…Валентина Михайловна неторопливо прохаживалась вдоль торговых рядов, любовалась богатым овощным изобилием: радужными перцами, нежными кабачками, сочными пузатыми помидорами, пупырчатыми огурчиками, глянцевыми баклажанами. Хотелось выбрать самые лучшие овощи для воскресного обеда и вкусно накормить родных. На выходных в кои-то веки сын со своей семьей собрался навестить матушку. Константин, как после школы уехал поступать в институт, так и остался в столице, только изредка появляясь в родном городке - больше по необходимости, чем по желанию.
Пожилую женщину занесло на этот рынок совершенно случайно, без причины она ни за что бы не поехала в такую даль. Но доктор назначил рентген больного колена, а в местной поликлинике рентген-кабинет после ремонта так и не открылся. Пришлось тащиться в другой район, преодолевая путь с долгим ожиданием и пересадкой с автобуса на автобус. Зато в награду за свои мучения она попала сюда, в этот овощной рай, которого в их районе отродясь не было. Рынок гудел, продавцы зазывали покупателей. У одного из прилавков она задержалась, залюбовавшись ловкими движениями молодой, пышущей здоровьем продавщицы, которая составляла из помидоров замысловатую пирамиду. Это надо было видеть, как она доставала из коробки мясистые, налитые солнцем плоды, каждый из них заботливо протирала тряпочкой и только потом водружала на место.
«Здесь надо покупать, уж больно красиво работает», – решила Валентина Михайловна.
– Девушка, помидоры-то откуда родом?
Продавщица неторопливо повернулась, посмотрела на покупательницу и, не отвечая на вопрос о происхождении помидоров, вдруг радостно завопила:
– Валентина Михайловна, здравствуйте! Как я вас давно не видела!
Женщина, в свою очередь, внимательно вгляделась в лицо продавщицы и ахнула:
– Лара! Да тебя прямо не узнать, была тоненькая, как тростиночка, а теперь вон какая… Просто русская красавица.
Лариса, бывшая соседка и одновременно бывшая ученица Валентины Михайловны, расплылась в широкой улыбке, засияв симпатичными ямочками на щеках, и торопливо захлопотала:
– Вам помидорчиков? Сейчас выберу самые лучшие, берите-берите, наши, отечественные. Не какие-то там заморские.
– Да погоди ты, Лара, с помидорами. Расскажи лучше, как вы, как бабушка. Сколько я вас уже не видела? Как снесли наш барак, все разъехались в разные стороны, так больше и не встречались. Всё некогда нам, всё спешим куда-то, а жизнь проходит мимо. Так вот и теряем друг друга.
– Да уж лет десять не виделись. А бабушка? Ну что бабушка… Жива маменька наша. Вы, небось, помните, что свою-то мамку мы и не видели совсем. Я-то ладно, хоть сколько с ней пожила, а малышня ее даже не запомнила. Бабушка всегда была нашей маменькой. Да вот только…
Она замолчала, видно было, ей тяжело дается разговор о бабушке. Валентина Михайловна было испугалась своей догадки, но Лариса продолжила:
– Заболела наша маменька. Перестала соображать, память потеряла. То газ забудет выключить, то из дома уйдет невесть куда. Один раз два дня искали, как ушла в тапочках и халате, так и бродила по району, пока добрые люди не привели домой. В общем, определила я ее в дом инвалидов.
– Как в дом инвалидов? Что ж вы так с маменькой-то… Она ведь вас вырастила, а вы ее к чужим людям, считай, на погибель, – схватилась за сердце и задохнулась от возмущения Валентина Михайловна.
Лариса сразу сникла, зашмыгала носом, на ресницах задрожали слезы. От задорных ямочек не осталось и следа, лицо будто сползло вниз. Она полезла за платком в карман, вытерла глаза и, словно оправдываясь перед бывшей соседкой, виновато сказала:
– Ну вот что мне было делать? Маменька совсем из ума выжила, а мне работать надо, следить за ней некому. Кристинка еще маленькая, ей учиться надо, а она мне уже помогает, с моим ребенком возится. Не могла я на нее еще и маменьку повесить. Мужика-то своего, алкоголика проклятого, я выгнала из дома.
Лариса что-то еще говорила в свое оправдание про алкоголика-мужа, свою незавидную женскую долю, про сестру Кристинку и сына Олежку, которых еще растить и растить, но Валентина Михайловна уже ничего не слышала, потому что в памяти, как в калейдоскопе, закружились события прошлой жизни. Она вдруг отчетливо вспомнила всех, с кем жила и дружила когда-то.
***
…Их двухэтажный деревянный барак ничем не выделялся в череде таких же ветхих домишек, которые еще с довоенных времен притулились к городу. В бараках жили фабричные со своими семьями. Убогие квартирки отапливались печками, удобства были на улице, из благ цивилизации только свет и вода. Городское начальство как будто забыло об их существовании, потому что по мере того, как город рос и улучшался, этот окраинный уголок все больше приходил в запустение.
Постепенно бараки темнели и ветшали, сначала местные власти хотя бы крышу ремонтировали, а в последнее время ремонтом своего жилья занимались сами жители. Только новенькие железные гаражи время о времени появлялись напротив бараков и напоминали, что где-то бушует совсем другая жизнь. Одно радовало – прямо за бараками шумел сосновый бор, принося этому заброшенному уголку деревенскую прелесть и придавая хоть какое-то преимущество перед центральными улицами, полными выхлопных газов и грохота машин.
В выходные бор оглашался криками детворы, потому что на самую большую поляну отправлялись отдыхать целыми семьями, располагаясь прямо на траве с нехитрой закуской и выпивкой. Летом там же устраивали футбольные матчи, зимой прокладывали лыжню. Парочки любили прогуливаться по лесным дорожкам, и ввиду дефицита жилья влюбленные очень ценили густые заросли орешника.
Фабричные жили дружно, сообща присматривали за детьми, не разделяли на своих и чужих: кто был дома, тот и воспитывал. Праздники отмечали всем двором, сдвинув вынесенные из дома столы и уставив их домашней снедью.
Мария Васильевна, бабушка Ларисы, и Валентина Михайловна, учительница в местной школе, были соседками по лестничной клетке второго этажа. Двухкомнатная квартирка принадлежала семье Марии Васильевны, фабричное руководство посчитало, что ударнице соцтруда надо выделить дополнительную площадь. А Валентина Михайловна с сыном ютились в маленькой однушке, которую в свою время получил муж, наладчик ткацких станков.
Судьбы двух женщин были в чем-то схожи, поэтому они и сдружились. Обе рано потеряли мужей, воспитывали в одиночку детей. Дочка Марии Васильевны, Ольга, была на пару лет старше сына Валентины Михайловны, Константина, и быстро заневестилась, едва ей исполнилось пятнадцать. Небольшого роста, складная, хорошенькая, с копной светлых вьющихся волос, Ольга рано начала нравиться местным парням. Мать любила безумно свою девочку, желала ей лучшей женской доли. Поэтому потакала, не жалела денег на наряды и развлечения. Валентина Михайловна на правах подруги и соседки выговаривала Марии Васильевне:
– Маша, зачем ты балуешь Олю? Не рановато ли ей в невесты? Вон, парни уже засматриваются на нее. Пусть лучше книжки читает или математику учит, а то одни гулянки в голове. И ты ей потворствуешь. Нет бы, учиться заставляла.
– Ой, да ладно тебе, Валя. У меня зарплата хорошая, и за отца пенсию платят. Пусть наряжается, красавица моя. Мы-то с тобой таких нарядов отродясь не видали, в обносках всю молодость проходили. Да и за мужьями не успели вдоволь пожить, теперь пусть хоть дети наши жизни порадуются. Вон, твой Костька-то тоже, небось, на фабрику не сунется. В институтах его обучать станешь.
– Все правильно, Маша, дети должны лучше нас жить, но и не забывать, как денежки-то достаются. Отправь-ка ее в техникум или в вечернюю школу. Тоже в институт поступит, она у меня в начальной школе хорошисткой была.
– Валя, дак Оленька-то на портниху собралась идти, разве ты забыла? Вот выучится, может, в ателье возьмут работать. И будет дочка при деле.
– Парни у Ольги в голове одни, какая уж тут учеба. Ох, Маша, смотри, как бы в подоле не принесла дочка-то.
Сердобольные соседки тоже укоряли Марию Васильевну, что слишком много воли дочке дала, но на все их замечания та сердилась и только отмахивалась:
– Да, ладно вам, бабы, не завидуйте моей Ольге. Лучше за своими девками следите.
Но ведь так и случилось, как предсказывали женщины: так толком и не доучившись в швейном ПТУ, Ольга забеременела. Отцом будущего ребенка оказался Валерка из соседнего барака. Веселый видный парень, невысокая Ольга едва доставала ему до плеча.
– И погуляли всего ничего, Валерка ведь только из армии вернулся, глядь, а Олька уже беременная. Женится, нет ли, вот Маше беда какая, – сплетничали кумушки.
Но Валерка и не вздумал отпираться, поэтому приунывшая было Мария Васильевна вздохнула с облегчением: «Не будет ребеночек безотцовщиной, а дочка – матерью-одиночкой». Валерка все честь по чести сделал: пришел с родителями и посватал Ольгу. Ох, и веселая свадьба была. Валентина Михайловна вспомнила, как гуляли всем бараком, пели и плясали до утра. Желали счастья молодым и старались не замечать обтянутый белым платьем Олин животик.
***
Жить молодые стали у Марии Васильевны, у нее места было больше, поэтому Валентина Михайловна была в курсе всех событий. Она сразу поняла, что новоиспеченный муж не спешит в лоно семьи, предпочитая задерживаться с дружками в гаражах. А будущая мать постоянно ходит с красными глазами.
– Оля опять плакала? – спрашивала потихоньку она у соседки. Та хоть и старалась показать, что все нормально у дочки, но… нет-нет да махнет обреченно рукой. Хотя с зятем старалась не ругаться, боялась еще больше расстроить дочку накануне родов. А вскоре родилась девочка, и молодой папаша вроде остепенился, назвал дочку красивым именем – Лариса. Одни судачили, что так звали бывшую девчонку, которая не дождалась его из армии. Другие радовались за молодую семью, когда встречали Валерия с коляской во дворе, нежно воркующим со своей Ларочкой.
Но счастье молодых внезапно закончилось, так и не успев толком начаться. Валерку убили в пьяной драке в тех самых гаражах, даже убийцу толком не нашли: впереди маячили тяжелые девяностые, все уже шло кувырком. Молодой следователь и не старался особенно искать виновного, других забот навалом. Признали, что убийство произошло по пьяной лавочке, по неосторожности, зачинщикам драки присудили небольшие сроки, которые они толком и не отсидели. Люди сразу же забыли об этой рядовой истории в череде своих собственных проблем. Только Ольга очень горевала и девочку свою любила, видела в ней черты мужа.
…Вспомнив Валерия, Валентина Михайловна посмотрела на взрослую Ларису: отец погиб, когда был моложе ее сегодняшней, а как она похожа на него! Высокая, статная, кровь с молоком, будто ее другая мать родила, а не миниатюрная Ольга.
***
…Второй ребенок у Ольги родился через четыре года после того, как она овдовела. Вадик получился крепким и здоровым, кричал по ночам, требуя молока, которого у Ольги не хватало. Марии Васильевне приходилось утром бежать в молочную кухню, после работы забирать Ларочку из садика, метаться по магазинам в поисках какой-либо еды: прилавки пустели, жизнь становилась с каждым днем все труднее. Отец Вадика как-то совсем недолго помаячил на семейном небосклоне, но потом участия в жизни Ольги и сына принимать не стал.
– Ведь так и не женился, подлец. Хотя обещал, какие слова говорил, когда к Ольге моей подкатывал. Уж я его гоняла-гоняла, все без толку. Обманул нас, паразит этакий, – огорченно вздыхала Мария Васильевна, жалея непутевую дочку. Весь барак судачил, что Мария к матери несостоявшегося зятя ходила, просила воздействовать на сына. Но та разговаривать много не стала: «Олька твоя – прожжённая баба, охомутала моего Сашку. Он моложе ее на три года, зачем ему старуха с довеском».
Так и осталась Ольга с двумя детьми на руках. Хоть и обошелся с ней Сашка бессовестно, Вадика своего она любила. Сама шила ему рубашки, варила кашку, гуляла подолгу в бору. Однако что-то надломилось в ней после предательства Сашки. Из веселой хохотушки она превратилась в хмурую озабоченную женщину. Сначала отмалчивалась, на вопросы любопытных кумушек не отвечала, старалась быстрее проскользнуть домой. А потом, как с цепи сорвалась: стала пропадать из дома, иногда не приходила ночевать. Мария Васильевна крутилась с двумя несмышленышами. Лариса уже в школу пошла, и Валентина Михайловна взяла ее в свой класс, старалась опекать по-свойски. Девчонка росла сообразительная, в школе училась хорошо. Но дома уже не до уроков, нужно было нянчиться с маленьким Вадиком, пока бабушка на работе, а мать – неизвестно где. Поэтому постепенно учеба отошла на второй план. Хорошо или плохо было, когда мать приходила домой, непонятно: Ольга была обижена на весь мир и от нее часто пахло спиртным. Вот тогда-то «с легкой руки» маленького Вадика, который постоянно канючил: «Где моя маменька? Хочу к маме», и внуки, и даже соседи стали называть Марию Васильевну маменькой. Женщины, помогая Ларисе, тетешкали малыша и успокаивали его, показывая на бабушку: «Вон идет твоя маменька».