде. К кому-то заглядывала чаще, к кому-то реже, но схема везде была одинаковой: мелкие просьбы, обещания вернуть и полное отсутствие каких-либо "возвратов".
Маша со второго этажа, молодая мама с двумя малышами, рассказала, что Лариса часто присылает к ней своего младшего сына:
— Придёт такой грустный, глаза в пол: "Мама просила немного растительного масла одолжить..." Неудобно отказывать ребёнку, вот и даю. А потом думаю — нехорошо это, использовать детей для таких целей.
Баба Зина с пятого этажа, божий одуванчик, как её все называли, призналась, что отдала Ларисе почти всю свою пенсионную заначку:
— Пришла вся в слезах, говорит — сыну срочно лекарства нужны, а до зарплаты ещё неделя. Обещала вернуть... Три месяца прошло, а долг так и висит.
История становилась всё неприятнее. Выяснилось, что Лариса не просто побиралась по мелочам — она выстроила целую систему. К одним соседям ходила за продуктами, к другим — за деньгами, третьих просила посидеть с детьми. И нигде, ни разу не возвращала взятого.
— Знаете что? — сказала как-то Нина Петровна, собрав у себя небольшой совет из соседок. — А давайте все разом откажем? Просто скажем — нет, и всё.
— А не слишком жестоко? — засомневалась Маша. — Всё-таки у неё дети...
— А использовать детей для попрошайничества — не жестоко? — парировала Галина Викторовна. — Они же всё понимают, им потом с этим жить.
Решение приняли единогласно: больше ничего не давать. Ни продуктов, ни денег, ни каких-либо услуг. Просто вежливо, но твёрдо отказывать.
Первой возможность проверить новую тактику выпала бабе Зине. Лариса пришла к ней за мукой — якобы пироги собралась печь.
— Прости, милая, — сказала баба Зина своим тихим голосом. — Нету у меня муки. Совсем нету.
Лариса как будто споткнулась на полуслове. Лицо её на мгновение исказилось, но она быстро справилась с собой:
— Ну что ж... извините за беспокойство.
Следующей была Маша. Когда младший сын Ларисы пришёл просить яйца для омлета, она мягко, но решительно отказала:
— Извини, Димочка, но у нас самих яйца закончились. Передай маме, пусть в магазин сходит.
Мальчик ушёл, опустив голову ещё ниже обычного.
Постепенно Лариса начала понимать, что что-то изменилось. Её просьбы везде встречали отказом — вежливым, но непреклонным. Она стала реже выходить из квартиры, перестала здороваться с соседями при встрече. А когда всё-таки приходилось столкнуться с кем-то в подъезде, торопливо отводила глаза и спешила пройти мимо.
Её муж, Сергей Иванович, казалось, ничего не замечал. Всё так же уходил рано утром на работу, возвращался вечером, здоровался со всеми своим негромким "Добрый день" или "Добрый вечер". Ребята притихли в те дни. Старший всё больше дома сидел, а младший, встречая соседей на лестнице, только глаза прятал - то ли от стыда, то ли от обиды детской, непонятной.
В тот вечер Нина Петровна с сумками тяжёлыми из магазина возвращалась. У подъезда Сергей Иванович подоспел, молча подхватил пакеты, до двери донёс.
— Знаете... я всё понимаю. Про Ларису, про её... привычки. — Он запнулся, подбирая слова. — Она всегда такой была. Ещё когда мы только познакомились. Всё время что-то просила у подруг, у коллег... Я думал, пройдёт со временем. Но...
Он тяжело вздохнул:
— Мы уже третий раз переезжаем. Как только соседи начинают понимать, что к чему... В общем, простите нас. Я поговорю с ней.
Нина Петровна смотрела вслед уходящему соседу, и ей вдруг стало бесконечно жаль этого молчаливого человека, который годами нёс на себе груз чужой нездоровой привычки.
Прошла неделя. Потом другая. Лариса больше ни к кому не заходила. Иногда её видели возвращающейся из магазина с пакетами — как все нормальные люди. А однажды утром Галина Викторовна обнаружила у своей двери пакет с мукой и запиской: "Простите. Больше не повторится".
Такие же пакеты с "возвратами" появились у дверей других соседей. Кому-то вернули деньги, кому-то — продукты. Даже баба Зина получила свою заначку обратно — оказалось, Сергей Иванович специально взял дополнительные смены на заводе, чтобы рассчитаться с долгами жены.
Жизнь в доме постепенно возвращалась в привычное русло. Дядя Коля по-прежнему привозил с дачи яблоки для всех желающих. Маша со второго этажа пекла свои фирменные булочки с корицей и угощала соседей. Нина Петровна и Галина Викторовна продолжали собираться по вечерам на чаепития с разговорами.
А Воробьёвы... они остались жить в доме. Постепенно неловкость сгладилась. Лариса научилась здороваться с соседями без стыда и смущения. Сергей Иванович стал чаще улыбаться. Дети перестали прятать глаза при встрече.
Однажды, в канун Нового года, когда весь дом готовился к празднику, в дверь к Нине Петровне позвонили. На пороге стояла Лариса с большим противнем, источавшим божественный аромат свежей выпечки.
— Я пироги испекла, — сказала она тихо. — По маминому рецепту. Угощайтесь, пожалуйста.
И это были настоящие пироги. Не предлог для того, чтобы что-то попросить, не уловка, а просто пироги — с капустой и грибами, горячие, душистые. Пироги как символ новых отношений, построенных не на попрошайничестве, а на искреннем желании делиться.
Нина Петровна пригласила соседку на чай. Они сидели на кухне, пили чай с пирогами, и Лариса рассказывала — о своём детстве в большой но бедной семье, где приходилось просить у соседей то хлеба, то соли; о том, как эта привычка въелась в неё, стала частью характера; о том, как стыдно ей теперь за все эти годы мелкого паразитизма.
— Знаете, — сказала она, глядя в окно на падающий снег, — я ведь только сейчас поняла, что дело было не в нужде. Мы жили не хуже других. Просто... просто я привыкла брать. А отдавать разучилась.
За окном медленно опускались крупные снежные хлопья, укрывая двор белым покрывалом. Где-то в соседних квартирах звучала музыка, смеялись дети, звенела посуда — дом жил своей обычной жизнью. Жизнью, в которой есть место и ошибкам, и прощению, и исправлению этих ошибок.
Впереди был новый год, и он обещал стать особенным — годом, когда в их старом доме наконец-то установились по-настоящему добрососедские отношения. Без попрошайничества и обид, без неловкости и напряжения. Просто отношения людей, живущих под одной крышей и готовых делиться друг с другом — и не только солью или мукой, но и теплом человеческого участия.
А что ещё нужно для счастья в старом пятиэтажном доме на окраине города?
Новый рассказ: