– Люда, ты что, совсем с ума сошла?! Немедленно закопай всё обратно! – Нина Петровна в ужасе смотрела на ржавый чемодан, который её соседка по даче только что выкопала из-под старой яблони.
– Ещё чего! – Людмила Сергеевна упрямо тряхнула головой, от чего выбившаяся из-под косынки седая прядь упала на лоб. – Тридцать лет этот чемодан тут лежал, и хватит! Я имею право знать...
– Знать что? – Нина Петровна нервно оглянулась по сторонам. – Забыла, как Валентину искали? Как следователи ходили? Как председатель наш тогдашний, Степан Ильич, вдруг на пенсию засобирался?
– Вот именно! – Людмила решительно смахнула с чемодана прилипшие комья земли. – Может, наконец узнаем, куда Валя пропала. Чего ты так боишься-то?
– Людка, дура! – Нина Петровна схватила соседку за руку. – Некоторые тайны лучше не трогать. Особенно те, которым больше тридцати лет...
Но Людмила уже щёлкала проржавевшими замками. Старый чемодан, видавший виды "дипломат" образца восьмидесятых, поддался не сразу. Внутри, аккуратно перевязанные бечёвкой, лежали папки с документами.
– Господи... – прошептала Нина Петровна, разглядев на верхней папке едва различимый штамп "КГБ СССР". – Что ж ты наделала...
Три дня назад
– Мам, ну куда ты в такую жару на дачу собралась? – Танечка, дочка Людмилы, с тревогой смотрела на мать. – Давление же скачет, сиди дома!
– Не могу, доченька, – Людмила Сергеевна складывала в сумку необходимые мелочи. – Яблоня старая совсем засохла, выкорчевать надо. А то как упадёт – забор поломает.
– Так найми кого-нибудь! Объявление дай...
– Ага, чужих людей на участок пускать? – фыркнула Людмила. – Не для того мы с отцом тридцать лет этот сад-огород берегли...
Танечка только вздохнула. Спорить с мамой было бесполезно – характер! Вся в бабушку Валю... При мысли о бабушке у Тани защемило сердце. Она почти не помнила её – только смутный образ женщины с добрыми глазами, запах пирогов с яблоками и той самой яблони, которую бабушка посадила в год её рождения.
А потом бабушка исчезла. Просто не вернулась однажды с дачи домой. Искали долго – и милиция, и добровольцы. Все шесть соток перекопали, в лесу каждый куст проверили. Бесполезно. Словно растворилась в воздухе Валентина Андреевна, оставив после себя только недописанное письмо на кухонном столе да недопитую чашку чая...
Настоящее время
– Люда, давай хоть в дом занесём, – Нина Петровна нервно теребила край фартука. – Не ровен час, кто увидит...
Людмила кивнула. Документы действительно лучше изучать не посреди участка. Через пять минут обе женщины сидели за столом в небольшой дачной кухне. Папки – их оказалось три – лежали перед ними.
– С какой начнём? – Людмила решительно развязала бечёвку.
– Погоди, – остановила её Нина. – Ты хоть понимаешь, что мы можем найти? Может, лучше в полицию сразу?
– Нин, – Людмила посмотрела на подругу в упор. – Тридцать два года прошло. Тридцать два года я не знаю, что случилось с моей сестрой. Куда пропала, почему... А теперь, может быть, наконец узнаю правду.
Она открыла первую папку. Пожелтевшие листы были заполнены мелким убористым почерком. Акты наблюдения, отчёты, рапорты... И везде фигурировало одно и то же имя – Валентина Андреевна Соколова.
– Боже мой, – прошептала Людмила. – За ней следили! Всё это время за ней следили!
– Но почему? – Нина Петровна придвинулась ближе, вглядываясь в пожелтевшие страницы. – Валя же была обычной учительницей...
– Не совсем обычной, – Людмила перевернула страницу. – Смотри: "Объект продолжает поддерживать связь с фигурантами дела №248/82. Встречи происходят на территории садового товарищества "Берёзка"..." Нина, это же наши дачи!
– А вот ещё, – Нина ткнула пальцем в строчку. – "Особое внимание обратить на контакты объекта с гражданином Воронцовым И.П." Игорь Петрович? Тот самый, что на пятом участке жил?
– Ну да, профессор... Он ещё уехал куда-то в конце восьмидесятых.
– Не уехал, – тихо сказала Нина. – Его арестовали. За распространение антисоветской литературы. Только об этом говорить не принято было.
Людмила схватилась за голову:
– Господи, во что же Валя вляпалась?
Вторая папка оказалась ещё интереснее. Фотографии – десятки чёрно-белых снимков. Валентина на крыльце дачного домика. Валентина разговаривает с каким-то мужчиной у калитки. Валентина что-то передаёт женщине на автобусной остановке...
– Смотри! – вдруг воскликнула Нина. – Это же Степан Ильич! Наш бывший председатель!
На фото Валентина протягивала председателю садового товарищества какой-то сверток. Дата на обороте – 15 августа 1989 года. За неделю до её исчезновения.
– А это что? – Людмила вытащила из папки сложенный вчетверо лист бумаги.
"Рапорт о проведении операции по пресечению деятельности группы..."
Внезапно за окном хрустнула ветка. Обе женщины вздрогнули.
– Кто здесь? – Людмила бросилась к двери.
На участке никого не было. Только калитка чуть поскрипывала на ветру.
– Нервы, – выдохнула Нина Петровна. – У меня уже в глазах темнеет от этих бумаг...
– Погоди, – Людмила вернулась к столу. – Тут ещё одна папка осталась.
Третья папка была самой тонкой. Всего несколько листов – и среди них то самое недописанное письмо, найденное на кухонном столе в день исчезновения Вали.
"Дорогая Людочка! Если ты читаешь эти строки, значит, со мной что-то случилось. Прости, что не могла рассказать раньше... Мы с Игорем Петровичем и ещё несколькими людьми помогали политзаключённым. Передавали письма, посылки, иногда – документы. Степан Ильич прикрывал наши встречи под видом собраний садового товарищества.
Но недавно я узнала страшное. Один из наших – тот, кому мы больше всех доверяли – оказался..."
На этом письмо обрывалось.
– Предателем, – раздался вдруг старческий голос от двери. – Я оказался предателем.
В проёме стоял Степан Ильич – сгорбленный, опирающийся на палку, но с тем же властным взглядом, что и тридцать лет назад.
– Вы?! – Людмила вскочила. – Вы всё это время знали? Знали, что случилось с моей сестрой?!
– Знал, – он тяжело опустился на стул. – И нёс эту тяжесть все эти годы. Думал, унесу с собой в могилу, но...
– Где она? – Людмила надвигалась на старика, сжимая кулаки. – Что вы с ней сделали?
– Я её спас, – тихо ответил Степан Ильич. – Спас единственным возможным способом. Помог исчезнуть.
– Что?!
– Валя жива, Люда. Живёт в Канаде, под другим именем. Вышла замуж, двое детей... внуки уже.
Людмила пошатнулась. Нина едва успела подхватить подругу, усадить на стул.
– Но почему... почему она не дала знать? Хоть словечко...
– Нельзя было, – Степан Ильич достал из кармана потрёпанный конверт. – Она писала. Все эти годы писала. Только я не мог передать – за тобой тоже следили. Ждали, что она как-то проявится.
– И вы... вы работали на них? На КГБ?
– Сначала – да. Меня завербовали ещё в семьдесятых. Но потом... – он грустно усмехнулся. – Потом я понял, что не могу. Не могу предавать таких людей, как твоя сестра. Как Игорь Петрович. Они ведь просто помогали другим, понимаешь? Помогали тем, кого система перемалывала...
– И что случилось в тот день? – голос Людмилы дрожал.
– За неделю до исчезновения Вали мне сообщили, что готовится операция. Арест всей группы. И её – в первую очередь. Она слишком много знала... – Степан Ильич прикрыл глаза. – Я предупредил её. Помог организовать побег. А потом... потом закопал этот чемодан. Там были все документы, которые могли вывести на других участников группы.
– А письмо? Недопитый чай?
– Инсценировка. Чтобы поверили – она просто исчезла. Растворилась.
Повисло молчание. Только ветер шелестел листьями старой яблони за окном.
– Вот, – Степан Ильич положил на стол конверт. – Здесь все её письма. И адрес. Теперь уже можно... Я стар, скоро умру. А правду кто-то должен знать.
– Почему сейчас? – вдруг спросила Нина Петровна.
– Потому что я видел, как Люда возится с этой яблоней. Понял – сейчас найдёт чемодан. А я должен успеть рассказать. Должен...
Он закашлялся, утирая губы платком. На белой ткани остались красные пятна.
– Степан Ильич! – всполошилась Нина. – Вам плохо?
– Ничего, – он махнул рукой. – Четвёртая стадия... Месяц, может, два осталось. Потому и пришёл. Не хочу уносить эту тайну с собой.
Людмила молча смотрела на конверт. Там, внутри – тридцать два года её жизни. Тридцать два года писем, которые некому было прочитать.
– Я могу... – она запнулась. – Могу позвонить ей?
– Конечно, – Степан Ильич достал из кармана потрёпанную записную книжку. – Вот телефон. Она ждёт. Каждый год, в день своего исчезновения, сидит у телефона... Ждёт.
Дрожащими руками Людмила достала мобильный. Цифры расплывались перед глазами...
– Алло? – голос в трубке был с лёгким акцентом, но такой родной, такой знакомый...
– Валя? – прошептала Людмила. – Валечка...
Молчание. Потом судорожный вздох:
– Людочка? Сестрёнка?
– Я нашла чемодан, – слёзы текли по щекам. – Нашла твои письма... Валечка, почему? Почему ты не могла сказать мне тогда?
– Чтобы защитить тебя. Тебя и твою семью. Они бы не оставили вас в покое... А так – просто пропавшая женщина. Несчастный случай, может быть...
– А яблоня? – вдруг вспомнила Людмила. – Ты ведь специально её посадила там?
– Да, – тихий смех сквозь слёзы. – Знала, что рано или поздно она состарится. Знала, что ты захочешь её выкорчевать... И найдёшь. Только не думала, что придётся так долго ждать.
– Господи, – Людмила зажмурилась. – У тебя дети? Внуки?
– Двое сыновей. И трое внуков. Младшую внучку, представляешь, Людмилой назвала...
Они проговорили больше часа. О жизни – той, что прошла мимо них обеих. О родителях, которые так и не узнали правды. О детях, которые никогда не виделись со своими двоюродными братьями и сёстрами...
Нина Петровна и Степан Ильич тихо вышли, оставив сестёр наедине с их запоздавшей встречей. На крыльце Нина вдруг спросила:
– А остальные? Те, кто был в группе с Валентиной? Вы им тоже помогли?
– Кому смог, – старик тяжело опирался на палку. – Игоря Петровича, правда, не успел предупредить... Десять лет отсидел, бедняга. Но выжил. В Израиле сейчас, книги пишет.
– Знаете, – Нина помолчала. – Я ведь всё думала: почему наше "товарищество" таким дружным было? Почему все друг за друга горой стояли? А оно вон как...
– Да, – Степан Ильич улыбнулся. – Особое было место. Особые люди. Каждый второй – или помогал, или знал, но молчал. Прикрывали друг друга, как могли.
Он вдруг закашлялся, сильнее прежнего. Нина поддержала его под руку:
– Может, скорую?
– Не надо, – он покачал головой. – Своё я уже отжил. И главное сделал – передал правду тем, кто должен её знать.
Через месяц
Людмила стояла у свежей могилы Степана Ильича. Рядом – Нина, ещё несколько старожилов садового товарищества. Пожилая женщина в тёмных очках держалась чуть в стороне.
– Мам, – Таня тронула Людмилу за плечо. – Это она? Тётя Валя?
– Да, – Людмила смахнула слезу. – Прилетела попрощаться. Он ведь ей жизнь спас...
После похорон сёстры долго сидели в том самом дачном домике. Валентина гладила старый стол, касалась стен, будто пытаясь наверстать упущенные годы.
– Знаешь, – сказала она вдруг, – я ведь каждую ночь это место во сне видела. И яблоню. И тебя... Только подойти боялась, даже во сне.
– А теперь?
– А теперь не боюсь. Время другое. Да и старые грехи все давностью вышли.
– Какие грехи, Валя? – Людмила сжала руку сестры. – Вы же людям помогали!
– Да. Но какой ценой... Я ведь тогда даже проститься не смогла. Ни с тобой, ни с родителями.
– Зато сейчас можешь всё наверстать. Таня вон как счастлива, что тётку любимую нашла. А уж про внуков и говорить нечего – все уши мне прожужжала, когда узнала, что у неё кузены в Канаде есть.
Валентина улыбнулась:
– Я им всем билеты взяла. На следующее лето прилетят.
– Сюда?
– А куда же ещё? Здесь всё началось, здесь пусть и продолжится. Только...
– Что?
– Яблоню жалко.
Людмила рассмеялась:
– Глупая! Я от неё отростки взяла, когда выкорчёвывать собралась. Уже в питомник отдала, подращивать. К лету как раз саженцы будут.
– Думаешь о всём заранее, – улыбнулась Валентина. – Ты всегда такой была – хозяйственной, основательной...
– А ты – романтичной и отчаянной. Вечно в какие-то истории влипала.
– Да уж, – Валентина посерьёзнела. – В такую историю влипла, что на всю жизнь хватило. Знаешь, я ведь потом, в Канаде, тоже правозащитной деятельностью занялась. Помогала нашим политэмигрантам устроиться, документы оформить...
– Неисправимая!
– Есть такое, – она вдруг достала из сумки небольшой свёрток. – Вот, возьми. Это тебе.
В свёртке оказалась старая фотография – их семья на даче, все вместе. Мама, папа, они с Валей совсем молодые... А на заднем плане – только что посаженная яблонька.
– Господи, – выдохнула Людмила. – Где ты её взяла?
– В том самом чемодане была. Я тогда, перед побегом, успела самое дорогое забрать. А фотографию спрятала – думала, если найдут, хоть память останется...
Сёстры замолчали, разглядывая снимок. За окном садилось солнце, окрашивая небо в те же цвета, что и тридцать два года назад, в день исчезновения Валентины.
– Мам! Тётя Валя! – донёсся с улицы голос Тани. – Идёмте чай пить! Я пирог испекла!
– С яблоками? – хором спросили сёстры и рассмеялись.
Старый дачный домик, хранивший столько тайн, наполнился звуками живой, настоящей жизни. Той самой, которая наконец вернулась в эти стены вместе с правдой, так долго ждавшей своего часа под старой яблоней.