Анна смотрела на остывший чай в треснувшей чашке. Трещина змеилась от края до середины — такая же тонкая и едва заметная, как та, что пролегла между ней и мужем за последний год. Тишина в коммунальной кухне казалась неестественной — обычно в это время Людмила Ивановна уже гремела кастрюлями, намеренно громко, словно демонстрируя своё присутствие в их жизни.
На стене тикали старые часы — единственные, которые пережили все коммунальные войны и остались на своём месте. Анна помнила, как Слава рассказывал: часы повесил его отец, когда они только въехали сюда. "Пусть отмеряют наше счастливое время," — сказал он тогда. Теперь эти часы отсчитывали совсем другое время.
— Опять не завтракала? — голос свекрови раздался из коридора раньше, чем она сама появилась на пороге. — Вот Славик потому и худой такой, что жена...
— Доброе утро, — перебила Анна, не поднимая глаз от чашки. Она заметила, как дрогнула рука, державшая ложку.
Людмила Ивановна шумно вздохнула и начала выкладывать продукты из своей потёртой клетчатой сумки — той самой, с которой ходила ещё на работу в школу. Каждое движение было наполнено укором:
— Я котлет нажарила. Славику на работу положила, и вам оставила. А то что ж это такое — одними бутербродами... Вот у меня соседка Валентина говорит...
— Спасибо, но я не голодна.
— Не голодна она! — Людмила Ивановна всплеснула руками, и её браслет звякнул о край стола. — А потом в обморок грохнешься, как в прошлый раз. Славик с работы прибежал, весь белый. Я ему говорю: "Сыночек, это всё от того, что..."
— Это было от давления, — тихо возразила Анна. — И год назад. После ночи без сна над срочным заказом.
— От недоедания! — отрезала свекровь. — Вот у нас в школе была одна учительница, тоже всё худела-худела...
За окном громко засмеялись дети, и Анна поймала быстрый, почти хищный взгляд свекрови. Она знала, о чём та думает.
— Людмила Ивановна, — начала Анна, собирая остатки спокойствия, — мы же обсуждали...
— Что обсуждали? Что внуков мне не видать? — свекровь демонстративно загремела кастрюлями. — Все подруги уже с колясками гуляют, а я что? Что я людям скажу?
— А что вы обычно говорите, когда читаете мои письма и роетесь в моих вещах?
Тишина упала между ними, звенящая и острая. Людмила Ивановна медленно повернулась, её лицо побелело:
— Как ты смеешь...
Звяканье ключей в замке прервало начинающуюся сцену. Слава вернулся со смены раньше обычного. Он замер в дверях, оценивая обстановку — эта привычка появилась у него в последние месяцы.
— О, мам, ты уже здесь, — он попытался улыбнуться, но вышло неубедительно. Тени под глазами выдавали усталость после ночной смены. — А я думал к обеду придёшь.
— Решила пораньше, сынок. Ты же голодный с ночной? — Людмила Ивановна мгновенно преобразилась, засуетилась вокруг сына. — Я тебе супчик разогрею...
Анна встала из-за стола, чашка звякнула о блюдце:
— Я в комнате поработаю.
— Нюта, подожди, — Слава шагнул к жене, но мать уже тянула его к плите:
— Садись, всё горячее. Я тут пирожков напекла, с капустой, как ты любишь. А то готовить-то тебе некому...
Хлопнула дверь их комнаты. Слава устало потёр лицо:
— Мам, мы же договаривались — ты предупреждаешь, когда приходишь.
— Господи, до чего дожили! — Людмила Ивановна схватилась за сердце — жест, отработанный годами преподавания. — Мать должна предупреждать, чтобы к сыну зайти! В моё время...
— Мам, не начинай.
— Что "не начинай"? Я же вижу, как она тебя мучает. Худой стал, осунулся. На двух работах пашешь, а она целыми днями дома сидит, рисует свои картинки... Вот Валя рассказывала, её невестка...
Слава встал из-за стола:
— Мам, я спать пойду. Устал очень.
— Даже супа не поешь? — голос Людмилы Ивановны дрогнул. — Я же с утра варила...
— Потом. Извини.
В коридоре его догнал причитающий голос:
— Вот так всегда теперь! Мать старается-старается... А ты помнишь, как в детстве любил мой суп? Помнишь, Славик?
Слава замер у двери, рука подрагивала на ручке. В этот момент он как никогда походил на мальчика с той старой фотографии, что стояла у матери на комоде — растерянный, пойманный между двумя правдами.
В комнате Анна сидела за компьютером, механически водя мышкой по коврику. На экране застыл незаконченный рисунок — иллюстрация к детской книжке. Маленькая девочка держала за руку маму, и они вместе смотрели на звёздное небо. Слава присел на край дивана, пружины тихо скрипнули:
— Прости. Я не знал, что она придёт.
— Знаю, — Анна продолжала смотреть на экран. — Как и в прошлый раз. И позапрошлый.
За стеной раздался звон посуды — Людмила Ивановна словно подчёркивала каждое их слово своей звуковой партитурой.
— Поговорю с ней ещё раз, — Слава потянулся к жене, но она едва заметно отстранилась.
Анна наконец развернулась к мужу:
— Знаешь, что я поняла? Дело не в ней. Дело в нас. В тебе.
— Что ты имеешь в виду?
— Она нашла мои тесты на беременность, — тихо сказала Анна. — Все три. И оставила на их месте тот самый травяной сбор, который считает чудодейственным. С запиской "От мамы, которая желает тебе добра".
Слава побледнел:
— Она рылась в твоих вещах? Опять?
— А ты удивлён? — Анна горько усмехнулась. — Она проверяет мою сумку, читает мои записи, комментирует мои разговоры по телефону. Каждый день, Слава. Каждый чёртов день она находит способ показать, что я здесь чужая. Что я недостаточно хороша для её сына.
— Нюта...
— Нет, послушай. Помнишь, как мы мечтали о своём доме? О том, как будем завтракать вместе, как будем приглашать друзей... Как будем сами решать, когда заводить детей?
— Сейчас сложно с деньгами, ты же знаешь.
— Дело не в деньгах. — Анна встала, подошла к окну. За стеклом качались голые ветки старого клёна. — Дело в выборе, Слава. И этот выбор должен сделать ты. Не я, не твоя мама — ты.
За стеной что-то с грохотом упало. Людмила Ивановна громко охнула. Звук был подозрительно театральным.
— Пойду помогу, — Слава встал.
— Конечно, — тихо сказала Анна. — Как всегда.
Вечером, когда Людмила Ивановна наконец ушла, унося с собой непрошеные советы и недоеденные пирожки, они лежали в темноте, глядя в потолок. По стене скользили тени от проезжающих машин, где-то вдалеке лаяла собака.
— Я позвонил риелтору, — неожиданно сказал Слава. — Есть вариант в пригороде. Небольшой дом, требует ремонта, но...
Анна резко села на кровати:
— Правда?
— Правда. — Он взял её руку, переплёл пальцы. — Я же обещал тебе дом. Настоящий дом.
— А как же мама?
Слава помолчал, потом тихо сказал:
— Знаешь, сегодня, когда она снова начала про детей... Я вдруг вспомнил, как в детстве прятал от неё дневник. Каждую двойку, каждое замечание — всё было трагедией. Я так боялся её разочаровать, что врал. И сейчас... — он сжал руку Анны крепче, — сейчас я не хочу, чтобы наши дети тоже прятались.
— Значит...
— Значит, будет приезжать в гости. По выходным. Предварительно позвонив.
Анна тихо рассмеялась, впервые за долгое время.
— Знаешь, — сказал Слава, притягивая её к себе, — я сегодня понял одну вещь. Дом — это не там, где твоя мать. А там, где ты сам решаешь, кому открывать дверь.
За окном шумел дождь. Где-то на общей кухне капала вода из крана — вечный аккомпанемент их коммунальной жизни. Но в их маленькой комнате было тепло и спокойно. Анна положила голову на плечо мужа и закрыла глаза. Завтра будет новый день, и впервые за долгое время она знала точно — этот день они встретят вместе.
