– Десять лет работы! Десять лет нашей жизни! – Павел в отчаянии сжал поручень больничной кровати. – Ты хочешь всё это похоронить?
Стерильная белизна больничных стен давила на сознание. Александр Соколов смотрел в окно палаты, где моросящий октябрьский дождь размывал очертания московских высоток. Капли медленно стекали по стеклу, и он пытался сфокусировать взгляд на одной из них, только чтобы не встречаться глазами с Павлом, который уже час пытался достучаться до него.
– Саша, послушай...
– Нет.
– Ты не можешь просто...
– Могу. Я уже похоронил себя, Паша, – Александр наконец повернулся к другу, и его глаза блеснули яростью. – Какая, к черту, разница, что будет с компанией?
Павел опустился в кресло у кровати. За пятнадцать лет дружбы он никогда не видел Сашу таким. Даже в самые тяжёлые кризисы, когда их IT-стартап балансировал на грани разорения, тот источал уверенность и энергию. А сейчас перед ним был человек с погасшим взглядом и горькой складкой у губ.
– Врачи говорят, реабилитация...
– Хватит! – Александр ударил кулаком по подлокотнику. – Я всё знаю про реабилитацию. И про "шансы восстановления подвижности". И про "нужно время". Знаешь, что я ещё знаю? Что моя жена не может смотреть мне в глаза. Что она вздрагивает каждый раз, когда нужно помочь мне сесть в эту чёртову коляску. Что...
Он осёкся, сжал зубы, пытаясь удержать рвущиеся наружу слова.
– Марина просто нуждается в поддержке, – тихо сказал Павел. – Ей тоже тяжело.
– Тяжело? – Александр издал короткий лающий смех. – Да, наверное, тяжело смотреть, как твой муж превращается в беспомощного инвалида. Тяжело понимать, что вместо успешного бизнесмена придётся жить с... этим.
Он обвёл себя рукой – больничную пижаму, неподвижные ноги под одеялом, капельницу у кровати.
– Саша...
– Я всё продаю, – тихо произнёс Александр. – Точнее, почти всё. Оставлю себе блокирующий пакет, а контроль – твой. Ты справишься лучше.
– Но...
– Решение принято. Документы готовятся, – он снова отвернулся к окну. – Брачный договор предусматривает солидную компенсацию при разводе. Марина не будет спорить.
– При разводе? Ты с ума сошёл? Вы же...
– Я видел, как она смотрит на меня, Паша. Как отводит глаза. Как старается поменьше прикасаться. Это вопрос времени. И я... я просто хочу опередить события. Пока ещё могу сам принимать решения.
Дождь усилился, и по стеклу побежали извилистые дорожки, словно слёзы по лицу. Павел ещё несколько минут сидел молча, затем тяжело поднялся.
– Я не позволю тебе всё разрушить, – сказал он твёрдо. – Ни компанию, ни семью.
– У тебя нет выбора, – так же твёрдо ответил Александр. – Документы будут у юристов завтра.
Прошел месяц. Марина приходила каждый день – садилась у кровати, рассказывала какие-то незначительные новости, пыталась шутить. Он отвечал односложно, часто делал вид, что дремлет. В глубине души надеялся – может, ошибся? Может, справится?
А потом начались "срочные дела" и "важные встречи". Она стала приходить реже, звонить всё короче. Он замечал, как она нервничает в его присутствии, как избегает смотреть на коляску, как её руки дрожат, когда нужно помочь ему пересесть.
Её последний приход он запомнил в деталях. Она вошла в палату какая-то неестественно прямая, собранная. Села рядом, сложила руки на коленях.
– Нам нужно поговорить.
Он молчал, глядя в окно.
– Я... я встретила другого человека, – слова падали, как камни. – Это случилось недавно. Я не планировала, правда. Просто... – она запнулась. – Я пыталась, Саша. Честное слово, пыталась. Но я не справляюсь. Это выше моих сил. Я не создана для роли сиделки, я...
– Кто он? – спросил Александр, не поворачивая головы.
– Это важно?
– Нет. Наверное, нет.
Повисла тяжёлая пауза.
– Я не буду претендовать на компанию, – наконец произнесла она. – У нас брачный договор, там всё прописано. Я просто... хочу начать новую жизнь.
– Убирайся, – тихо сказал он.
– Саша...
– Убирайся!
Она встала, постояла секунду у кровати, словно хотела что-то добавить. Потом молча вышла. Это было их последнее "прощай".
Дом на берегу алтайского озера он купил, даже не посмотрев толком фотографии. Просто ткнул пальцем в первое попавшееся объявление – подальше от Москвы, от людей, от прошлой жизни. Трёхэтажный особняк из темного камня и стекла, затерянный среди вековых сосен, показался ему подходящим местом для добровольного изгнания.
Когда его привезли сюда, стоял ноябрь. Свинцовое небо сливалось с серой гладью озера, ветер пригибал голые ветви берёз к земле, а сосны шумели почти зловеще, словно предупреждая – здесь тебе не найти покоя.
Первые недели слились в один бесконечный серый день. Утренний кофе, бесконечное разглядывание озера из панорамных окон, виски по вечерам. Много виски. Телефон он отключил ещё в Москве, ноутбук не открывал. Горничная – немолодая молчаливая женщина – появлялась дважды в неделю, чтобы прибраться и пополнить запасы продуктов. Его это устраивало – никаких разговоров, никаких сочувственных взглядов.
По ночам ему снилась авария. Снова и снова он переживал тот момент: визг тормозов, удар такой силы, что весь мир перевернулся, скрежет металла, звон стекла... Он просыпался в холодном поту и долго сидел в темноте, глядя на отражение луны в чёрной воде озера.
Иногда он подолгу смотрел на бутылку снотворного, прописанного ещё в московской клинике. Интересно, хватит ли целой упаковки, чтобы уснуть и не проснуться? Но каждый раз что-то останавливало – может быть, малодушие, а может, остатки гордости.
В тот день, когда в его жизни появилась Айгуль, он как раз размышлял об этом, глядя на озеро сквозь янтарную жидкость в стакане. Звонок в дверь застал его врасплох – горничная должна была прийти только через два дня.
– Кто? – рявкнул он в домофон.
– Здравствуйте, Александр Викторович. Я Айгуль Нурмагамбетова, ваша новая сиделка.
– Что? Какая ещё... – он осёкся, сообразив. – Павел. Чёртов Павел!
– Да, это Павел Андреевич меня нанял, – спокойно подтвердил голос в домофоне. – Но мы можем обсудить это внутри? На улице довольно холодно.
– Убирайтесь! – он ударил кулаком по подлокотнику коляски. – Мне не нужна сиделка!
– Вам решать, – всё так же невозмутимо ответила женщина. – Но я всё равно останусь в доме напротив. Павел Андреевич снял его на полгода.
Александр замер.
– Что?
– Дом напротив, – терпеливо повторила она. – Я буду жить там. И каждое утро приходить сюда. Вы можете не впускать меня, это ваше право. Но я всё равно буду приходить.
В её голосе не было ни вызова, ни упрёка – только спокойная констатация факта. Это почему-то взбесило его ещё больше.
– Вы что, не понимаете русского языка? Убирайтесь!
– Понимаю. И казахского тоже. И английского немного. Так вы откроете дверь?
Он задохнулся от возмущения. А потом вдруг, неожиданно для себя, рассмеялся – первый раз за много месяцев. Смех был хриплым, больше похожим на карканье, но настоящим.
– Вы невозможны, – сказал он, нажимая кнопку домофона.
– Знаю, – просто ответила она. – У меня чай с собой. Зелёный, очень хороший.
Она вошла – невысокая, в простом тёмном пальто, с небольшой сумкой через плечо. Морщинки в уголках глаз, спокойный взгляд, седина в чётко уложенных волосах. Ничего особенного – обычная женщина средних лет. Только глаза необычные – тёмные, глубокие, словно два колодца, в которых прячется какая-то тайна.
– Где у вас кухня? – спросила она, аккуратно снимая пальто.
– Вы что, правда не уйдёте?
– Нет, – она повесила пальто на вешалку. – Так где кухня?
Он молча махнул рукой в сторону коридора. Она кивнула и пошла туда, словно была у себя дома. Через несколько минут с кухни потянулся тонкий аромат незнакомых трав.
– Это особый сорт, – донёсся до него её голос. – Из высокогорных районов Китая. Помогает успокоить мысли.
– Мне не нужно...
– Нужно, – перебила она. – Вам очень нужно, Александр Викторович. И не только чай.
Он развернул коляску, собираясь уехать в спальню, но что-то его остановило. Может быть, этот необычный аромат. Или её спокойный, уверенный голос без тени жалости или снисхождения. Или просто усталость от одиночества, в котором он сам себя заточил.
Через пять минут они пили чай на кухне, и он вдруг поймал себя на том, что впервые за долгие месяцы не испытывает желания немедленно остаться одному.
Дни потекли по-новому. Айгуль появлялась ровно в восемь утра – бесшумная, собранная, с неизменной полуулыбкой. Готовила завтрак, меняла постель, помогала с утренними процедурами. Александр поначалу сопротивлялся любой помощи, но её руки были такими уверенными и профессиональными, что постепенно он начал смиряться с неизбежным.
Она никогда не заговаривала первой – просто делала своё дело, напевая что-то тихое на незнакомом языке. Иногда он ловил себя на том, что прислушивается к этим напевам – в них была какая-то первобытная сила, словно ветер, веками гулявший в алтайских горах, вдруг обрел голос.
– Что это за песня? – спросил он однажды, не выдержав.
– Колыбельная, – ответила она просто. – Моя бабушка пела.
– О чём она?
– О горном орле, который учит своих птенцов летать. О том, как страшно им делать первый шаг с края гнезда. И как важно поверить в свои крылья.
Он хмыкнул: – Намекаете на что-то?
– Что вы, Александр Викторович, – она невозмутимо расправляла простыню. – Просто песня.
Декабрь пришёл с метелями. Озеро затягивало льдом, сосны стояли в снежных шапках, словно древние стражи в белых доспехах. По ночам ветер выл в печной трубе, а утром Айгуль приносила с собой запах мороза и какой-то удивительной свежести.
– Сегодня минус тридцать, – сообщила она как-то, растирая покрасневшие руки. – Но небо чистое, звёзды видно. Красота!
– Вам бы в тепле сидеть в такую погоду.
– В тепле скучно, – она поставила чайник. – Вот помню, в Павлодаре...
И осеклась, словно прикусив язык.
– Что в Павлодаре? – он впервые услышал в её голосе неуверенность.
– Ничего. Просто вспомнилось...
Она отвернулась к плите, но он успел заметить, как дрогнули её руки. Что-то было в её прошлом, какая-то боль, которую она прятала за привычной улыбкой. Но он не стал расспрашивать – у каждого свои демоны, и право молчать о них тоже нужно уважать.
В середине декабря случилось непредвиденное – сломался котёл отопления. Пока вызванный из города мастер добирался по заснеженным дорогам, дом начал остывать. Айгуль металась между камином в гостиной и печкой на кухне, пытаясь сохранить тепло.
– Вам нужно перебраться в дом напротив, – сказала она решительно. – Там есть запасной генератор и...
– Нет.
– Александр Викторович...
– Я сказал – нет! Это мой дом. Я никуда не поеду.
Она смерила его долгим взглядом: – Хорошо. Тогда я останусь здесь.
– Не нужно. Справлюсь сам.
– Конечно справитесь, – она принялась растапливать камин. – Но я всё равно останусь.
К ночи температура в доме упала до десяти градусов. Айгуль натащила в гостиную всех одеял, какие нашла, растопила камин по-деревенски жарко, вскипятила чай в старом армейском термосе.
– Придётся ночевать тут, – сказала она, подкладывая дрова. – В спальне слишком холодно.
Он сидел в коляске у камина, закутанный в одеяло, и смотрел на пляшущие языки пламени. Почему-то вспомнились зимние вечера в детстве, когда они с отцом ездили на дачу. Там тоже была печка, и отец учил его правильно складывать дрова, чтобы огонь горел ровно и жарко.
– У вас хорошо получается, – сказал он неожиданно для себя. – С огнём.
– А, это у меня от отца, – она улыбнулась каким-то своим мыслям. – Он был геологом, всю жизнь в экспедициях. Научил меня костры разводить, в тайге ориентироваться... – Она вдруг замолчала, и улыбка погасла.
– Что с ним случилось? – тихо спросил Александр.
– Умер. Давно уже. Инфаркт в горах – быстро, почти мгновенно. Наверное, это даже хорошо – он бы не вынес больничной койки. Не такой человек был.
В её голосе звучала старая, давно пережитая боль. Александр вдруг поймал себя на желании спросить ещё что-то, узнать больше об этой женщине, которая каждый день приходила в его дом, но оставалась такой же загадкой, как в первый день.
Но тут она встала, поправила поленья в камине: – Попробуйте поспать, Александр Викторович. Я посижу, прослежу за огнём.
Он хотел возразить, но усталость навалилась внезапно, веки отяжелели. Последнее, что он увидел перед тем, как провалиться в сон – её силуэт на фоне пламени, и отблески огня в глубоких, как колодцы, глазах.
Мастер приехал только к полудню следующего дня. Пока он возился с котлом, они с Айгуль завтракали на кухне – она каким-то чудом умудрилась приготовить на печке блины.
– Вы совсем не спали? – спросил Александр, заметив тени под её глазами.
– Немного подремала в кресле, – она пожала плечами. – Привычка еще с больницы – могу спать сидя.
– Вы работали в больнице?
Она замерла на секунду, словно решая, стоит ли отвечать.
– Да, в Павлодаре. Хирургом.
– И почему ушли?
– Так получилось, – она отвернулась к плите. – Будете ещё блины?
Он понял – разговор окончен. Но что-то изменилось после той ночи у камина. Словно треснула невидимая стена, которую он старательно возводил между собой и миром.
Он начал замечать детали, которых раньше не видел. Как она всегда приносит с собой живые цветы – небольшой букетик полевых трав или веточку с ягодами. Как разговаривает с синицами, прилетающими к кормушке за окном. Как умеет находить красоту в самых простых вещах – в узоре инея на стекле, в игре солнечного света на поверхности озера, в причудливых тенях от сосен на снегу.
Однажды он застал её в гостиной – она стояла у окна с телефоном в руках, фотографируя закат.
– Увлекаетесь фотографией?
– Что вы, – она смутилась. – Просто иногда хочется сохранить момент. Смотрите, как солнце красиво садится – словно в озеро ныряет, растапливая лёд.
Он подъехал к окну. Действительно, заходящее солнце окрасило ледяную гладь и небо в невероятные оттенки золота и пурпура. Облака походили на причудливых птиц, летящих к горизонту.
– Можно? – он протянул руку к её телефону.
Она удивленно подняла брови, но телефон отдала. Он сделал несколько снимков, пытаясь поймать тот самый момент, когда солнечный диск коснется кромки воды.
– У вас хороший глаз, – заметила она, глядя на фотографии. – Вон тот кадр, где луч пробивается сквозь сосны – просто замечательный.
На следующий день она принесла штатив для телефона.
– Это вам. Чтобы удобнее было фотографировать.
Он хотел отказаться, но увидел в её глазах такую искреннюю радость, что не смог.
К Новому году природа словно решила показать всю свою мощь. Метели сменялись обжигающими морозами, потом вдруг налетала оттепель, а за ней снова приходил холод. Айгуль теперь часто оставалась в доме допоздна – говорила, что в такую погоду нужно следить за котлом. Он делал вид, что верит.
В один из таких вечеров она готовила на кухне какое-то особенное имбирное печенье – по старинному казахскому рецепту, как она сказала. Дом наполнился пряными ароматами, и впервые за долгое время Александр почувствовал приближение праздника.
– А у вас... есть планы на Новый год? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно.
– Конечно, – она вынимала противень из духовки. – Буду печь пироги, наряжать ёлку...
– Ёлку?
– Да, я договорилась, привезут завтра. Небольшую, но пушистую. И игрушки уже купила.
Он смотрел на неё с изумлением: – Вы что, собираетесь праздновать здесь?
– А где же ещё? – она невозмутимо раскладывала печенье на блюде. – Не могу же я оставить вас одного в новогоднюю ночь.
– Но ваша семья...
Она вдруг замерла, и её руки, державшие блюдо, едва заметно дрогнули.
– У меня больше нет семьи, Александр Викторович, – сказала она очень тихо.
И что-то в её голосе – глубокая, затаённая боль – заставило его прикусить язык и не задавать больше вопросов.
Ёлку привезли на следующий день – маленькую, но действительно пушистую, как она и обещала. Айгуль украшала её с какой-то детской радостью, напевая свои горные колыбельные. А потом достала откуда-то гирлянду и развесила по всей гостиной.
Когда стемнело, она включила огоньки. Разноцветные блики заплясали на стенах, отражаясь в тёмных окнах, и комната вдруг показалась теплее и уютнее.
– Как в детстве, правда? – спросила она, любуясь своей работой.
Он хотел ответить что-то язвительное про бессмысленность праздников, но внезапно вспомнил – ёлка в их старой квартире, мама развешивает гирлянды, запах мандаринов и хвои, ощущение чуда... Комок подкатил к горлу.
– Да, – сказал он хрипло. – Как в детстве.
Новогодняя ночь опустилась на заснеженный берег внезапно – словно кто-то накинул на мир бархатное покрывало, расшитое звёздами. Озеро застыло чёрным зеркалом, отражая огни гирлянд и редкие огоньки далёких домов на противоположном берегу.
Айгуль превзошла себя – накрыла праздничный стол, зажгла свечи, даже поставила вазу с еловыми ветками, от которых по комнате плыл тонкий хвойный аромат. Александр наблюдал за её хлопотами с каким-то новым чувством – словно треснула ещё одна невидимая стена внутри.
– Десять минут до Нового года, – объявила она, включая телевизор. – Будете загадывать желание?
– В моём возрасте уже не верят в сказки.
– Дело не в возрасте, – она разлила по бокалам безалкогольное шампанское. – Дело в умении мечтать.
– О чём мечтать? – он невесело усмехнулся. – О том, чтобы встать с коляски? Или чтобы прошлое вернулось?
– А почему обязательно о прошлом? – она села напротив, и пламя свечи отразилось в её глазах загадочными искрами. – Может быть, стоит помечтать о будущем?
Он хотел ответить что-то резкое, но вдруг поймал себя на мысли – а ведь он действительно давно перестал думать о будущем. Словно жизнь остановилась в тот момент аварии, и всё, что было потом – лишь серая тень существования.
Куранты начали отбивать полночь. За окном вдруг вспыхнули фейерверки – оказывается, даже здесь, в глуши, люди праздновали.
– С Новым годом, Александр Викторович, – тихо сказала Айгуль. – Пусть он принесёт вам новые горизонты.
– И вам... – он запнулся, не зная, как правильно её называть.
– Просто Айгуль, – улыбнулась она. – В такую ночь можно без отчества.
Они помолчали, глядя на разноцветные вспышки в небе. Потом она встала: – У меня есть для вас подарок.
– Не нужно...
– Нужно, – она достала из сумки небольшой сверток. – Откройте.
Под оберточной бумагой оказался фотоальбом – простой, в кожаном переплете. Александр открыл его и замер: на первой странице была фотография озера на рассвете – та самая, которую он сделал несколько недель назад.
– Я распечатала ваши снимки, – пояснила она. – Они слишком хороши, чтобы существовать только в цифровом виде.
Он листал страницы, и перед глазами проплывали его собственные работы: закаты над водой, заснеженные сосны, причудливые облака, похожие на горные хребты... Он и не замечал, как много успел наснимать за это время.
– Спасибо, – сказал он хрипло. – Правда... спасибо.
– Не за что, – она снова улыбнулась. – У вас настоящий талант. Жаль его прятать.
В этот момент на экране телевизора начался праздничный концерт. Зазвучала старая песня – "В лесу родилась ёлочка". Айгуль вдруг замерла, прижав руку к груди.
– Что с вами? – встревожился Александр.
– Ничего, – она покачала головой, но он видел, как задрожали её губы. – Просто... Асель любила эту песню. Всегда просила включить её, когда мы наряжали ёлку...
– Асель?
Она словно не слышала вопроса, погруженная в воспоминания: – Ей было шесть, когда... В тот день была такая же метель. Муж повёз её на утренник в музыкальную школу. Она так радовалась – должна была играть эту песню на пианино... – Айгуль сделала глубокий вдох. – Гололёд. Встречная машина. Они погибли мгновенно.
Александр смотрел на неё, не в силах произнести ни слова. А она продолжала говорить – словно прорвало плотину, долгие годы сдерживавшую боль:
– Знаете, что самое страшное? Я ведь должна была ехать с ними. Но задержалась в больнице – сложная операция... Позвонила, сказала, чтобы ехали без меня. Если бы я была там... может быть...
– Не надо, – он вдруг понял, что не может этого слышать. – Не мучайте себя.
– Пятнадцать лет прошло, – она вытерла набежавшую слезу. – А всё как вчера. Каждый Новый год – как в первый раз.
За окном продолжали взрываться фейерверки, но их праздничный грохот теперь казался каким-то неуместным, почти кощунственным.
Они просидели до рассвета. Телевизор давно выключили, свечи догорели, а они всё говорили. Впервые за все эти месяцы – по-настоящему говорили.
Айгуль рассказывала о дочери – как та любила музыку, как просыпалась по утрам с песней, как мечтала стать пианисткой. О муже – талантливом архитекторе, который проектировал школы и детские сады, потому что верил: красота должна входить в жизнь с самого детства.
– Знаете, что я поняла тогда, в реанимации? – она смотрела куда-то сквозь темноту за окном. – Что есть два пути: либо уйти за ними, либо научиться жить за троих. Я выбрала второе.
– Как? – глухо спросил Александр. – Как вы смогли?
– Не сразу, – она грустно улыбнулась. – Сначала пыталась забыться в работе – сутками не выходила из операционной. Потом начала ездить по детским домам – привозила игрушки, книжки, просто играла с детьми. Муж всегда говорил: "Добро должно быть действием, а не намерением". Вот я и действовала.
Она помолчала, разглядывая остывший чай в своей чашке.
– А потом... потом поняла, что не могу больше быть хирургом. Каждый раз, когда привозили ребенка после аварии, я видела Асель. Каждый раз заново переживала тот день... Пришлось уйти.
– И вы стали сиделкой? – в его голосе не было привычной иронии, только искреннее удивление.
– Не сразу. Сначала просто помогала соседке – она после инсульта осталась. Потом её подруге. Потом как-то само пошло... Знаете, в этом тоже есть своя магия – помогать людям заново учиться жить.
Она вдруг спохватилась: – Ой, я вас утомила своими историями. Уже светает, а вы даже не отдохнули...
– Нет, – он поймал её руку. – Пожалуйста... расскажите ещё.
И она рассказывала – о своём детстве в Казахстане, о строгой бабушке, которая знала сотни легенд и лечила травами, об отце-геологе, который научил её находить красоту в камнях и никогда не сдаваться.
А за окном медленно разгорался первый рассвет нового года. Снег искрился в первых лучах солнца, и каждая снежинка вспыхивала маленькой радугой. Где-то в соснах радостно перекликались птицы, словно приветствуя новый день.
– Смотрите, как красиво, – прошептала Айгуль. – Каждый рассвет – это маленькое чудо. Новый шанс начать всё сначала.
Александр смотрел на неё – осунувшуюся после бессонной ночи, с седыми прядями в чуть растрепавшейся прическе, с затаённой болью и несгибаемой силой во взгляде. И вдруг понял: вот она, настоящая храбрость – не в том, чтобы не чувствовать боли, а в том, чтобы жить с ней и всё равно находить поводы для улыбки.
– Знаете, – сказал он тихо, – я ведь часто думал... что было бы проще умереть в той аварии. Избавить всех от проблем – и себя от этой... половинчатой жизни.
– Я знаю, – она мягко сжала его руку. – Поэтому и осталась тогда, в первый день. Увидела этот взгляд – слишком хорошо его знаю. Такой же был у меня в зеркале пятнадцать лет назад.
– А сейчас?
– А сейчас я знаю точно – жизнь всегда больше, чем наша боль. Просто иногда нужно время, чтобы это понять. И кто-то рядом, кто напомнит об этом в самые тёмные минуты.
Они замолчали. В тишине было слышно, как потрескивают остывающие поленья в камине, как ветер шумит в верхушках сосен, как бьётся сердце – его собственное сердце, которое вдруг снова захотело жить.
– Айгуль... – начал он и запнулся. – Вы не уйдёте?
– Нет, – она покачала головой. – Не уйду. Времена года сменяются, боль утихает, а я остаюсь. Такая уж у меня работа – быть рядом.
После той новогодней ночи что-то неуловимо изменилось в доме у озера. Словно невидимая тяжесть, годами давившая на плечи, стала немного легче. Александр начал замечать вещи, которых раньше не видел – как меняется свет на воде в разное время дня, как по-разному звучит ветер в соснах, как причудливо танцуют тени на снегу.
Однажды утром его разбудил странный звук – словно кто-то тихонько постукивал в окно. Он с трудом разлепил глаза и увидел на карнизе большую синицу, деловито долбившую клювом замёрзшее яблоко, которое Айгуль оставила там накануне.
– А, вы уже познакомились с Машкой, – улыбнулась она, входя в комнату с подносом. – Она у нас местная достопримечательность. Я её ещё осенью приметила – смелая такая, прямо в руки корм берёт.
– Машка? – он невольно усмехнулся. – Вы всем птицам имена даёте?
– Зачем всем? Только особенным, – она поставила поднос на столик. – Как и людям – некоторые проходят мимо, а некоторые остаются в сердце.
В её голосе мелькнула та самая, знакомая уже нотка печали, но теперь он знал её источник. И почему-то стало легче – словно разделенная боль действительно становится меньше.
В середине января ударили морозы. Озеро все сильнее затягивало толстым льдом, и местные жители протоптали по нему тропинку на другой берег – там, где летом приходилось делать большой крюк по дороге.
– Представляете, какая красота должна быть на той стороне! – сказала как-то Айгуль, глядя в окно. – Там есть смотровая площадка на холме, говорят, вся округа как на ладони.
– Да, наверное, – рассеянно отозвался Александр, просматривая почту на ноутбуке.
– А вы... не хотели бы съездить посмотреть?
Он оторвался от экрана: – Куда? На тот берег? На коляске?
– Почему нет? Дорога расчищена, снег утрамбован. Я узнавала – там даже пандус есть на смотровой площадке.
– Вы с ума сошли? – он захлопнул ноутбук. – Я же не выхожу из дома!
– Почему?
Этот простой вопрос почему-то выбил его из колеи.
– Потому что... потому что я не хочу, чтобы на меня пялились! Не хочу видеть в глазах людей жалость или, ещё хуже, брезгливость. Не хочу...
– Бояться? – мягко закончила она.
– Я не боюсь! – он стукнул кулаком по подлокотнику коляски.
– Боитесь, – она села напротив него. – И это нормально. Знаете, я тоже боялась. После их смерти – боялась выходить из дома, боялась видеть счастливые семьи, боялась детского смеха... Но однажды поняла – либо я позволю страху управлять моей жизнью, либо научусь жить заново. Выбор всегда за нами.
Он молчал, глядя в окно на заснеженный берег.
– Вы ведь фотограф, – продолжала она. – А фотограф должен видеть мир с разных точек зрения. Представьте, какие кадры можно сделать с той смотровой площадки!
– Вы манипулируете, – проворчал он, но уже без прежней злости.
– Конечно, – она улыбнулась. – Это тоже часть моей работы. Ну что, рискнём?
И он согласился – сам не понял, почему. Может быть, потому что устал от четырёх стен. Или потому что действительно захотел увидеть озеро с другого ракурса. Или просто потому что в глазах этой женщины не было ни жалости, ни снисхождения – только спокойная уверенность: всё получится.
Сборы заняли почти час. Айгуль укутала его, как ребёнка – тёплый свитер, куртка, плед на ноги. Достала откуда-то специальные рукавицы, чтобы Александр мог крутить колёса коляски руками.
– Откуда у вас это? – удивился он.
– Запаслась заранее, – просто ответила она. – Знала, что однажды пригодится.
Он вдруг понял – она с самого начала в это верила. В то, что он выберется из своего добровольного заточения. В то, что захочет жить, а не существовать. Ждала, не торопила, просто была рядом – и дождалась.
Мороз обжёг лицо, едва они вышли на крыльцо. Александр невольно зажмурился – отвыкшие от яркого света глаза слезились. Снег скрипел под колёсами коляски, и этот звук казался оглушительным после месяцев, проведённых в тишине дома.
– Держитесь правее, здесь накатано, – Айгуль шла рядом, готовая в любой момент подстраховать. – Как вы?
– Нормально, – процедил он сквозь зубы, хотя руки, сжимавшие обода колёс, дрожали – то ли от холода, то ли от напряжения.
Дорога к озеру показалась бесконечной. Несколько раз коляска застревала в снегу, и Айгуль молча помогала выбраться, не обращая внимания на его сдавленные ругательства. Один раз он чуть не перевернулся на обледенелом участке, и его прошиб холодный пот – но её сильные руки удержали коляску в последний момент.
– Может, вернёмся? – спросил он, когда они наконец добрались до берега.
– Уже почти пришли, – она указала на протоптанную по льду тропинку. – Смотрите, какой вид!
Озеро раскинулось перед ними бескрайней снежной пустыней. Солнце играло на ледяной корке, превращая её в гигантское зеркало. Где-то вдалеке виднелись тёмные фигурки рыбаков.
– Сумасшедшие, – пробормотал Александр. – В такой мороз...
– Почему сразу сумасшедшие? – она достала термос. – Просто живут. Вот, выпейте горячего чая.
Его руки так замёрзли, что он с трудом удерживал чашку. Айгуль заметила это и, не говоря ни слова, помогла ему поднести её к губам. Обжигающий чай с какими-то травами словно влил новые силы.
– Готовы продолжить? – спросила она, когда он допил.
Он хотел отказаться, но что-то в этой бескрайней белизне вокруг манило вперёд. Может быть, желание доказать самому себе, что он ещё на что-то способен.
Дорога по льду оказалась на удивление ровной – местные хорошо утрамбовали снег. Коляска катилась легко, только ветер свистел в ушах да поскрипывал лёд под колёсами.
– Стойте! – вдруг воскликнула Айгуль. – Смотрите!
В паре метров от тропинки на снегу сидела птица – большая, серая, с хохолком на голове.
– Кедровка, – шепнула Айгуль. – Редко они так близко к людям подпускают.
Александр медленно достал телефон, стараясь не спугнуть птицу. Та склонила голову набок, с любопытством разглядывая странных пришельцев, но не улетала. Кадр получился удивительным – серая птица на белом снегу, за ней – бескрайняя ледяная пустыня и тёмная полоса дальнего берега.
– Отличный снимок, – одобрила Айгуль, заглядывая в экран. – А говорили – не хочу выходить из дома.
Он промолчал, но внутри что-то дрогнуло. Может быть, она права? Может быть, он сам себя запер в клетку страха и одиночества?
Смотровая площадка оказалась на небольшом холме. Подъём был крутоват, но Айгуль помогла закатить коляску. И когда они наконец оказались наверху, Александр замер, поражённый открывшимся видом.
Весь залив лежал перед ними как на ладони. Солнце клонилось к закату, окрашивая снег и лёд в розовые тона. Дальний берег щетинился соснами, похожими на армию великанов в снежных доспехах. А над всем этим раскинулось огромное небо, пронзительно-синее, с лёгкими перистыми облаками.
Он снова достал телефон, но вдруг понял – никакая фотография не сможет передать этого чувства. Чувства свободы, простора, жизни вокруг. Впервые за долгие месяцы он ощутил себя частью этого мира, а не запертым в четырёх стенах наблюдателем.
– Знаете, – сказал он, не отрывая взгляда от горизонта, – я ведь правда думал, что моя жизнь закончилась. Что остались только стены, коляска и жалость к себе.
– А теперь? – тихо спросила она.
– А теперь... – он глубоко вдохнул морозный воздух. – Теперь я не уверен.
Она ничего не ответила, только положила руку ему на плечо – лёгко, почти невесомо. И в этом жесте было больше поддержки, чем во всех словах утешения, которые он слышал после аварии.
Они возвращались в сумерках. Первые звёзды загорались в темнеющем небе, а в окнах домов на берегу зажигался тёплый свет. Руки гудели от усталости, но это была приятная усталость – как после хорошо сделанной работы.
– Завтра всё будет болеть, – предупредила Айгуль, помогая ему подняться на крыльцо.
– Пусть, – неожиданно для себя улыбнулся он. – Значит, я ещё живой.
В ту ночь Александр долго не мог уснуть. Тело ныло с непривычки, но это была не главная причина бессонницы. В голове крутились обрывки мыслей, воспоминаний, словно кто-то открыл дверь в комнату, которая долго была заперта.
Он вспомнил, как начинал свой бизнес – крошечный офис на окраине Москвы, три компьютера и огромные мечты. Как не спал ночами, прописывая код для первого крупного проекта. Как радовался каждому новому клиенту, каждой маленькой победе.
Телефон тихо звякнул – пришло сообщение от Павла. "Ты как там? Живой?" Александр повертел телефон в руках, раздумывая. Раньше он просто проигнорировал бы сообщение, как делал последние полгода. Но что-то изменилось.
"Живой. Более чем."
Ответ пришёл мгновенно: "Не поверишь – полчаса пытаюсь закрыть челюсть. Ты заговорил!"
"Очень смешно."
"Нет, правда – что случилось? Айгуль творит чудеса?"
Александр задумался. Что случилось? Прогулка к озеру? Разговор в новогоднюю ночь? Или это происходило постепенно, день за днём, когда она своим спокойным присутствием показывала – жизнь не закончилась, она просто стала другой?
"Долгая история. Как дела в компании?"
Теперь пауза была со стороны Павла. Видимо, друг тоже не ожидал такого вопроса.
"Хочешь правду или официальную версию?"
"Правду."
"Сложно. Новый проект буксует – заказчик требует того, чего мы пока не можем. Программисты ругаются с дизайнерами. Менеджеры жалуются на сроки. Всё как обычно."
Александр усмехнулся – действительно, всё как обычно. Вечные проблемы IT-бизнеса, которые когда-то были частью его жизни.
"Скинь техзадание."
На этот раз пауза была совсем долгой.
"Саш... ты уверен?"
"Просто скинь. Посмотрю на свежую голову."
Он проснулся в четыре утра от звука собственного голоса – во сне решал проблему с кодом. Включил ноутбук, открыл присланные Павлом документы. Пробежал глазами спецификации, технические требования, отчёты тестировщиков...
– Вы не спали? – Айгуль, пришедшая в обычное время, удивлённо остановилась на пороге кабинета.
– А? – он поднял голову от экрана. – Который час?
– Восемь утра. У вас глаза красные.
– Да тут... – он махнул рукой в сторону ноутбука. – Кажется, я знаю, в чём проблема с новым проектом.
Она молча принесла ему чашку крепкого зелёного чая и тарелку с сэндвичами.
– Поешьте. Не можете же вы работать на пустой желудок.
– Работать... – он повторил это слово, словно пробуя его на вкус. – Знаете, я ведь думал, что никогда больше не смогу. Что без возможности ездить по офису, встречаться с клиентами...
– А разве главное в вашей работе – это ездить по офису? – она присела на край стола. – Или всё-таки думать, создавать, находить решения?
Он открыл рот, чтобы возразить, и закрыл. Она была права. Чёрт возьми, она снова была права.
– Когда вы успели так хорошо разобраться в IT-бизнесе? – проворчал он.
– Я не разбираюсь в IT. Я разбираюсь в людях, – она улыбнулась. – И вижу, как у вас глаза горят, когда вы смотрите на этот код. Как раньше горели, когда фотографировали озеро.
Он вдруг понял – действительно горят. Внутри словно включился давно погашенный свет, знакомый азарт решения сложной задачи.
– Я отправил Павлу свои замечания, – сказал он. – И предложения по исправлению. Он, наверное, в шоке.
– Это хороший шок, – она поднялась. – Такой же, как вчера на озере. Иногда нам нужно просто сделать первый шаг. Дальше становится легче.
Она направилась к двери, но остановилась на пороге: – Да, и не забудьте – сегодня мы идем кормить уток. Я видела, на дальнем берегу появилась полынья, они туда слетаются.
– Что? Опять на улицу? – он попытался изобразить недовольство, но не смог сдержать улыбку. – Вы неисправимы.
– Знаю, – она подмигнула. – Поэтому вы меня ещё не уволили.
Зима медленно отступала. В воздухе появился особый предвесенний запах – едва уловимый, но будоражащий. Снег на берегу потемнел, просел, а в полынье у дальнего берега и правда собирались утки – важные, деловитые, словно хозяева здешних мест.
Их ежедневные прогулки с Айгуль стали чем-то вроде ритуала. Каждый день она находила новый маршрут, новую цель. То нужно было покормить птиц, то сфотографировать необычные ледяные узоры, то просто посмотреть закат с другой точки.
– Вы никогда не думали заняться этим профессионально? – спросила она однажды, разглядывая его последние снимки.
– Чем?
– Фотографией. У вас настоящий талант – видеть красоту там, где другие проходят мимо.
Он хмыкнул: – В моём положении далеко не уедешь за красивыми кадрами.
– А нужно ли ехать далеко? – она показала ему экран телефона, где была открыта его фотография: солнечный луч, пробивающийся сквозь морозный туман над озером, превращал обычный зимний пейзаж в что-то фантастическое. – Иногда достаточно просто научиться видеть.
В тот вечер он долго сидел над ноутбуком, просматривая фотографии, накопившиеся за эти месяцы. Потом, повинуясь какому-то импульсу, создал новый аккаунт в «Вконтакте» и загрузил несколько снимков. Просто так, без особых ожиданий.
Утром его ждал сюрприз – десятки лайков, комментарии от незнакомых людей, восхищавшихся его работами. "Потрясающая атмосфера!", "Где это снято?", "У вас удивительный взгляд на мир..."
– Я же говорила, – улыбнулась Айгуль, заглянув ему через плечо. – Красота не знает границ. Ни физических, ни географических.
Он хотел ответить что-то ироничное, но его прервал телефонный звонок. Номер был незнакомый.
– Александр Викторович? – раздался в трубке женский голос. – Я редактор журнала "Сибирские просторы". Видела ваши фотографии алтайского озера, они просто невероятные! Не могли бы мы обсудить возможность публикации?
Он растерянно посмотрел на Айгуль, которая делала вид, что занята протиранием полок, но явно прислушивалась к разговору.
– Я... я подумаю, – выдавил он наконец.
– Конечно-конечно! – редактор была полна энтузиазма. – Вот мой email, пришлите, пожалуйста, ещё работы. И... простите за нескромный вопрос – это правда, что вы снимаете все эти кадры из инвалидного кресла?
Он замер. Вот оно. То самое, чего он боялся – жалость, снисхождение, особое отношение...
– Да, – ответил он твёрдо. – Это имеет значение?
– Огромное! – воскликнула женщина. – Это же потрясающая история! Человек, который нашёл свой путь к творчеству вопреки обстоятельствам... Простите, если я слишком прямолинейна, но наши читатели должны это увидеть. Такие истории вдохновляют, дают надежду другим...
– Я не хочу быть примером для подражания, – перебил он резко.
– А вы и не должны им быть, – голос в трубке стал мягче. – Просто покажите свой взгляд на мир. То, как вы его видите. Остальное люди поймут сами.
После звонка он долго сидел молча, глядя в окно на заснеженное озеро. Потом тихо спросил:
– Айгуль...
– Да?
– Это вы им написали? Про мои фотографии?
– Нет, – она покачала головой. – Я просто сделала их видимыми для мира. А мир сам решил, что они достойны внимания.
– Но зачем?
– Потому что красота должна быть увидена, – она подошла к окну. – Знаете, что мне сказал муж незадолго до... того дня? "Каждый человек – как окно. Можно закрыть ставни и жить в темноте. А можно открыть их и позволить свету течь в обе стороны". Он был прав.
В её голосе впервые за долгое время не было боли, когда она говорила о муже. Только светлая грусть и что-то похожее на благодарность.
В социальных сетях его фотографии стали набирать популярность с неожиданной скоростью. Люди писали комментарии, делились историями, спрашивали советы. Статья в "Сибирских просторах" вызвала шквал откликов – Александру писали такие же, как он, прикованные к коляске люди, благодарили за надежду, просили поделиться опытом.
Однажды среди комментариев он заметил необычный: "Ваши фотографии озера просятся на холст. Я художница, живу неподалеку. Было бы интересно обсудить совместный проект – ваши фото, мои картины..."
Он несколько раз перечитал сообщение. Анна Северова. Зашёл на её страницу – акварели, пейзажи, что-то абстрактное, но притягивающее взгляд.
– Что скажете? – он развернул ноутбук к Айгуль.
Она внимательно изучила страницу художницы: – Талантливо. И смотрите – она тоже видит красоту в простых вещах. Ответите?
– Не знаю... – он побарабанил пальцами по подлокотнику. – А если она...
– Если она что? – Айгуль присела рядом. – Испугается коляски? Вы же сами написали в профиле о своей ситуации. Она знает. И всё равно хочет сотрудничать.
Он колебался ещё несколько дней. Перечитывал её работы, изучал комментарии. А потом, однажды вечером, решился и написал ответ.
Они начали переписываться – сначала о работе, потом обо всём на свете. Она оказалась лёгкой в общении, с прекрасным чувством юмора. Рассказывала о своей жизни в деревне за озером, о том, как переехала сюда из Москвы три года назад, устав от городской суеты.
"Знаете", написала она однажды, "ваши фотографии передают именно то чувство, которое я испытала, впервые увидев это место. Словно здесь время течёт иначе. Словно душа может расправить крылья..."
Он поймал себя на том, что улыбается, читая её сообщения. И что каждое утро первым делом проверяет телефон – не написала ли она что-нибудь новое.
Айгуль делала вид, что ничего не замечает, но он иногда ловил её понимающие взгляды.
– Может, пригласите её в гости? – как бы между прочим предложила она. – Посмотрите фотографии вместе, обсудите проект...
– Вы с ума сошли? – он почувствовал, как холодеет внутри от одной мысли о личной встрече.
– Почему? Вы же сами говорили – она знает о коляске.
– Знать и видеть – разные вещи.
– Александр Викторович, – она положила руку ему на плечо. – Вы боитесь не её реакции. Вы боитесь своей.
Он промолчал. Она была права – как всегда. Он боялся увидеть в глазах Анны то же выражение, что видел в глазах Марины в последние дни их брака. Боялся снова пережить отторжение, разочарование...
– Знаете, что самое страшное в потере близких? – вдруг сказала Айгуль. – Не сама смерть. А то, что ты перестаёшь верить в возможность новой любви. Кажется – всё, это был твой единственный шанс на счастье, и он утрачен навсегда.
Она помолчала, глядя в окно.
– Я тоже так думала. Почти десять лет не подпускала к себе никого. А потом поняла – они бы этого не хотели. Ни муж, ни Асель. Они бы хотели, чтобы я жила. По-настоящему жила, а не просто существовала.
– Вы... встретили кого-то?
– Да, – она улыбнулась каким-то своим мыслям. – Два года назад. Он вдовец, воспитывает двух сыновей. Мы не спешим, просто иногда встречаемся, говорим... Но знаете что? Впервые за много лет я чувствую, что сердце оттаивает.
Александр смотрел на неё с удивлением – эта часть её жизни до сих пор оставалась для него закрытой книгой.
– Почему вы не рассказывали?
– Не хотела давить. Каждому нужно время, чтобы самому созреть для таких разговоров, – она направилась к двери. – Подумайте о встрече с Анной. Иногда жизнь даёт нам второй шанс. Грех им не воспользоваться.
Вечером он долго сидел над телефоном, то набирая сообщение, то стирая. Наконец решился: "Не хотите завтра встретиться у озера? Там есть отличное место для пленэра..."
Ответ пришёл почти мгновенно: "С удовольствием! Давно мечтала порисовать закат над водой. В четыре у смотровой площадки?"
Он смотрел на экран, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Словно мальчишка перед первым свиданием. Словно все эти месяцы одиночества и горечи были лишь долгой зимой, а теперь наконец начинается весна.
"В четыре у смотровой площадки", напечатал он. И добавил смайлик – впервые за все эти месяцы переписки.
Утро началось с суеты. Айгуль появилась раньше обычного, помогла выбрать одежду, придирчиво осмотрела его новую стрижку (парикмахера она настояла вызвать ещё неделю назад, словно предчувствуя).
– Всё будет хорошо, – сказала она, поправляя воротник его рубашки. – Просто будьте собой.
– Вы говорите как мать, отправляющая сына на первое свидание, – проворчал он, пытаясь скрыть свои нервы.
– А вы и ведёте себя как сын, – она улыбнулась. – Который слишком долго сидел дома и забыл, как общаться с людьми.
День выдался удивительный – солнечный, почти весенний, несмотря на февраль. Снег искрился, словно усыпанный бриллиантами, а воздух пах свежестью и какими-то пробуждающимися травами.
Айгуль настояла, чтобы они выехали заранее: – Вдруг дорога подтаяла? Нужно проверить.
Она шла рядом с коляской, что-то напевая себе под нос, и он вдруг поймал себя на мысли – как много этот человек для него сделал. Не только физически помогла, но и душу его расправила, как помятый лист бумаги.
– Айгуль...
– Да?
– Спасибо вам. За всё.
Она остановилась, посмотрела на него своими глубокими, всё понимающими глазами: – Не за что. Вы сами всё сделали. Я просто была рядом.
У поворота к смотровой площадке она вдруг заявила: – Дальше сами. Я домой пойду, дел много.
– Но...
– Никаких "но", – она решительно покачала головой. – Это ваша встреча. Ваша новая глава. Справитесь.
Она быстро пошла обратно по тропинке, и её фигура вскоре растворилась в солнечном свете. А он остался один, чувствуя, как колотится сердце.
Анна уже ждала на площадке. Он увидел её издалека – светлое пальто, рыжие волосы, выбившиеся из-под шапки, этюдник на треноге. Она что-то рисовала, то и дело поглядывая на озеро, где солнце играло в льдинках, создавая причудливые узоры.
Он на мгновение остановился, борясь с желанием развернуться и уехать. Но что-то толкнуло его вперёд – может быть, голос Айгуль в голове: "Иногда жизнь даёт нам второй шанс..."
Скрип снега под колёсами выдал его приближение. Она обернулась, и их взгляды встретились.
– Здравствуйте, – сказали они одновременно.
И вдруг рассмеялись – оба, от этого совпадения, от нелепости ситуации, от собственного волнения.
– У вас потрясающий смех, – сказала она просто.
Он замер, не зная, как реагировать. А она уже показывала ему свой набросок: – Смотрите, я пытаюсь поймать эти блики на льду. Но они всё время меняются. Может, у вас есть идеи, как это сфотографировать?
В её голосе не было ни капли наигранности или смущения. Она говорила с ним как с равным, как с коллегой-художником. Не замечая коляски, не делая скидку на его положение.
Он достал фотоаппарат: – Вообще-то есть пара идей...
Солнце медленно клонилось к закату. Они работали бок о бок – она с кистью, он с камерой. Иногда переговаривались, обсуждая свет, композицию, настроение пейзажа. Иногда просто молчали, и это молчание не было неловким.
– Знаете, – сказала она вдруг, отрываясь от этюдника, – я давно не чувствовала себя так... спокойно с человеком.
Он повернулся к ней, поймал её взгляд – открытый, честный, без тени жалости или снисхождения.
– Я тоже, – ответил он тихо.
А над озером поднималась луна, и снег искрился в её свете, словно рассыпанные звёзды. Где-то в сосках тихо посвистывала первая весенняя птица. Начиналась новая глава его жизни – уже не черно-белая, как зимний пейзаж, а полная красок, как акварели Анны.
И он был готов к этой главе. Впервые за долгое время по-настоящему готов.
Домой он вернулся в сумерках. Айгуль, конечно, ждала, делая вид, что просто задержалась с уборкой.
– Ну как? – спросила она, стараясь скрыть любопытство.
– Нормально, – он улыбнулся. – Мы договорились встретиться в воскресенье. Она хочет показать мне свою мастерскую.
– Я же говорила, – она просияла. – Жизнь всегда найдёт способ пробиться сквозь любой лёд.
Он смотрел, как она хлопочет на кухне, готовя их традиционный вечерний чай, и думал о том, как странно устроена судьба. Иногда она отнимает у нас, казалось бы, всё, только чтобы потом подарить что-то новое. Иногда посылает нам ангелов-хранителей в образе немолодой женщины с грустными глазами и мудрым сердцем. Иногда заставляет пройти через темноту, чтобы мы научились ценить свет.
Главное – не терять веру. И помнить: пока мы живы, у нас всегда есть шанс начать всё сначала.
А за окном медленно опускалась ночь, укрывая снежным одеялом берег озера, где днём остались следы его коляски и отпечатки её сапог – первые знаки на чистом листе новой истории.