Валентина Николаевна застыла на пороге квартиры сына, не в силах поверить своим глазам. Её любимое кресло-качалка, в котором она частенько сиживала с внуком, исчезло из гостиной. Вместо него красовалось какое-то модное недоразумение – белое кожаное нечто с хромированными подлокотниками.
– Андрюша, а где... – голос предательски дрогнул. – Где мои вещи?
Сын, только что радостно встретивший мать на пороге, растерянно переминался с ноги на ногу. В этот момент из кухни выплыла невестка Ольга, вытирая руки полотенцем. На её лице застыла вежливая улыбка, от которой у Валентины Николаевны свело скулы.
– Мама, мы не ждали вас сегодня, – Андрей попытался разрядить сгустившееся напряжение. – Проходите, чай как раз...
– Я вижу, что не ждали! – Валентина Николаевна резко развернулась к невестке. – Это ты, да? Ты убрала мои вещи? Решила окончательно вытеснить меня из жизни сына?
Ольга медленно сложила полотенце, каждое движение – словно репетиция сдержанности.
– Валентина Николаевна, давайте поговорим спокойно. Мы просто сделали ремонт и...
– Спокойно?! – В горле свекрови словно застрял колючий ком. – Десять лет я жила с этим креслом! Андрюша сам выбирал его для меня, когда только начал работать. А ты... – она перевела взгляд на сына. – Ты позволил ей это сделать?
– Мама, послушай...
– Нет, это вы послушайте! – Ольга шагнула вперёд, её голос звенел от сдерживаемых эмоций. – Мы не выбросили ваши вещи. Они аккуратно упакованы и хранятся в кладовке. Но это наш дом, и мы имеем право...
– Ваш дом? – Валентина Николаевна горько усмехнулась. – Конечно, ты же теперь главная! Твоя жена, – она снова повернулась к сыну, – забрала у меня всё! Сначала тебя, теперь даже память о нашей прошлой жизни!
– Мама, прекрати! – Андрей наконец обрёл голос. – Оля права. Мы не избавились от твоих вещей, просто...
– Просто решили избавиться от меня, – Валентина Николаевна часто заморгала, сдерживая слёзы. – Я всё поняла. Зачем нужна старая мать, когда есть молодая жена? Она уже давно командует твоей жизнью!
Ольга побледнела:
– Вы несправедливы! Я никогда...
– Твоя жена забрала у меня сына! – с горечью выкрикнула свекровь, и эти слова повисли в воздухе, словно острые осколки разбитого зеркала.
Андрей беспомощно переводил взгляд с матери на жену. В его глазах читалась такая растерянность, что Валентине Николаевне стало ещё больнее.
– Я... я пойду, – она развернулась к двери, роняя сумку. Рассыпавшиеся мандарины – гостинец для внука – покатились по полу, словно маленькие оранжевые солнца. – Не провожайте.
– Мама! – Андрей дёрнулся следом.
– Не надо, – она подняла руку, не оборачиваясь. – Я сама.
Дверь захлопнулась с глухим стуком, оставив после себя звенящую тишину. В этой тишине было слышно, как где-то на кухне закипает чайник – такой же закипающий, как чувства всех участников этой сцены.
В своей квартире Валентина Николаевна металась как раненый зверь. Каждый угол напоминал о том, как пусто здесь без сына. Когда-то он заполнял эти комнаты своим смехом, своими бесконечными вопросами, шумными играми... А теперь что? Теперь он приходит раз в месяц, словно по расписанию, с этими натянутыми улыбками и дежурными вопросами о здоровье.
– Будто в поликлинику на приём, – пробормотала она, со злостью смахивая слезу.
Телефон разразился трелью, заставив её вздрогнуть. На экране высветилось "Танюша" – старая подруга, единственная, кто ещё не устал выслушивать её жалобы.
– Валя, ты чего не отвечаешь? Я уже час пытаюсь дозвониться!
Голос подруги, тёплый и участливый, словно разбередил что-то внутри. Валентина Николаевна всхлипнула:
– Ой, Тань... Ты представляешь, они все мои вещи убрали! Весь мой уголок в их квартире... Как будто меня уже и нет совсем!
– Погоди-ка, – в голосе Татьяны послышались строгие нотки. – Ты опять без предупреждения приехала?
– При чём тут это? Я мать! Я имею право...
– Валечка, – мягко перебила подруга, – а помнишь, как ты сама жаловалась на свою свекровь? Я тут недавно разбирала старые письма, нашла твоё, ещё с восьмидесятых. Хочешь, зачитаю?
Валентина Николаевна замерла. В груди что-то неприятно ёкнуло.
– Какое письмо?
– А вот слушай: "Танечка, не могу больше! Представляешь, приехала вчера без звонка, начала командовать на кухне, переставлять мои банки... А потом ещё и Андрюшку раскритиковала – мол, неправильно я его воспитываю. Я же молодая мать, я лучше знаю! Почему она не может понять, что это МОЯ семья?.."
Валентина Николаевна медленно опустилась в кресло. Перед глазами внезапно всплыла картина тридцатилетней давности: она, молодая, заплаканная, пишет письмо подруге при свете ночника. А на кухне – её свекровь, Мария Петровна, гремит посудой и что-то недовольно бурчит себе под нос...
– Господи, – прошептала она, закрывая глаза рукой. – Неужели я...
– Вот-вот, – в голосе Татьяны зазвучала улыбка. – История повторяется, только теперь ты в другой роли. Знаешь, что я тебе скажу? Брось-ка ты эти переживания и приходи к нам в клуб рукоделия. Помнишь, я тебя звала? У нас такие креативные женщины собираются! И выставки устраиваем, и чаепития...
Валентина Николаевна рассеянно посмотрела на свои руки. Когда-то она прекрасно вышивала. До того, как всю себя посвятила сыну и его семье...
– Я... я подумаю, Танечка.
Попрощавшись с подругой, она медленно пошла к старому секретеру. Где-то здесь должна быть шкатулка с письмами... Вот она, потёртая, с выцветшими розами на крышке. Дрожащими пальцами Валентина Николаевна достала пожелтевшие конверты. И правда – целая стопка писем к Татьяне, все о свекрови. Жалобы, обиды, возмущение...
"Опять пришла без предупреждения!", "Считает, что лучше знает, как воспитывать моего ребёнка!", "Почему она не может просто дать нам жить своей жизнью?"...
Каждая строчка теперь отзывалась в сердце болезненным уколом. Она достала из сумочки зеркальце, вгляделась в своё отражение. Когда она успела стать точной копией той, от кого когда-то так страдала?
– Что же я наделала? – прошептала Валентина Николаевна, и впервые за весь день её слёзы были не о себе.
Андрей выбрал для встречи кафе "У Нины" – неприметное местечко в двух кварталах от дома. Ничего особенного: стандартные столики, потёртые стулья, запах свежей выпечки. Но именно здесь Валентина Николаевна когда-то пила чай с маленьким Андрюшей после школы.
Она пришла раньше времени, заказала чай. Руки дрожали, когда размешивала сахар. В голове крутились обрывки заготовленных фраз, но все они казались фальшивыми, неправильными.
Звякнул колокольчик над дверью. Ольга. В той самой синей куртке, которую они вместе выбирали прошлой зимой. Было время, когда они неплохо ладили...
– Здравствуйте, – Ольга присела напротив, расстегивая куртку. – Андрей звонил, стоит в пробке на Ленинском.
– Да, мне тоже...
Они замолчали. Официантка принесла ещё чаю, гремя чашками громче обычного, будто пыталась заполнить неловкую тишину.
– Валентина Николаевна, – вдруг решительно начала Ольга. – Я вчера всю ночь не спала. Всё думала...
Она потёрла лоб, подбирая слова:
– Знаете, когда мы с Андреем только начали встречаться, я вам завидовала. Правда. У вас такие отношения с сыном... Он вас обожает, всё время рассказывал: "А мама так готовит, а мама то, а мама это..." Я даже ваш рецепт морковного пирога тайком записала. Думала – научусь, порадую его...
Валентина Николаевна почувствовала, как защипало в носу.
– А потом... – Ольга вздохнула. – Потом я стала бояться. Что не дотягиваю. Что вы всегда будете лучше, правильнее. И начала... защищаться, наверное. Глупо, да?
– Не глупо, – тихо ответила свекровь. – Я тоже боялась. Что ты заберёшь его у меня. Совсем заберёшь.
– А знаете, что Миша вчера спросил? – Ольга слабо улыбнулась. – "Мам, а почему бабушка больше не рассказывает сказки про Чебурашку?"
– Господи, он помнит? – Валентина Николаевна прижала ладонь ко рту. – Ему же три года всего было...
– Помнит. И про кресло-качалку помнит. Мы ведь его не выбросили, оно в кладовке стоит. Просто... Мы правда хотели как лучше. Ремонт сделать, всё обновить...
– А я сразу на дыбы встала, да? – Валентина Николаевна покачала головой. – Знаешь, Оль... Я тут на днях старые письма нашла. Свои, молодая когда была. Там про свекровь... про Машу Петровну. Я её тогда терпеть не могла. Всё лезет, всё учит... А теперь сама такая же стала.
– Не такая, – вдруг твёрдо сказала Ольга. – Вы – это вы. И Миша вас любит. И Андрей. И я... я тоже хочу, чтобы мы попробовали заново. Без обид. Без страхов этих дурацких.
В этот момент в кафе ворвался запыхавшийся Андрей:
– Ух, еле припарковался! Всё нормально? Вы чего такие... заплаканные?
Валентина Николаевна посмотрела на невестку. Та улыбалась – впервые за долгое время открыто, по-настоящему.
– Всё хорошо, сынок. Просто... учимся разговаривать.
– Мам, а может, в воскресенье к нам? – осторожно спросил Андрей. – Миша спрашивал про сказки...
– В воскресенье, – Валентина Николаевна глянула на Ольгу. – А можно, я пирог принесу? Морковный?
– Конечно, – кивнула та. – И... может, научите меня его печь? А то у меня всё не так получается.
– Научу, – свекровь сжала руку невестки. – Обязательно научу.
– Ну что, Валечка, готова? – Татьяна в последний раз поправила табличку с названием работы. – "Времена года" – звучит красиво!
Валентина Николаевна только кивнула, не в силах оторвать взгляд от входной двери клуба. Должны прийти... Обещали...
Её гобелены – четыре времени года, над которыми она корпела последние три месяца – занимали целую стену. Весна: молодые берёзки, первые цветы, качели в саду. Лето: подсолнухи, спелая малина, старый велосипед у забора. Осень: жёлтые листья, корзина с яблоками, дымок из трубы. Зима: заснеженная скамейка, синички у кормушки, узоры на окне...
– Валя, ты чего дрожишь? – Татьяна тронула её за плечо. – Работы чудесные, все уже восхищаются!
И правда – вокруг гобеленов собралась небольшая группка. Женщины из клуба рукоделия, их соседи, даже заведующая библиотекой пришла. Но Валентина Николаевна всё смотрела на дверь.
– Ба-буш-ка! – звонкий голос разрезал гул голосов. Пятилетний Миша влетел в зал как маленький ураган, едва не сбив стойку с работами другой мастерицы.
– Тише, тише! – Ольга поймала сына за руку. – Здесь нельзя бегать.
Следом вошёл Андрей, держа охапку белых хризантем – любимых маминых цветов.
– Мам, это потрясающе! – он замер перед гобеленами. – Я и не знал, что ты так умеешь...
"А я и сама не знала", – подумала Валентина Николаевна, глядя на свою семью. Миша уже тыкал пальцем в зимний пейзаж:
– Смотри, мам, это как у нас на даче! И скамейка такая же! А птички...
– Носом не тычь, – мягко отвела его руку Ольга. – Валентина Николаевна, это просто невероятно. Сколько же времени...
– Зови меня мамой, – вдруг сказала свекровь. – Если хочешь, конечно.
Ольга замерла на полуслове. В глазах блеснули слёзы:
– Хочу.
– Бабуль, а можно я тоже научусь? – встрял Миша. – Я тоже хочу такие картинки делать!
– Это называется "гобелен", – Валентина Николаевна присела рядом с внуком. – И конечно, научишься. Знаешь, у меня есть специальный маленький станок...
– Прямо сейчас? – загорелся мальчик.
– Не сейчас, – рассмеялась Ольга. – Сейчас мы идём в кафе отмечать бабушкин успех. А потом...
– А потом будем учиться вместе, – подхватила свекровь. – Все вместе.
– Мам, я тут подумал... – Андрей помялся. – Может, перевезём твой станок к нам? Поставим в той комнате, что мы для тебя готовим. Будет твоя мастерская.
Валентина Николаевна посмотрела на сына. Потом на невестку – та улыбалась, кивая. На внука, который уже что-то рисовал пальцем в воздухе, явно придумывая свой первый гобелен...
"Странно, – подумала она, – а ведь я больше не чувствую себя одинокой. И не боюсь потерять сына. Потому что нельзя потерять то, что никогда не принадлежало тебе одной".
– С удовольствием, – ответила она вслух. – Только с одним условием.
– Каким? – насторожился Андрей.
– В воскресенье все вместе печём морковный пирог. Ольга уже почти освоила рецепт, но есть один секрет... – она подмигнула невестке. – Его надо печь с любовью. И обязательно всей семьёй.
Татьяна, наблюдавшая эту сцену со стороны, украдкой утёрла слезу. Кто бы мог подумать, что её вечно тревожная, зацикленная на сыне подруга так изменится? Теперь в её глазах появился тот особый блеск, который бывает только у людей, нашедших себя.
А на стене мирно соседствовали четыре времени года – как четыре разных периода одной жизни. И в каждом была своя красота, свой смысл, свой урок.