Говорят, старые тайны как выдержанное вино — с годами становятся только горче. Тридцать лет я носила в себе эту горечь, и вот теперь, глядя на конверт с пожелтевшими фотографиями, понимаю: больше молчать нельзя.
Октябрьский ветер швырял в окна мокрые листья. В такую погоду все наши семейные призраки словно оживают, царапаются в стёкла, требуют внимания. Я перебирала старые снимки: вот мама в пачке у станка, вот её первый выход на сцену Большого... А вот и то самое фото у фонтана Треви — последнее, что она прислала перед тем, как всё изменилось.
Звонок в дверь заставил вздрогнуть. На пороге стояла Лена — вся в брызгах дождя, с растрёпанными волосами и привычной улыбкой:
— Мам, представляешь, такой ливень, а наш бухгалтер...
— Доченька, присядь, — мой голос прозвучал непривычно глухо. — Нам нужно поговорить.
Она замерла на полуслове. За двадцать лет работы в прокуратуре я научилась этому тону — когда нужно сообщить что-то непоправимое. Да, я не пошла по маминым стопам в балет. Выбрала юрфак, потом следствие. Может, назло ей, а может...
— Что случилось? — Лена осторожно опустилась на краешек стула. — Ты меня пугаешь.
— Помнишь, ты всегда спрашивала про бабушку? — я достала фотографию у фонтана. — Я говорила, что она умерла ещё до твоего рождения. Это... это неправда.
За окном громыхнуло. Первый осенний гром — к долгой зиме, говорила мама. Интересно, в Италии тоже так считают?
*****
— Как неправда? — Лена схватила фотографию. — Это... это она? Такая красивая...
— Прима-балерина Большого театра Анна Северова, — я горько усмехнулась. — Восходящая звезда советского балета. Её ждало блестящее будущее, но случился 91-й год. Развал Союза, нищета, очереди за хлебом...
Я замолчала, вспоминая те дни. Пустые полки магазинов, талоны на сахар, бесконечные очереди. Мама тогда разрывалась между репетициями и попытками достать продукты. А потом появился он — импресарио из миланского La Scala.
— Контракт был как спасательный круг, — продолжила я. — Италия, главные партии, гонорары в долларах. Мама хотела забрать нас с собой. А я... я только поступила на юрфак, встретила твоего отца. Думала, вот оно — счастье.
— И что случилось? — Лена подалась вперёд.
— Случился август 93-го. Твой отец... — я запнулась. — Он работал в банке. В тот день его застрелили прямо у входа. Рэкет, разборки — обычное дело для тех времён.
Лена побледнела. Она знала эту историю, но никогда не слышала подробностей.
— Я была на седьмом месяце, без денег, без работы. Мама примчалась из Италии, умоляла уехать с ней. А я... — голос предательски дрогнул, — я её прогнала. Сказала, что не брошу могилу мужа, что справлюсь сама. Гордая была, дура...
Старые часы на стене гулко отсчитывали секунды. Когда-то их привёз дедушка из Германии. Теперь это единственное, что осталось от прежней жизни.
*****
— Подожди, — Лена потёрла виски, — но ты же говорила, что квартиру нам помогла купить тётя Вера...
Я невесело рассмеялась:
— Какая тётя Вера? Не было никакой тёти. Это твоя бабушка присылала деньги. Каждый месяц, без единого пропуска. Через своих знакомых, чтобы я не смогла отказаться.
— А помнишь ту женщину в сером плаще? — вдруг спросила Лена. — Она часто стояла у школы, когда ты меня забирала. Я ещё удивлялась — зачем кому-то торчать там часами в любую погоду...
Что-то сжалось в груди. Мама действительно приезжала. Тайком, каждый год. Стояла в стороне, боясь подойти ближе. А я делала вид, что не замечаю её.
— Знаешь, что самое страшное? — я достала ещё одно письмо. — Она ведь могла настоять, забрать нас силой. У неё были связи, деньги. Но она... она уважала мой выбор. Даже когда я выбрала гордость вместо здравого смысла.
— И что теперь? — Лена нервно теребила край скатерти. — Зачем ты мне всё это рассказываешь?
— Потому что она возвращается, — я разгладила последнее письмо. — Навсегда. Купила дом в Переделкино. И ещё... — я замялась, — она хочет открыть здесь балетную школу. Для детей из небогатых семей. Говорит, это её способ искупить вину.
— Какую вину? — вскинулась Лена. — Это же ты...
— Нет, доченька, — покачала я головой. — Виноваты мы обе. Она — что не настояла на своём. Я — что позволила гордыне разрушить семью.
*****
— Знаешь, что я помню из детства отчётливее всего? — вдруг тихо сказала Лена. — Как ты плакала по ночам. Думала, я сплю, а я лежала и слушала. И ещё эти посылки из Италии — с платьями, игрушками. Ты говорила, что это от благотворительного фонда...
В горле встал комок. Сколько раз я срывала с коробок итальянские марки, переклеивала ярлыки, придумывала небылицы...
— А помнишь ту куклу-балерину? — продолжала Лена. — В розовой пачке, с настоящими пуантами? Я с ней не расставалась до самой школы.
— Бабушка заказала её специально для тебя, — я смахнула слезу. — Точную копию костюма из “Щелкунчика”...
Вдруг в прихожей раздался звонок. Мы обе вздрогнули.
— Это Мишка, — Лена глянула на часы. — Муж должен был привезти его из сада.
— Лена, — я схватила её за руку, — она знает о Мишке. И очень хочет познакомиться. Говорит, у него идеальные данные для...
— Нет! — дочь резко встала. — Даже не думай! Никакого балета! Хватит с меня семейных традиций!
В прихожей снова затрезвонил звонок. А я вдруг поняла: вот он, момент истины. Сейчас всё может рухнуть... или начаться заново.
— Знаешь, — сказала я, глядя дочери в глаза, — она ведь тоже не хотела быть балериной. Её заставила прабабушка. А потом это стало смыслом жизни. Но Мишку никто не заставляет. Просто... дай ей шанс. Хотя бы познакомиться.
*****
— Мамочка! — в кухню влетел пятилетний вихрь, с ходу запрыгивая Лене на колени. — А мы сегодня в садике танцевали!
Я замерла. В дверях стоял зять, Андрей, с недоумением глядя на разложенные фотографии.
— Всё в порядке? — спросил он осторожно.
Лена медленно кивнула, прижимая к себе сына:
— Да, просто... у нас тут семейный совет. Оказывается, у Мишки есть прабабушка. Которая...
— Которая научит меня танцевать? — внезапно перебил Мишка, разглядывая фотографию у фонтана. — Как тётя в красивом платье?
Мы все уставились на мальчика. А он, как ни в чём не бывало, продолжал:
— Она приходила в сад сегодня. Сказала, что скоро научит меня прыгать высоко-высоко!
— Что?! — Лена побелела. — Мама, ты...
— Я не знала! — я в ужасе покачала головой. — Клянусь, она не говорила...
Андрей нахмурился:
— Так, может кто-нибудь объяснить, что происходит?
И тут раздался ещё один звонок в дверь. Протяжный, уверенный. Мы все замерли.
— Это она, — прошептала я. — Господи, это она...
— Бабушка-фея! — завопил Мишка, вырываясь из маминых рук.
Лена схватила его за плечи:
— Стоять! Никуда ты не...
Но было поздно. Мишка уже мчался к двери. А за ней...
За ней стояла элегантная седая женщина с идеальной осанкой и пронзительно-голубыми глазами. В руках она держала маленькие пуанты.
*****
— Здравствуйте, — голос, который я не слышала столько лет, почти не изменился. Всё та же хрустальная чистота, всё та же легкая картавость. — Простите за внезапность, но я подумала... тридцать лет — это слишком долго для ожидания.
Мишка восторженно прыгал вокруг неё:
— А вы правда фея? А научите меня летать? А это мне?
Она протянула ему пуанты:
— Нет, малыш. Это твоей маме. Я хранила их все эти годы.
Лена медленно подошла ближе. В тусклом свете прихожей было видно, как дрожат её руки.
— Это... это мои первые пуанты? Те самые?
— Да, — кивнула мама. — Я купила их, когда узнала, что у Тани будет девочка. Мечтала... — она запнулась. — Впрочем, теперь это неважно.
— Важно, — вдруг тихо сказала Лена. — Всё важно. И пуанты, и фотографии, и женщина в сером плаще у школы... — её голос сорвался.
Мама шагнула вперёд, раскрывая объятия. И вдруг случилось то, чего я боялась больше всего — Лена отшатнулась.
— Нет, — она покачала головой. — Не так быстро. Вы не можете просто войти и... и всё исправить. Тридцать лет — это действительно слишком долго.
— Я знаю, — мама опустила руки. — И не прошу прощения. Просто... позволь мне быть рядом. Хотя бы издалека. Как раньше.
*****
— А можно я буду приходить к вам танцевать? — вдруг спросил Мишка, дёргая прабабушку за рукав. — У вас там такой красивый зал! С зеркалами!
— Какой ещё зал? — нахмурилась Лена.
Мама виновато улыбнулась:
— Я купила не просто дом. Там есть пристройка — старая оранжерея. Я переоборудовала её под балетный класс. Думала, может быть...
— Вы уже всё спланировали, да? — горько усмехнулась Лена. — Как тогда, в девяносто третьем? Когда решили за всех?
— Нет, — мама покачала головой. — Теперь я ничего не решаю. Просто... предлагаю возможность. Выбор за вами.
Андрей, молчавший всё это время, вдруг подал голос:
— Знаете, Мишка действительно любит танцевать. На всех утренниках в первых рядах. А недавно заявил, что хочет стать... как это, сынок?
— Артистом балета! — гордо выпалил мальчик. — Как бабушка-фея!
Я увидела, как дрогнуло лицо мамы. А Лена... Лена вдруг рассмеялась. Нервно, сквозь слёзы:
— Господи, всё как в дурном сне! Являетесь после стольких лет, пытаетесь купить нас шикарным домом и балетной школой...
— Нет, — тихо сказала мама. — Не купить. Искупить. Есть разница.
В прихожей повисла тяжёлая тишина. Только тикали старые часы — теперь уже в новом ритме, словно отсчитывая начало чего-то нового.
*****
— Знаете что, — вдруг решительно сказал Андрей, — давайте все вместе поужинаем. Прямо сейчас. Заодно и поговорим спокойно.
— У меня ничего не готово, — растерянно пробормотала я.
— А мы пиццу закажем! — подпрыгнул Мишка. — И бабушка-фея расскажет про Италию!
Лена переводила взгляд с сына на мать, словно решаясь на что-то. Потом тяжело вздохнула:
— Хорошо. Только давайте договоримся — никакого давления. Ни на кого. Особенно на Мишку.
— Даю слово, — торжественно кивнула мама. — Только если он сам захочет.
— И ещё, — Лена сжала кулаки. — Мне нужно время. Много времени. Чтобы... чтобы понять и простить.
— У нас оно есть, — мягко улыбнулась мама. — Теперь есть.
...Позже, когда Мишка уснул прямо за столом, убаюканный рассказами о венецианских каналах и римских фонтанах, а Андрей увёз его домой, мы остались втроём. Три поколения женщин, разделённых тридцатью годами молчания.
— Знаешь, — сказала вдруг Лена, вертя в руках пожелтевшую фотографию, — я ведь тоже хотела танцевать. В детстве. Но боялась тебе сказать, мам. Думала, ты будешь против.
Я закрыла глаза. А мама тихо произнесла:
— Может быть, ещё не поздно? Говорят, танцевать можно в любом возрасте. Особенно когда есть для кого...
За окном догорал октябрьский день. Ветер больше не швырял листья в стёкла — они кружились в каком-то своём, особенном танце. И мне вдруг показалось, что я слышу далёкую музыку — ту самую, из “Щелкунчика”...
А как вы думаете, можно ли наверстать упущенное? И что важнее — гордость или прощение? Стоит ли давать второй шанс тем, кто когда-то ушёл из нашей жизни?
Истории, которые могут вам понравиться:
🎀Подписывайтесь на канал, чтобы узнавать о выходе новых историй и рассказов.