Многие с детства помнят крапивинского мальчика со шпагой и других персонажей из мира детства. Чистые и романтичные, эти герои покорили сердца многих советских детей. Хотелось бы, чтобы книги эти не стали просто достоянием истории, а продолжали будить светлые чувства и смогли выдержать конкуренцию с зомби и фэнтезийной мистикой. Читайте интервью с младшим сыном Владислава Крапивина. Алексею 48 лет, по образованию он литературный редактор и много работал с отцом-писателем.
Софья: Вы помните свое первое знакомство с книгами отца?
Алексей: Конечно. Мне было около четырех или пяти лет. Взял с полки, такая маленькая, зеленая, «В ночь большого прилива». Откуда-то уже знал: папина. Открыл, увидел заголовок «Далекие горнисты». И решил, будто это что-то опять про Гражданскую войну, вроде как «Павлик-фанфарист» или «Зяблик». Эта тема меня не слишком цепляла, и я поставил книжку на место)) Лишь где-то через год взял ее же и прочитал заглавную повесть. И пошло-поехало. А следующей, пожалуй, была уже «Голубятня». Перечитывал много раз.
Софья: Вы слышите голос отца, интонации, когда читаете его книги? Узнаете о нем что-то новое из его книг?
Алексей: Нет, не слышу голос.
Новое из книг о нем? Не из художественных. Вот когда он стал писать и публиковать мемуары, это было что-то новое для меня. Знакомые интонации в ситуациях, в которых я его не наблюдал. А неопубликованный до сих пор дневник — это вообще иногда какое-то откровение. Вот как он, оказывается, видел то, что мы пережили вместе! И даже досада — почему же ты не нашел тогда таких слов, чтобы сказать их вслух?
Софья: Возможно, на бумаге ему было легче найти слова. Или спустя годы. Каким он был человеком? Отцом? Например, что для него было важнее — семья, творчество, Каравелла? Отражались ли на его настроении успехи-неуспехи в творчестве?
Алексей: Ну, каким отцом... поскольку ни я, ни мой брат, пока не стали маргиналами и уголовниками, получили высшее образование и родили ему внуков, наверно, хорошим.
Я бы ответил так: на первом месте Каравелла, она же его главное творчество (его слова — «главное дело жизни»). Семья на третьем. Но не ниже!
Софья: Это неудивительно для творческих людей, вам это тоже не чуждо. Вы себя или близких в персонажах не узнавали?
Алексей: Интересный вопрос. Тут надо подробно. Наверное, в его книгах были какие-то «идеальные мы» — я и брат. В смысле какими он хотел бы нас видеть.
Был такой персонаж (где? в «Лужайках»? или нет?.. проклятая память!) Матвей-с-гитарой. Это я. Я тогда не отлипал от гитары, а потом он дает мне на вычитку эту штуку (я еще и корректором был), ну и я узнаю себя. Впрочем, это неточно. Где точно я — на иллюстрации Медведева к «Выстрелу с монитора». Евгений Алексеевич мне признался: «Совершенно не знал, как рисовать Павлика Находкина, пока не увидел тебя в кепочке козырьком назад».
Что касается моей мамы, это та учительница из «Журавленка», которая приютила Журку. Потому что мама однажды возмутилась: «Слава, а вообще, по-твоему, не бывает нормальных учителей?». Ну вот он про нее и написал.
Софья: Поняла. Интересно. Я понимаю возмущение вашей мамы. Можете сказать, что было самым важным для отца в отношении вас, его детей, были слова, которые он часто повторял как наставление?
Алексей: Ну, он сказал, что, если я начну курить, он меня убьет. Мне 12 было. Я и не начал, терпел до тридцати трех.
Показал как-то мне дежурных в школе: «Это называется синдром вахтера. Не надо так».
Как наставления — все это было в парадигме отряда. Ну, не лги. Не нападай. Несправедливость. Свое мнение. Не всегда это красиво ложилось на реальность.
Софья: Я не очень поняла, что значит «не всегда это красиво ложилось на реальность»? Это была романтика, оторванная от жизни? Реальность не всегда хотела принимать эту парадигму?
Алексей: Можно и так сказать… Отряд — в книгах, а в реальности все было не так. В конце 80-х уже не так.
Ну и отец порой ставил задачи, которые невозможно выполнить.
Пример — книга «Фрегат Звенящий». Название мое, кстати. Я для нее рисовал схемы всех этих корабликов. Верстал мой брат (а я топтался рядом и ловил баги). И вот Павел получает задание — сверстать к утру с нуля. Внимание, это 20 авторских листов, с картинками и схемами, в пейджмейкере. У брата очки на лоб: «Папа, что?» А папа не знает и знать не хочет объем работы, знает лишь, что его сыновья — лентяи)))
Софья: Вирус писательства тоже отец вам привил?
Алексей: Вирус писательства — да, а кто же. Начать с того, что он предложил мне однажды придумать сюжет, а он бы написал, это 1994 год. Я придумал, но мы не сработались. Ему было неинтересно о чем-то, кроме мальчишек, а я про другое придумал.
Брат стихи пишет, мама мемуары издала, не про него, а про детство.
Софья: Я все о романтике думаю. Чистая романтика, она, наверное, всегда такая. Ей место в книжках. Так ведь?
Алексей: Романтика... а вы знаете, я его однажды спросил: «Сам-то как считаешь, какая лучшая книжка?» Он задумался и твердо ответил... ни за что не угадаете.
Софья: «Голубятня»?
Алексей: Нет. «Оранжевый портрет». Там у него Юля получилась, понимаете? Живая. Девушка. Главная героиня.
И еще он очень гордился Егором Петровым. Ну, он еще не дописал про него, но с удовольствием мне рассказывал, мол, это не Каховский, это другое.
Так что у него не только «крапивинские мальчики» получались.
Софья: С сюжетом сотрудничество не пошло))) Но вы уже упоминали, что помогали отцу в работе с корректурой.
Алексей: Я с начала 90-х работал с ним как корректор над каждой новой вещью. Например, «Пистолет капитана Сундуккера» вычитывал ровно десять раз, потому что очередное издательство, заключив договор и выплатив аванс, прекращало свое существование, а каждое новое успевало перед этим напортачить и в макете, и с орфографией. Поэтому отец всегда требовал вычитать заново.
Постепенно начал спрашивать совета...
Помню, жуткий по накалу спор касаемо безгрешности детей. Четверо солдат поймали мальчишек, бросивших в них гранату, и собирались казнить жуткой смертью (Птичка одного звали). Несмотря на то, что граната не взорвалась.
Я настаивал, что граната должна была взорваться.
Отец — ни в какую. Детей должны были казнить исключительно из садистских побуждений.
Я говорил: а какая разница? Эти дети тоже военные. Почему надо делать их ягнятами? «Садистские побуждения» никуда бы не делись все равно!
Он обещал подумать. Думал сутки. Потом позвал: «Нет, даже если ты прав, я так не могу».
А как полноправный редактор я работал лишь над одной книгой — «Дагги-Тиц». Там довольно много пришлось сокращать и убирать. Больше всего запомнился эпизод, где отчим главного героя рассказывает про случай из своего детства. Они с друзьями спасли и вылечили вороненка, но тот не начинал летать. Боялся высоты. Поэтому они сажали его в клетку и... привязав к воздушному змею, отправляли в небо. Пусть не боится!
В общем, я сказал, что это нельзя печатать. Ни за что.
Софья: Признаюсь, у меня в статье «Мир детства в повести «Крик петуха» и Командор Крапивин» была фактическая ошибка про Свердловск. Благодаря вашему замечанию — исправила. Ну и теперь можно подвести итог.
Алексей: Вот в «Голубятне» есть фраза: счастье — это когда счастливы те, кого ты любишь. Он немного по-своему это понимал. Всегда боялся за близких…
Софья: В жизни всегда все намного сложнее, но, по крайней мере, идеал-то хочется иметь правильный. Это очень ценные ваши замечания о персонажах — живых людях. Ключевой момент для понимания личности. Но я хочу сказать, что крапивинские мальчишки — это та ценность, которую Владислав Крапивин имел мужество отстаивать в своих книгах. Ведь накачать мышцы, наверное, легче, чем накачать душу, быть человечным. И, хотя, возможно, сам Крапивин не во всем и не всегда соответствовал, да это и нереально, он ведь все-таки был взрослым, а не «крапивинским мальчиком», но он приложил массу усилий для воплощения своего идеала в жизнь. И его книги до сих пор служат нравственным ориентиром и духовной поддержкой для многих людей.
Спасибо за ответы, Алексей!
При цитировании фрагментов интервью ссылка на эту статью обязательна!
Жмите на гиперссылки и попадете прямиком в тематические подборки «Литературная мастерская» или «Интервью с авторами».
Если вам нужна редактура или корректура, я на связи в ВК.
