Четверг выдался суматошным. Димка с утра канючил мультики, Машка раскидала кашу по всей кухне, а я никак не могла собраться с мыслями после бессонной ночи - у дочки резались зубки. Едва уложила малышку, села перевести дух, и тут - звонок в дверь.
Открываю - на пороге свекровь. Сумка через плечо, в руках пакет с пирожками. Губы поджаты - знакомое выражение лица, не к добру.
- Танечка! - Ольга Петровна чмокнула воздух возле моей щеки. - Что-то ты бледная. Алёша звонил, говорил, устаёшь сильно.
Я только кивнула, пропуская её в квартиру. В прихожей громоздились детские сапожки, куртки висели вперемешку. На тумбочке - гора неразобранной почты и счетов.
Свекровь поцокала языком, поправила перекосившуюся полочку для обуви. Села разуваться, продолжая осматриваться. Я кожей чувствовала её осуждающий взгляд.
- Бабуля! - из комнаты выскочил Димка, кинулся обниматься.
- Ох, медвежонок! - Ольга Петровна расцвела, но тут же нахмурилась. - А что это у тебя носки разные? И футболка наизнанку...
Она потянулась поправить внуку одежду. Я дёрнулась:
- Он сам хотел так одеться, ему нравится...
- Ребёнок должен выглядеть опрятно! - отрезала свекровь. - Господи, что тут у вас... - она шагнула в гостиную и замерла.
Я поморщилась. Знаю, что она видит: разбросанный конструктор, недопитый чай на журнальном столике, плед комом на диване. Обычная квартира, где живут маленькие дети. Но для неё - преступление против порядка.
- Ты хоть видишь, что тут творится? - в голосе зазвенели знакомые нотки. - Женщина должна быть хранительницей очага, а не... это.
Она решительно направилась к шкафу, начала переставлять книги. Я почувствовала, как внутри всё сжимается.
- Не надо, пожалуйста... - голос предательски дрогнул. - Не трогайте мои вещи.
- Твои? - Ольга Петровна развернулась, держа семейный альбом. - Да что здесь твоего? Всё это Алёшенька заработал!
У меня перехватило горло. Димка притих, прижался к ноге. В этот момент щёлкнул замок - вернулся муж.
- О, мама! Ты уже здесь?
Я развернулась и быстро пошла в детскую. В спину прилетело его растерянное:
- Мам хотела помочь, а ты опять злишься...
Маша спала, посапывая, в кроватке. Я опустилась на пол возле неё, обхватила колени руками. За стеной свекровь что-то выговаривала сыну - про беспорядок, про мою неумелость, про то, как она волнуется за их семью.
"Их" семью. Словно меня здесь и нет вовсе.
Вечером я методично складывала вещи в старый чемодан. Руки дрожали, но я заставляла себя действовать спокойно. Футболки, белье, любимый свитер... Из детской доносилось сопение Машки - намаялась за день, бедняжка. Димка уже полчаса сидел в углу дивана, обхватив подушку, и молча наблюдал за моими сборами.
- Мам, а мы надолго к бабе Вале? - голос сына прозвучал так тихо, что я едва расслышала.
Я замерла с джинсами в руках. Ком в горле мешал говорить. Как объяснить шестилетнему ребёнку то, чего сама не понимаешь?
- Поживём немножко у бабушки, солнышко. Пока папа... - я запнулась, - пока тут всё не наладится.
Скрипнула входная дверь - Лёша вернулся. Обычно в это время он ещё на работе, но сегодня, видимо, мама нажаловалась.
- Ты куда собралась? - он застыл в дверях спальни, всё ещё в рабочем костюме, с портфелем в руках.
- К маме, - я продолжала складывать вещи, не глядя на него. - Дети побудут у неё, пока... - я снова не смогла закончить фразу.
- Пока что? - в его голосе появились незнакомые, жёсткие нотки. - Ты что, серьёзно устраиваешь этот цирк из-за маминого визита?
Я развернулась так резко, что чуть не опрокинула стопку одежды:
- Цирк? По-твоему, это я устраиваю цирк?
- Ну а что ещё? - он раздражённо ослабил галстук. - Мама просто хотела помочь...
- Помочь? - я едва сдерживалась, чтобы не сорваться на крик. - Указывать мне, как жить в моём собственном доме - это помощь? Перекладывать мои вещи, критиковать каждый мой шаг - это помощь?
- Ты преувеличиваешь, - он устало потёр переносицу. - Она же из лучших побуждений...
- А ты? - я почувствовала, как по щекам покатились слёзы. - Ты тоже из лучших побуждений позволяешь ей так со мной обращаться? Тебе проще закрыть глаза, чем встать на мою сторону хоть раз?
- Таня...
- Нет, Лёш. Я больше не могу, - я захлопнула чемодан. - Не могу быть чужой в собственном доме. Не могу постоянно чувствовать себя неправильной. Не могу...
Димка всхлипнул в углу дивана. Я бросилась к нему:
- Солнышко, всё хорошо, не плачь...
- Ты драматизируешь, - голос мужа звучал глухо. - Давай просто поговорим спокойно.
- Поговорим? - я обняла сына, чувствуя, как он дрожит. - Мы пытаемся поговорить уже три года. Но ты всегда выбираешь её сторону. Всегда.
Я подхватила чемодан, взяла Димку за руку:
- Пойдём, зайчик, соберём твои игрушки. Папе нужно подумать, что для него важнее - мамины идеальные полочки или его собственная семья.
Алексей так и остался стоять в дверях, когда мы проходили мимо. Только портфель выпал из ослабевшей руки, гулко стукнув об пол.
Возвращаясь с работы, Алексей привычно набрал номер тёщи - узнать, как дети. За две недели это стало ритуалом. Валентина Сергеевна отвечала сухо, только по делу: поели, погуляли, уроки сделали. В этот раз трубку взял Димка:
- Пап, а мама в больнице.
Алексей резко затормозил, едва не въехав в бордюр:
- Что значит в больнице? Когда? Почему?
- Бабуля говорит, давление, - голос сына дрожал. - Мам утром "скорая" забрала. Я проснулся, а там врачи...
Записку от соседки он нашёл только дома. "Татьяна в больнице. С детьми всё в порядке, я отвела их к бабушке. Вера Николаевна". Смятый листок жёг ладонь.
До утра он не сомкнул глаз. Ворочался на широкой кровати, которая вдруг стала такой пустой и холодной. В голове крутились обрывки фраз: "ты всегда выбираешь её сторону", "не могу быть чужой в собственном доме"... Как же он раньше не замечал?
В больничной палате пахло лекарствами и тоской. Таня лежала, отвернувшись к окну, худая, бледная, с запавшими глазами. На тумбочке - нетронутый больничный завтрак.
- Привет, - он опустился на стул возле кровати. - Как ты?
Она не повернулась. Только плечи едва заметно дрогнули.
- Почему ты не сказала, что тебе плохо? - его голос предательски сорвался.
- Ты бы услышал? - она произнесла это так тихо, что он скорее угадал слова по движению губ.
Молчание повисло между ними тяжёлым одеялом. За окном чирикали воробьи, где-то в коридоре разговаривали медсёстры. Алексей смотрел на худую руку жены поверх больничного одеяла и не решался её коснуться.
- Знаешь, - наконец произнёс он, - когда Димка позвонил... я чуть в столб не въехал. И всю ночь думал - вот так просто можно всё потерять. В один момент.
Таня наконец повернулась. В глазах стояли слёзы:
- А раньше ты об этом не думал? Когда я говорила, что задыхаюсь? Что не могу так жить?
- Прости, - он всё-таки взял её руку. Холодные пальцы безвольно лежали в его ладони. - Я трус, Танюш. Маму боялся обидеть. Тебя боялся потерять. А в итоге... - он сглотнул комок в горле. - В итоге чуть не потерял самое главное.
- Лёш... - она закрыла глаза, по щеке скатилась слеза.
- Я всё исправлю. Клянусь. Поговорю с мамой, объясню... нет, потребую, чтобы она уважала наши границы. Только вернись. К нам с детьми. Домой.
Она молчала, всё так же прикрыв глаза. Но пальцы в его руке дрогнули, чуть сжались - первый отклик за всё это время.
- Давление опять поднимается, - раздался от двери строгий голос медсестры. - Мужчина, вам пора. Больной нужен покой.
Уже в дверях он обернулся:
- Я завтра приду. И детей привезу, они скучают.
Таня кивнула, снова отвернувшись к окну. Но он успел заметить - на тумбочке больничный завтрак был уже не нетронутым.
На третий день в больнице Татьяна уже знала все звуки отделения наизусть. Скрипучая каталка с завтраком, шум воды в старых трубах, вечно хлопающая дверь в конце коридора. Соседка по палате храпела, отвернувшись к стене - ей недавно вкололи снотворное.
В тот день было особенно паршиво. Капельница противно тянула вену, от больничной котлеты тошнило, а новости из дома расстроили - Димка подрался в садике.
Тихий стук в дверь она даже не сразу услышала.
- Да-да...
На пороге стояла свекровь. В домашнем халате, наспех прикрытом старой курткой, с растрепанной прической. В руках - пакет с яблоками.
- Таня... можно?
Она кивнула, с трудом приподнявшись на подушке. Ольга Петровна присела на краешек стула, неловко поставила пакет на тумбочку. В палате повисла тишина.
- Димку вот... из садика сегодня забрала, - свекровь теребила пуговицу на халате. - Он скучает.
- Я знаю.
Снова тишина. За окном дождь барабанил по карнизу.
- Таня, - голос Ольги Петровны вдруг сорвался, - я ведь тоже была невесткой.
Она замолчала, разглаживая несуществующие складки на халате.
- Моя свекровь... Царствие ей небесное... Каждый божий день учила меня жить. "Ты не так стираешь, ты не так готовишь". Помню, борщ однажды вылила в раковину - не по её рецепту сварила.
Татьяна вздрогнула. Перед глазами всплыла собственная кухня, перемытая посуда, переставленные банки...
- Я тогда поклялась - никогда не буду такой. Никогда! А вчера Алёша мне всё высказал. Про тебя, про детей. И я как в зеркало глянула - господи, да я ж ещё хуже стала!
Ольга Петровна закрыла лицо руками. Плечи её затряслись.
- Страшно мне, Танечка. Алёшенька - он же у меня один. Всю жизнь ему отдала. А теперь... теперь боюсь - потеряю совсем. Да и правильно, заслужила...
Татьяна смотрела на ссутулившуюся спину свекрови, и что-то внутри медленно отпускало. Словно старый узел развязывался.
- Воды дадите? - спросила она тихо. - В горле пересохло.
Свекровь засуетилась, схватила графин. Руки дрожали, вода плескалась через край.
- Знаете... а я ведь тоже боюсь, - Татьяна отпила глоток. - Что недостаточно хорошая жена, мать. Что не справляюсь. А вы заходите, и я прямо каменею - вот сейчас заметит, что не так...
- Дура я старая, - всхлипнула Ольга Петровна. - Прости меня, если сможешь.
В коридоре загремела каталка с ужином. Соседка всхрапнула и перевернулась на другой бок.
- А яблоки-то из нашего сада, - вдруг сказала свекровь. - Помнишь, ты прошлым летом варенье варила? Алёша до сих пор нахваливает.
Татьяна улыбнулась. Она помнила - то варенье они варили вместе с детьми. Димка яблоки выбирал, Машка косточки вытаскивала... Обычный летний день. Счастливый.
- Ольга Петровна, а научите меня свой пирог с яблоками печь? Тот, который Алёша любит?
Свекровь просияла, утирая слёзы:
- Конечно, Танечка. Вот поправишься - и научу.
Дома пахло яблочным пирогом и корицей. Татьяна остановилась на пороге, прикрыла глаза - впитывала родные запахи, звуки, ощущение дома. Неделя в больнице показалась вечностью.
- Мама! - Димка с разбегу влетел в ноги. - А мы с бабулей пирог пекли! И я сам яблоки резал, тупым ножиком!
- Тихо ты, медведь! - Алексей подхватил сына на руки. - Маму нельзя так тискать, она ещё слабенькая.
Из кухни выглянула Ольга Петровна, с полотенцем через плечо, раскрасневшаяся от жара духовки:
- Танечка, проходи скорее! Сейчас чай пить будем.
В гостиной мало что изменилось - разве что игрушки аккуратно сложены в корзину, а на журнальном столике появилась новая кружевная салфетка. Машка деловито возила машинку по ковру, иногда поглядывая на маму настороженным взглядом - не узнавала после разлуки.
- Иди сюда, маленькая, - Татьяна опустилась на диван, протянула руки. Дочка, помедлив, забралась к ней на колени. От макушки пахло яблоками и детским шампунем.
- Я пока чайник поставлю, - Алексей наклонился, чмокнул жену в висок. - С мятой, как ты любишь.
На кухне загремели чашки. Ольга Петровна что-то выговаривала сыну - "не эти, праздничные доставай, у нас сегодня день особенный".
Димка примостился рядом, прижался к боку:
- Мам, а ты больше в больницу не уйдёшь?
- Не уйду, - она крепче обняла детей. - Теперь всё будет по-другому.
- Дети, мойте руки - пирог готов! - из кухни пахнуло ванилью и теплом.
За столом было тесно и уютно. Машка размазывала крошки по щекам, Димка болтал без умолку - про садик, про новую машинку, про то, как бабушка учила его тесто месить. Алексей держал Танину руку под столом, иногда легонько сжимая пальцы.
- Ой, совсем забыла! - Ольга Петровна вскочила. - У меня же там рассада на подоконнике... Танечка, глянешь? Я петунии посадила, те самые, розовые, что тебе понравились.
Татьяна поднялась из-за стола. На кухонном подоконнике, среди баночек и горшочков, тянулись к свету крохотные зелёные росточки.
- Красивые будут, - свекровь встала рядом. - Это как жизнь, Танечка - сперва росточек хрупкий, чуть дунь - переломится. А потом, глядишь, целый куст цветёт. Главное - любовь и терпение.
Татьяна улыбнулась:
- И правильная почва.
За окном накрапывал весенний дождик. Где-то в комнате Димка затеял возню с сестрой, и Алексей шикал на них - "тише вы, разбойники!". Пахло пирогом, мятным чаем и начинающейся весной.