Евгений Матвейка видел уже десятый сон, ну и что, что он агент под прикрытием, спать-то все равно надо, спала и Анафема Петровна, хозяйка, владелица и, что уж греха таить, создательница уникальной кошки Фимы, кошки-фамилиара. Спала Анафема, в отличие от майора, крепко, и никакие сны ей не снились. А вот кошка, наоборот, проснулась. Выспалась уже. Вечером-то достаточно рано легла. Проснулась, потянулась и решила наведаться в то самое место, где накануне была. Уж больно там лакомые энергии. А что? — дорогу она туда уже знает, провожатые не нужны, метнется туда, наестся вдоволь и — обратно. Вчера-то она себе не позволила такого пиршества, домой торопилась, Анафема же ждала. А энергии-то вкуснейшие там, сочные, сильные, а уж эмоции какие — объедение одно, таких покушать, и надолго хватит, а сил-то сколько прибавится.
Кошка бы хоть сейчас туда направилась, но понимала, что имеющегося запаса собственной энергии ей не хватит для телепортации, еще не хватало где-нибудь по дороге свалиться, «выпасть» из энергетического тоннеля, потом же придется домой на своих четырех чапать. А этого кошке совсем не хотелось. Неизвестно ведь, сколько времени путь займет, вдруг до утра не успеет, а Анафема уже к тому времени проснется…
Значит что? — значит, надо восполнить запасы собственной энергии, чтобы хватило на транспортировку.
Фима села и внимательно прислушалась. Двумя этажами выше ругались соседи. И хорошо так, смачно ругались. «То, что надо», — подумала кошка и, приняв бестелесную форму, просочилась в вентиляционную решетку. Один этаж, другой, и вот уже нужная квартира.
Нет, если бы соседи ругались по-плохому, кошка тут же бы вернулась обратно и разбудила свою хозяйку Анафему, чтобы та, например, полицию вызвала. Ну, или сама бы разобралась, чтобы до греха не доходило, не хватало им еще смертоубийства в подъезде. Это же сразу всякие разные сущи и сущности полезут, устанешь от них отмахиваться. Но, соседи ругались по-хорошему, если так можно сказать. Выясняли отношения.
— Ты меня совсем не любишь! Я к маме жить уйду! И на развод подам!
— Да как же я тебя не люблю, с чего ты взяла?! И ни к какой маме ты не пойдешь!
— Как это с чего?! Кто на Нинку вчера смотрел?!
— Так ты ж сама Артуру глазки строила, а я — в отместку!
— В отместку значит?! Пусти, я к маме пойду!
В общем, разборки были из серии «милые бранятся, только тешатся». Фима сидела, наблюдала, поглощала выделяемые в пространство энергии и эмоции, и даже облизывалась. Вкусно же! — да и видно, что любят друг друга, просто общий язык не всегда могут быстро найти. В этот раз, правда, как-то все быстро закончилось — милые не стали браниться до утра, а буквально уже где-то через двадцать минут стали мириться. Может, этому способствовало то, что кошка на лету схватывала и подъедала весь брызжущий негатив, и никакая пакость не успевала прилететь на «огонек», а, может, супруги просто потихоньку учились находить общий язык, чтобы в дальнейшем как можно меньше было ссор и разногласий. Нам это не ведомо. А кошка не стала разбираться, что да как, зачем и почему. Ей это было неинтересно. Помирились и — слава богу.
Примирение было не менее бурным. Фима облизнулась, потянулась, огляделась и стартанула к своей цели — тому самому СИЗы, где вкуснейшие энергии бурлят. За примирением наблюдать не осталась, хотя и тут эмоций было через край, но, во-первых, она уже напиталась необходимой энергией, а во-вторых, она же не этот, как его…, тут Фима на секунду задумалась, вспоминая подходящее слово, — не вуайе…, в общем, не ист этот она, вот.
Через пару секунд она была уже на месте, то есть — в СИЗО. Походила, побродила, в одном месте поела, в другом и через сорок минут поняла — наелась. По самые уши. Не лезет уже. А складировать некуда. Энергии — это же вам не мыши и не колбасные обрезки, в зубах не унесешь.
«Надо будет с Анафемой переговорить, может, что придумает, а то ведь жалко, сколько добра пропадает, а так запасец был бы», — с этими мыслями Фима и отправилась домой. Правда, решила возвращаться не сразу в квартиру, а во дворе дома «приземлиться». Может, мышку какую удастся поймать, она все-таки в первую очередь кошка, и физическая пища ей тоже требуется. А, может, кому-то помощь требуется, и тогда она своей энергией поделится. А если совсем уж сложно, то Анафему позовет.
Фима следила за тем, чтобы у них во дворе не было больных, обессиленных кошек, котов и котят. Бездомные-то все равно были, куда деваться… Но, вот чтобы никто не болел — Фима за этим следила, помнила, как сама не так давно бездомной была. Пока её Анафема не подобрала. Не, не эта, а та еще, которая бабка. Тогда получше стало, но, не шибко. А вот уж когда эта Анафема, точнее, Аниела появилась, да поделилась с ней своими силами, да способностями наделила, вот тогда Фима и зажила. Но, что такое голод и холод, не забыла. Поэтому и следила, чтобы никто из кошек не болел. Анафема, которая Аниела, естественно, в этом ей всегда помогала: то котят пристроит, то на вредных теток наедет и запретит продухи в подвал закрывать, то со старшей по дому беседу задушевную проведет, что надо бы в подвале для кошек места спальные организовать и, вообще, как-то облагородить пространство. А ежели будет чисто, то и кошки будут чистыми. Ну и на стерилку возила некоторых, не без этого.
Кошка оглядела территорию, кураторство над которой сама на себя возложила, прислушалась, принюхалась — все тихо, хорошо и спокойно. Ни жалобных стонов, ни голодного писка, ни плача — красота!
Только, чу — где-то в углу двора раздавались тихие шорохи и покряхтывание.
Мышь что ли?
Но на мышь это было не похоже…
Или кто чужой забрел?
И Фима со всех лап бросилась туда. Однако, то, что она увидела, не было «чужим» — ни на сущь, ни на сущность не смахивало. Скорее походило на человека, только очень маленького. Росточком чуть больше её самой. С лохматой бороденкой, в драных штанишках и фуфайке и с тощим мешком за плечами.
— Ты хто? — спросила-выдохнула кошка.
— Ой! Ты что, видишь что ли меня?
— Конечно, вижу. Так кто ты?
— Я это, так ить домовой я.
В голове Фимы тут же пронеслось, что домовой вроде как хранителем дома является, его хозяином, духом, защищает дом от всего плохого, способствует здоровью и много чему еще хорошему — ей это мама рассказывала. А той — её мама, а маме мамы — то ли бабушка, то ли тоже — мама.
«Надо брать», — тут же решила Фима.
— А что ты тут делаешь, если ты домовой? — вопрос кошки был вполне логичен, домовой же, значит что? — в доме должен жить. А не по улицам в ночи шляться.
— Тык это, нету у меня больше дома, снесли, иду новый искать, может, найду…, — и по щеке домового скатилась слеза.
И таким он несчастным и неприкаянным Фиме показался, что кошка, недолго думая, схватила его за одежку чуть ниже ворота, да телепортировалась домой. О том, что она вроде как не может и не умеет это делать, телепортировать на пару с собой еще кого-то, кошка даже не думала — получилось ведь. Это уж Анафема позже задумалась — как? Но это было позже. А пока же кошка опустила домовенка на прикроватную тумбочку и стала будить свою хозяйку.
— Анафема, Анафема, вставай! — и по Анафеме Петровне промчался «тыгыдык», надо же разбудить, а как еще будить, если не встает?
— Фима, ты что? — три часа ночи всего. Случилось что ли что-то?
— Смотри!
Как Анафема ни напрягала зрение, но ничего и никого не видела. Комната как комната, тумбочка, как тумбочка.
А домовенок меж тем печально бубнил:
— Ну что ты к ней пристала, она же человек, они нас не видят, если только мы сами не решим им показаться, а у меня сейчас сил нет, чтобы людям показываться. Отстань от неё, все равно не увидит.
Но кошка Фима и не думала отставать, она-то знала свою хозяйку.
— Анафема, домовой тут.
— Хде?!
— Да вот, на тумбочке.
— Ну-ка, Фима, побудь моими глазами, чтобы я могла посмотреть.
И точно — на тумбочке сидел маленький мужичок-старичок, самый что ни на есть домовой. Сидел на краю, качал ножками и печально смотрел на Анафему, все равно ведь не увидит… А он, если вскорости места себе для жительства не найдет, так и совсем того… Эх…
— Домовой, а домовой, как кличут-то тебя? Меня Анафема, а тебя как?
— Ой, неужто видишь?
— Вижу.
— Кузьма меня звать.
— Приветствую тебя в своем доме, Кузьма. Не соблаговолишь ли остаться, перекусить, погостить, да сил набраться?
— Приглашаешь что ли?
— Предлагаю. А оставаться или нет, это уж, Кузьма, тебе самому надо решать.
— Ой, благодарствую, Анафема, благодарствую.
Вскоре домовой Кузьма был напоен и накормлен, и уложен спать — Фима поделилась с ним одним своим спальным местом, а Анафема дала шаль, вместо покрывала. Расспрашивать Кузьму решили уже тогда, когда отоспится.
Продолжение — «Утро с пряниками и тайнами и стул для домового» — см. ссылку ниже: