И наконец в мастерскую нагрянул замполит Тыква.
– Есть задание, – рыкнул он. – Написать портрет моей жены. И надо сделать быстро, до ее дня рождения, а то я буду в цейкноте.
– Есть! – я вытянулся – служба есть служба.
– Но вот в чем дело, – замполит схватил мой любимый фломастер и с ожесточением провел линию на бумаге. – Жену надо написать голой.
– Обнаженной?
– Вот-вот, – замполит с еще большим ожесточением черкнул фломастером какую-то загогулину и мой бедный фломастер, который проводил тонкие, драгоценные линии, превратился чуть ли не в клеевую кисть.
– Разрешите обратиться, товарищ майор? – сказал я, не отрывая взгляда от бедного фломастера, который уже выписывал многочисленные каракули и пришел в полнейшую негодность.
– Оборачивайся! – вздохнул замполит (он так и говорил).
– В какой манере надо написать портрет? В пастозной, чтобы виднелись мазки, или гладкой, как у старых мастеров?
– Вот, вот. Как у старых мастеров.
– Тогда нужны тонкие кисти, лаки...
– Увольнение дам, все будет по уставу. Накладные расходы оплатим, щас дам команду, – он вышел и через пятнадцать минут вернулся, всучил мне увольнительную, деньги и вдруг заговорил неторопливо, растягивая слова:
– Но моя жена это... не хочет раздеваться. Ты ее мысленно разденешь, ясно?
– Так точно, – отчеканил я, испытывая жгучий интерес к предстоящей работе – давно хотел поработать в манере старых мастеров.
– Как все закупишь, поедем ко мне, – продолжал замполит, любуясь своими гортанными перекатами (по слухам, жены офицеров в клубе балдели от его голоса, а некоторые падали в обморок). – Поедем ко мне, чтоб ты, как художник, помог расставить мебель. А ты приглядывайся к моей жене, ясно? И все будет в норме, без цейкнота.
Женой замполита оказалась исполинская блондинка с необъятными формами – в ней было больше двух метров, ее звали Багира. Она выглядела лет на тридцать и имела четырех детей. Пока мы с замполитом как бы «расставляли» мебель, громадина Багира вздымалась за нашими спинами и боковым зрением я видел ее большие колышущиеся груди (почему-то сразу вспомнился Дюма – «бойтесь блондинок!»).
Замполит относился к жене коленопреклоненно, называл «Багочка» – что слышалось «Бабочкой» и воспринималось как насмешка. Но, жена замполита, я это заметил точно, на мужа даже не смотрела и отвечала ему односложно, безразлично – с ее лица не сходила печаль, длинною во все тридцать лет. По слухам, в клубе жена замполита расточала многообещающие улыбки, но офицеры не отваживались за ней ухаживать, побаивались Тыкву – он был ревнив до чертиков.
Я сразу усек конструкцию Багиры и сказал замполиту:
– Нужно еще увольнение. Надо посмотреть мастеров в городском музее, надо обратиться к их опыту, прочувствовать стиль, складки одежды, локоны. Творчество – это учеба, которая длится всю жизнь.
Замполит не понял моих слов, но согласно кивнул.
– Будет! Но учти, я в цейкноте.
Когда я изучил на картинах мастеров складки одежды, локоны, тени, замполит принес фото жены в купальнике и лет на десять моложе.
– Вот, – сказал. – Напиши это... райские кущи, ручей, а она чтоб была русалкой... Хвост по бедра в воде. И груди сделай побольше.
– Куда уж больше? – опрометчиво бросил я.
– Сделай, сделай! – нахмурился замполит. – Так надо.
Над портретом я работал долго; изобразил Багиру томной русалкой, которая лениво, и потому особенно зажигательно, потягивалась в воде. Она нежилась в чистом, прозрачном ручье, среди изысканных душистых трав вперемешку с цветами. Это была филигранная работа и по отзывам лейтенантов, которые заходили в мастерскую ежедневно и ахали, причмокивали, перемигивались, в ней я достиг божественной высоты и глубины одновременно.
Сам замполит не приходил, но при встрече возбужденно спрашивал:
– Как, скоро сделаешь?
Закончив портрет, я почувствовал себя вдрызг измочаленным; принес ключи от мастерской замполиту и сказал:
– Идите, забирайте. А я цейтноте – спешу в казарму, ждать звонка командира. День рождения жены его брата. Надо писать ее портрет.
Какой-то сигнал вроде нового заказа был, но очень туманный сигнал, как собственно и тот день – весенний, дождливый, туманный. И туман почему-то был плотный, ядовито-желтый. Впрочем, может мне это казалось – я слишком устал, и хотел отбрыкаться от лишних вопросов замполита.
По пути в казарму, я встретил сержанта Подцветова. Он обнял меня ручищами-рычагами.
– Пойдем-ка ко мне в каптерку. Я твой должник за портрет акварелью. Ты неплохо меня изобразил, но надо было со штангой или гирей, чтоб чувствовалась моя душа. Ты как относишься к гиревому спорту?
С Подцветовым мы раздавили бутылку самогона и легли спать, и мгновенно отключились – известное дело, под монотонный шум дождя особенно крепко спится… Нас разбудил дикий грохот в дверь.
– Тыква! – вскочил Подцветов. – Сейчас, ненормальный, устроит погром!
Я тоже вскочил, предчувствуя какую-то расправу.
– Что ты наделал?! – взревел замполит, распахнув дверь и уставившись на меня. – Что ты наделал?!
– Что? – еле выдохнул я.
– Что ты сделал со мной?! Цейкнот! – он уронил голову. – Я второй раз в жену... влюбился! – он круто развернулся и, хлопнув дверью, выбежал из каптерки.
– Бредятина! – закатил глаза Подцветов, а я почему-то подумал: «Сегодня замполит устроит варфоломеевскую ночь всей части». Потом представил, как он, пока его жена спит, оборудует угол в комнате: поставит вокруг портрета какие-нибудь кудлатые цветы в горшках и, затаившись, будет ждать пробуждения своей гигантской благоверной; как она с первыми лучами солнца (дождь уже стих и туман рассеялся) лениво взглянет на портрет... – что будет дальше представить не успел, так как снова отключился.
Достойно внимания дальнейшее. Через несколько дней замполит пришел в мастерскую и сказал:
– Портрет обмоем, когда демобилизуешься, а пока... ответственное задание. Подходит юбилей наших вооруженный сил. Надо отделать комнату исторической славы и потолок расписать. Нарисовать все: от тачанок до ракет. Полагаю, тебе пять дней хватит, а дальше – цейкнот.
– Что-о?! – я содрогнулся точно от удара. – Да, ведь надо строить леса, смывать побелку, грунтовать! Вы это берете в расчет?! Вы – профан, ничего в этом не понимаете! Надо делать эскизы на картоне, которые должны утверждать командир и... вы, – я польстил ему, увидев, что его глаза вылезли наружу от ярости; он явно растерялся от моего натиска, но быстро пришел в себя:
– Как разговариваешь?! Смирно! Я сгною тебя в линейных войсках! И отправлю письмо директору твоего училища, чему они там учат?! Что за попустительство, если за пять дней художник не может... тебе не отвертеться, так и знай!..
– Письмо перешлют в Министерство обороны, – стараясь быть спокойным, заявил я. – И вам не поздоровится...
Несколько секунд замполит осмысливал мои слова, потом кинул примирительным тоном:
– Ладно! Две недели срока на историческую комнату! – и вышел с проклятиями.
Разумеется, я корячился под потолком целый месяц. Заходили солдаты, офицеры; последние приводили жен, детей; посетители подбадривали меня, скрашивали мое одиночество.
Когда я, наконец, разделался с потолком, замполиту втемяшилась в голову новая идея – сделать некий витраж – установить посреди комнаты звезду из плексигласа с подсветкой, а на оконечностях звезды приклеить фотографии всех командиров части. «Начинается новая полоса идиотизма, – заключил я про себя. – Впрочем, меня это уже не касается, это будут делать электрики».
– Представляешь?! – делился со мной замполит. – В темноте звезда светится, а я читаю приказ главнокомандующего о создании наших трубных войск! Цейкнот, да и только!
Юбилей вооруженных сил отмечали пышно, как никогда. Парад закатили часа на полтора, палили холостыми снарядами из орудий, потом начальство осматривало плац. На окраине плаца протекала не ахти какая речка и там, в камышах, притаились два солдата в лодке – как бы рыболовы с богатым уловом (рыбу заранее купили на рынке). По замыслу Тыквы в нужный момент солдатам давали отмашку, они подплывали к берегу и, как бы невзначай, шли навстречу начальству и, разумеется, преподносили дар высоким гостям.
После обильного застолья, начальство осматривало комнату исторической славы.
– Хорошие у вас художники, – поразился представитель штаба округа, рассматривая потолок.
– Есть один мастер своего дела, – гордо заявил полковник Мышкин, имея в виду меня. – Он и портреты хорошо выполняет. Портреты жен офицеров.
– Надо бы его в штаб забрать, – с намеком произнес представитель. – У нас тоже работы полно, и мы тоже женатые... У меня лично к художникам любовь без границ.
На следующий день Мышкин издал приказ о моем переводе в штаб округа. Таким образом, до конца службы работой я был обеспечен, и, понятно, рассказывать об армии больше нечего.
Продолжение здесь
Tags: Проза Project: Moloko Author: Сергеев Леонид
Книги автора здесь