Никто толком не понимал Гошиного беспокойства о Маше. Разве не Валина очередь первой рожать наследника? Разве не Вика будет следующей, если Валя не справится? Именно младшей сестре предназначено выжить, нянчиться с дитём и горевать о старших. Да и что за горе такое — отдать жизнь за жизнь ребёнка? Не горе это, а счастье.
Простая арифметика.
Гоша логику признавал, но любые разумные доводы отступали при столкновении с Машей лоб в лоб. По малолетству та ещё не умела чтить будущего супруга, но радостно ворковала на ломаном детском наречии и пытливо рассматривала единственного в её мире мальчишку. А беспристрастный, рассудительный не по годам Гоша мигом терялся — не знал, куда деваться от жгучих завистливых взглядов Вали и Вики.
Чем сильнее Гоша избегал Машу и боролся с собой, тем острее ощущалось облегчение от самых простых вещей — перед сном зайти в домик няньки, поправить детское одеяло и почитать сказку, ненароком посматривая на круглое расслабленное личико на подушке. Конечно, сказку слушали все, но так он мог не притворяться, не рвать себя на части — поровну каждой из сестёр.
В один из редких дней, когда обе старшие девочки отправились в школу одни, а родители внезапно уехали, Гоша вышел в сад и уверенно шагнул за дом. Нянька хмыкнула под нос что-то неразборчивое, но позволила хозяйскому сыну вдоволь играть с малышкой. Обветренные руки немолодой ещё женщины ловко чистили картошку и морковь для рагу, а дети возились на траве прямо у крыльца. Маша много и громко смеялась, тыкая пальчиками в ямочки щёк, а Гоша блаженствовал, покорно перекатывая мячик туда-сюда и сочиняя всё новые и новые названия для ярких осенних цветов и насекомых, ошалевших от почти летнего тепла.
Наконец нянька встала в рост и спросила, деловито встряхивая таз с плавающими в воде овощами:
— Любишь её больше всего на свете?
Гоша инстинктивно приготовился соврать, но Маша опередила его.
— Люит. Люит меня, да! — кроха торжествовала, уперев оба указательных пальца под скулы и смешно растягивая улыбку. Гоша отметил изрядное самодовольство и собственнический оттенок тона, но кивнул, чувствуя странное восхищение. А потом вдруг испугался, что выдал себя, и обеими руками схватился за злополучный таз.
— Помогу! Куда нести?
— Сама, — нянька грубовато вырвала добычу. Картофелины выталкивали друг друга из воды, а Гоша сжимал и разжимал мокрые кулаки и натужно молчал.
— Я их всех люблю! — зачем-то выкрикнул он после паузы.
Маша забавно надулась. Ей хотелось, чтобы любили только её. Даже кроха понимала разницу.
— На что ты готов ради Маши?
— На что угодно, — зло ощетинился мальчик.
Маша невпопад захлопала в ладоши.
— Сделаешь что угодно ради неё? Буквально «что угодно»?— осведомилась нянька так буднично, как спрашивают о меню на завтрак.
— Да! — у Гоши навернулись слёзы, и он потёр непослушные глаза. К чему бояться няньки? Вечно хмурится, но делает то, что велено. Мама ей командует. Отец платит.
— Хорошо, — вода в тазу грозно заколыхалась, — ты не такой, как другие. До тебя.
— Другие?
— Твой отец, его отец, отец его отца и так далее до одного самовлюблённого щенка, который бросил девушку в беде.
— Какую девушку? — Гоше едва исполнилось одиннадцать, но скрытый смысл выражения «бросить девушку в беде» он уловил. — И откуда ты… вы можете знать про моего прапра… деда? И всех остальных?
— Кому, как не мне? — насмешка стала зловещей, а прежде невыразительное лицо зажглось холодными искрами гнева. — Та девушка была моей дочерью. И я могла бы помочь ей, но она не позволила и в итоге сгубила себя.
— Вы и мой… когда это было?
— Давно! Давно, но не забыто, — таз исчез из поля зрения, а зрачки няньки страшно приблизились и застыли напротив, — а знаешь, что было дальше? Сразу после того, как я нашла дочь бездыханной, а богатого щенка пьяным и ничего не помнящим? Я прокляла весь ваш род! Весь ваш род по мужской линии.
— Ведьма… — Гоша хотел бы оторваться от неподвижных и жутких глаз, но не мог.
— А ты догадливый. Сначала я наказала щенка, заставила превращаться в чудовище. Постепенно тот сожрал всю семью, включая своих детей. Единственный выживший мальчик тоже превращался, когда подрос, но однажды деревенские чуть не пристрелили мою игрушку, и тогда я придумала наказание получше.
— Какое?
— Зверя можно усыпить, убаюкать, но наследник забирал жизнь у матери. Отец должен был ждать своего часа, а отец отца заживо сохнуть в подвале. Как тебе? Достаточное наказание за дочь и нерождённую внучку?
— А сёстры? Они здесь причём? Зачем наказывать их?
— Говорю же, добрый ты. Девочки — мои найдёныши. Им так и так суждено погибнуть. Я лишь даю шанс пожить дольше, чем отмерено.
— Почему мой отец не сбежал? И дед тоже?
— Они не могут. Проклятие возвращает их.
— А сёстры?
— Сёстры уже получают больше, чем дано судьбой. Не им жаловаться. Иного они и не знают.
— Что мне сделать, чтобы спасти их?
— Их? Теперь ты хочешь спасти не только Машу? Впрочем, мы оба знаем, что Маша — младшая. Ей жить дольше всех.
Гоша зажмурился.
— Валю и Вику тоже!
— Мне жаль, но ты не можешь спасти всех. Выбирай.
— Валя — мой друг! Я не хочу, чтобы она рожала мне наследника!
— Ты сказал своё слово…
Гоша упал на траву, а маленькая девочка пронзительно закричала.