«gaudentem patrios findere sarculo
agros...»
«Того, кто радуется от рассечения мотыгой отцовских пашен...»
Ярчайшую противоположность зажиточному владельцу обильных пшеницей земель Северной Африки, который безо всякого труда пожинает свои плодороднейшие поля, представляет худой крестьянин, тягостно возделывающий своими руками собственный крошечный участок земли, доставшийся ему от отца и располагающийся у самого берега.
«...Attalicis condicionibus
numquam demoveas...»
«...не удастся сдвинуть с места <…> даже обещанием богатств царя Аттала...»
Разберем упоминаемое здесь некоторое «положение Аттала». Скорее всего, поэт говорит о пергамском царе Аттале III, который слыл богатейшим из живших во втором веке до н.э. правителей. Мнение, закрепившееся в римском менталитете о нем, вполне сопоставимо с тем, как представляли себе Персидских или Лидийских царей (например, Креза) греки, жившие в 6—4 вв. до н. э. Знаменит Аттал III также и тем, что в 133 г. до н.э. завещал римскому народу свои богатства, а в придачу к ним и все свое немаленькое Пергамское царство. За это наследство римлянам пришлось изрядно побороться, но в результате благодаря нему в Рим постепенно начали стекаться несметные богатства, которые впервые и познакомили populus romanus с сокровищами царей востока. Эти события имели в первую очередь далекоидущие социальные последствия.
Что же до смысла, закладываемого Горацием в это место, то лучше всего предоставить слово схолиастам, растолковывающим его. Акрон пишет:
«Поэт говорит, что подобно тому как того, кому однажды понравилось земледелие и кто начал собирать зерно со своих полей, никакими сокровищами не удастся убедить стать моряком, так и того, кому пришлось по душе лирическое призвание, ничто переубедить не в силах; как гласит поговорка – сколько людей, столько и мнений».
А Порфирион в своей схолии лишь подтверждает сказанное:
«Кажется, что всякий, кто привык возделывать собственное поле, никогда не тронется с места ради того, чтобы пуститься в мореплавание, даже если ему будут обещаны поистине царские богатства».
В конечном счете, каждый человек обладает собственным призванием. Тот, кто радуется от возделывания отцовских пашен вряд ли когда-нибудь двинется с веками и поколениями лелеемого куска земли, мечтая о жизни странствующего по морям и землям купца.
«...ut trabe Cypria
Myrtoum pavidus nauta secet mare»
«...чтобы он на кипрском корабле, как пугливый моряк, рассекал Миртойское море»
Использование trabs (букв. «доска») вместо более привычного слова navis («корабль») является вполне употребительной в латинском языке метонимией. Любопытно, что и по сей день разновидность средиземноморских кораблей именуется слово, происходящим от trabs, а именно «требака».
Что же касается того, что наша «доска» кипрская, то здесь тоже можно сделать некоторые незначительные замечания. Известно, что в античности Кипр славился своими лесами и развитым кораблестроением, а из кипрских деревьев могли делать корабельные гвозди, мачты и прочие элементы конструкции корабля.
Обратим внимание и на один весьма важный троп. Перед нашими глазами проходит ряд географических наименований (Cypria-Myrtoum-Icariis). Они задают, во-первых, характерно горациевскую образную конкретику, которая выражается в постановке индивидуальных имен вместо общих понятий, во-вторых, здесь мы становимся свидетелями унаследованной от ученой эллинистической поэзии фигуры речи, цель которой состоит в том, чтобы занять и увлечь образованного читателя посредством разнообразных отсылок на географические имена, а частенько и на мифологические сюжеты.
Собственно, Миртойское море. Оно приобрело свое название от небольшого островка под названием Миртос, упоминаемого Плинием. В древности было печально известно своей опасностью для моряков. Сегодня это название вышло из употребления.
На кипрском корабле «боязливый моряк» рассекает (secet) по просторам моря, в то время как «радующийся крестьянин» тоже рассекает (findere), но отцовскую землю. Эта характерная для римской поэзии антитеза в целом чрезвычайно органично вплетается Горацием в пеструю ткань своего столь разнообразного стиха.
Илья Фирциков (и.ф.)