Здесь поделюсь как из меня наконец вытащили дренаж брюшной полости и еще про больничные будни в обычной больнице в регионе. Предыдущие части:
ДЕНЬ 3
Утро. Наконец, решающий день. Все по-старому. Градусник, давление, капельница метронидазола. Наконец, пришел врач. Я ему сказала, что произошло со мной в каких могла подробностях. Он все понял и сказал медсестре, что сегодня трубку снимаем и можно есть! Ура! Я спросила, что можно есть, он сказал, что все.
О как! Я думала, что после этих операций какая-то диета специальная должна быть, ну там супа, кашечки. Ну, ладно.
Позвонила родителям и мужу на радостях. Самочувствие было чуть получше, но боли не уходили. Что-то будто тянуло в животе, особенно снизу. Я подумала, что это все из-за трубочки и когда ее снимут - все пройдет.
Начали разносить еду. Я попросила не уносить завтрак, поем попозже, так как трубочку мне еще не сняли. Наконец, пришла медсестра снимать трубочку. Я увидела, как она отрезала трубку от мешочка и мне даже стало как-то не по себе, даже чуть печальненько, ведь она уже будто приросла ко мне, стала частью меня. Потом она сняла все бинты, которые были наложены на живот, я смотреть не стала на это. Я спросила, больно ли снимать трубочку, на что она ответила, что будет неприятно, задержите дыхание. Я задержала, и она быстро вытянула трубочку. Я практически ничего не почувствовала. Мне наложили бинты и я лежала в ожидании, что боли уйдут… Ведь трубочку уже сняли. Но они не уходили…
Сомневалась, стоит ли мне есть. Вроде можно, но будто что-то подсказывало, что может еще денек поголодать? Дикого чувства голода уже не было, только слабость, к которой я уже начала привыкать...
Девушка, которая лежала у окна, уже собиралась домой. Она беседовала с бабушкой, показывала ей какие-то фото. Потом она стала радостно отдавать мне фрукты и сладости, которые ей приносили в больших количествах, видимо мама. Я благодарила и улыбалась тоже. Наконец-то стало повеселее хоть немного.
Это смотивировало меня сесть и наконец хоть немного поесть завтрака в боксе, который уже остыл. Там была каша и что-то еще, уже не помню. Съела почти все, да там и было немного.
Девушка ушла домой, ее кровать освободилась, и я решила – надо ее занять, потому что на этом ужасе лежать больно и невыносимо. Там уже поменяли белье, и я начала поспешно собираться и перекладывать вещи туда. Легла. Тоже скамейка по ощущениям, но хотя бы ровная. И окно рядом, которое я уже буду открывать когда захочу.
Дальше вроде как все должно пойти как по маслу. Внутри мне вроде было порадостней, я начала слушать музыку даже… Но организму было так себе. Боль все никак не уходила. Я подумала, что может она пройдет еще через какое-то время.
День прошел тухло. Я пообедала, стол у меня был обычный, не диетический. Все как у всех, без ограничений. Еда, от которой все плевались, показалась мне вкусной. Не знаю, какими креветками питаются там люди дома, что простая еда кажется им помоями? Нормальная, просто нету перца и мало соли, а что еще должно быть в больнице для больных? Острая и пряная пища? Кроме того, порции для меня были большие, кто бы что не говорил про то, что кладут мало. Но я съедала все, так как я не могу даже думать о том, чтобы выкидывать еду. Не понимаю откуда у меня это, но так мне это невыносимо, потому я порой бывало съедала даже то, что уже пахнет не очень или то, что просто не хочется или уже не лезет.
Опять принесли капельницы, все по-старому. Дозировки не уменьшены. Опять лежать с чувством слабости.
Вечером пришла мама. Мы увиделись с ней через окно, которое я смогла открыть настежь при помощи пилочки для ногтей, которую принес муж. Она принесла передачку в пакете с едой и вещами, которые мне нужны. Она плакала, переживала, а я говорила, что все будет в порядке. Но мне так не казалось. Мама ушла и как раз в это время вечером охранник начал разносить передачки. Сколько еды! Ну разве может мама принести мало еды? Это были сладости, еще фрукты, ну вода, естественно и.. целый большой контейнер картошки, запеченной с мясом. Хотя я и говорила, что в больнице кормят хорошо, мама все же не смогла принести мало еды. Сказала, что если не съешь, то выбросишь. Ну, еще чего, выбрасывать еду! Не представляла как я это съем, думала, как-нибудь… Ужас, до чего жадность доводит.
Свою еду нужно было складывать в общий холодильник, который стоит в коридоре, а ее упаковывать в пакет, подписанный с фамилией и номером палаты. Видимо, чтобы не украли. Спросила на стойке бумажку с ручкой. Ручка была, бумажку с горем пополам нашли.
Сходила в первый раз в туалет по большому после операции. Опять эта проклятая желтая ерунда и чуть-чуть содержимого, но не столько, сколько я съела.
У меня на руке стоял катетер для капельниц. Они у меня постоянно отваливались и уже не было места, куда их ставить, потому в этот день он был ближе к запястью и очень мне мешал. Вечером я попросила его снять. Врачи сказали, зачем, зачем, но я настояла. Думала, зачем он мне нужен, трубку то сняли и капельниц наверняка больше не будет… Во всяком случае, я на это надеялась…
Бабушке, которая лежала напротив меня, было 93 года. Ей помогали вставать и кормили с ложечки. Я заметила, что из нее торчит аж две трубочки с мешочками, видимо калоприемник и для мочи. Она немного разговаривала, хотя иногда бредила. У нее на кровати была решетка небольшая, видимо, чтобы не выпала ненароком.
Не помню, когда это началось, но уже в этот день я начала подавать ей водичку, телефон, на который звонили, так как больше некому. Она спросила, как меня зовут…
Уснула я очень рано, часов в 9, так как в больнице будили на капельницы, давление и градусник с 6 утра. Встала ночью часа в 2 с чувством дикого ЖОРА. Просто ужасно хотелось есть. Попыталась уснуть, но не получалось никак. Все спали, было темно, тихо, слышно каждый шорох.
Решила встать поесть, но только в коридоре, чтобы не шуметь в палате. И тут меня позвала бабушка, попросила подать воды. Потом она попросила помочь ей сесть, я помогла. Она оказалась достаточно тяжелой, и я подумала, не разойдутся ли у меня швы от перенапряжения. Она мне что-то еще говорила, просила что-то подать, а потом я взяла бутылку с водой и ушла кушать в коридор. Там было тихо, как на кладбище. За окном было темно, а в самой больнице везде горел свет и при этом не было никого из персонала. Мне же лучше. Помыла руки там же в коридоре, достала еду из холодильника, разогрела в микроволновке, налила еще воды в бутылку, ОТКРЫЛА ОКНО, откуда доносилась летняя прохлада и стала дышать свежим воздухом и жадно есть. Поев, я вернулась в палату. Теперь бабушке нужно было помочь лечь, ведь не оставлю же я ее на всю ночь сидеть. Надеялась, что мои швы выживут.
Шум в коридоре. Ночью привезли другую бабушку на ту ужасную кровать, на которой я лежала до этого.
Попыталась уснуть, было трудно. Только уснула, как уже 6 утра.
ДЕНЬ 4
Все по-старому, температура, давление…
Мои надежды по поводу капельниц не оправдались. После завтрака принесли капельницы, опять с натрием хлоридом и глюкозой. С горем пополам нашли место куда вколоть катетер. Капельница начала капать, медсестры ушли. Я почувствовала, как немеет рука. Думала, ладно, потерплю, но она начать синеть! Я пыталась как-то остановить капельницу, ведь глядя на медсестер я наблюдала, как они это делают. Но у меня не получилось. Пришлось встать и катя за собой капельницу искать медсестер. Они не хотели идти, сказали, ничего страшного, но пришлось настаивать, чтобы они все-таки перекололи катетер в другое место.
Бабушке опять помогли сесть, и она начала уже разговаривать с другими. Сказала, что у нее была непроходимость кишечника. Начала уже что-то сама с собой говорить и пытаться выйти с кровати, сняв решетку. Она считала, что ей нужно идти. В это время я мыла руки у раковины, которая была рядом с другой бабушкой. Та мне и говорит: «Глядя на нее, я вспоминаю отца. Он также долго лежал перед смертью, а потом вдруг резко он начал пытаться вставать: ему нужно было куда-то пойти. Потом он умер». Пока она это говорила, я смотрела на эту бабушку, пытающуюся снять решетку с кровати. Жуткое чувство, не так ли?
Но у меня было знание… Что она еще встанет. И правда, рядом с ее кроватью стояла клюка, значит она ходила… А значит точно встанет, мне же сказали.
Пришли санитары, вроде уговорили ее полежать. Встала бабушка, которую привезли ночью. Начала говорить по телефону с близкими. Оказывается, она поела копченой колбасы и ей стало плохо. Что-то с поджелудочной. Сделали капельницу, стало лучше.
Я вышла в коридор поговорить с родными, чтобы никто не слушал.
Вечером пришла мама, опять плакала. Я еще стояла с капельницей, но в ней уже был метронидазол, маленькая баночка. Мы виделись только из окна, которое, я теперь могла открывать полностью. Ура, свежесть в палате! Но окно все равно не давали открывать надолго, так как всем дует. Я пробовала открыть ночью, но как только засыпала, бабуля вставала и закрывала его опять, ррр.
Я стояла у отворенного окна, говорила с мамой и в это время пришел медбрат в шапочке с космосом и ракетами. Я вспомнила, что нельзя, чтобы персонал видел открытые настежь окна, а иначе будут ругаться и закроют, но было поздно. Я начала ему говорить, что с мамой говорю вот, а он: «ага», и просто проверил сколько осталось в капельнице. Ушел. Потом пришел минуты через 2, увидел, что метронидазол почти заканчивается и снял капельницу. Видимо они куда-то торопились, что докапать лекарство до конца было не принципиально…
Бабушка с палаты тоже смотрела, говорит, мама такая молодая. Потом пришел муж. Она сказала, муж какой красивый. В общем, женщина культурная, приятная, всем комплименты делала. Она делала комплименты всем, даже санитаркам и той медсестре хамке. Надо бы брать с нее пример и быть повежливее... или нет?
Потом пришли родственники к ней, передали букет цветов, гостинцы. До этого она перечисляла по телефону какие таблетки ей нужны. Так вот, целый огромный список. Наверное, у нее там чемодан таблеток. Вот она старость…
А да, еще она мне рассказала, что с ней. Ей нужна была операция, которая делается примерно по тому же принципу, как и ФГДС – через шланг, который засовывается в рот и далее идет к желудку. Нужно было поставить какой-то имплант, чтобы открыть проток, не помню точно. Но звучит жутковато, особенно если это дело идет не под наркозом. Ей запретили есть и кажется пить, сказали ждать до понедельника, врачей-то нет на выходных. Она думала, что ей уже конец, не дождется, но при этом боялась уйти, так как у нее хорошая пенсия, которой она может помогать своей дочке-инвалиду и внукам. Только из-за этого. Но она сохраняла бодрый нрав при болезни в ее то 83 года.
Еще они с другой бабулей говорили про кровать. Она спросила у той, которая поступила ночью, каково ей на этой кровати, она же неудобная. Та говорит, нет, нормально! Ужас. Я не знаю, наверное, им и скамейки нормальными будут. Когда я в первый раз сказала ей про кровать, она поддержала и говорила, что да, у нее тоже не очень и как вообще в больницах, где лежат болеющие люди могут быть неудобные кровати. А потом начала рассказывать про свою молодость, как она могла спать даже на асфальте на улице и ничего... Я не поняла, это что намек в мою сторону, мол, мне молодой чего жаловаться. Ну да ладно. Не в первый раз. Старики и взрослые обычно считают, что если ты молод, то у тебя априори ничего болеть не может и ты везде должен быть устойчив как терминатор.
День прошел уныло, было скучно. Напротив палаты был женский туалет и мужской. Видела, как мужчина шел в туалет прямо катя за собой капельницу. Видимо, ему ее тоже вовремя не сняли. Персонала совсем не хватает в больнице, как мы поняли, в основном студенты. С женского туалета перло куревом, курила какая-то очень-очень худая девушка с грубым голосом с соседней палаты, хотя курить запрещено. А еще каждый раз ходя в туалет, в котором не закрывалась дверь, постоянно кто-то врывался, а особенно одна девушка, несмотря на табличку занято. Расслабиться и нормально опорожниться не представлялось возможным – отворяют дверь и смотрят на тебя на горшке и еще все, кто проходят по коридору тоже могут увидеть. Это просто какой-то дурдом натуральный. Ладно это было бы один раз, но это повторялось практически каждый раз как я шла в туалет. Придумала лайфхак – ходить, когда только раздали обед. И ночью вроде спокойно, но никто не убирался, потому там запросто могла быть налита лужа. Медсестры и санитарки ложились спать вечером и вставали только в 6 утра. Все это время отделение без присмотра, без уборки.
Лечащего врача не было вообще, они все на выходных. На выписку можно было не рассчитывать. Пыталась спать днем, но не получалось. Неудобно, да и к тому же живот тянуло. Ляжешь на один бок – больно. На другой – тоже больно. Большую часть времени приходилось лежать на спине, так менее больно, а на спине я очень плохо усыпаю, всегда только на боку. Я еще тогда не знала, что насколько долго мне придется учиться усыпать на спине…
Продолжение следует...