В прихожей что-то грохнуло — наверное, Иркина сумка. Вечно она как слон в посудной лавке. Анна поморщилась, продолжая протирать и без того чистую вазу. Руки дрожали.
— Ань, я тут! — раздался голос сестры. — Извини, немного задержалась...
"Немного". Сорок минут — это у неё, значит, немного. Вечно одно и то же. В школе опаздывала на уроки, потом на свидания, теперь вот — на серьёзный разговор.
— Проходи, — Анна специально не обернулась. — Чай будешь?
— Да нет, спасибо... — Ирка помялась в дверях гостиной. — Что-то случилось? Ты по телефону такая странная была...
Анна наконец повернулась. Сестра выглядела помятой, как всегда — будто с постели встала и побежала. Волосы кое-как собраны в хвост, помада размазалась. И эта её любимая кофточка в цветочек — уже вон нитки торчат на рукаве.
— Присядь, — Анна кивнула на диван. Сама опустилась в кресло напротив.
Ирка плюхнулась на диван, закинула ногу на ногу. Потом спохватилась, одёрнула юбку. Всегда так — сначала делает, потом думает.
— Ты действительно думаешь, что я не замечу пропажу денег? — Анна произнесла это тихо, почти шёпотом. Но Ирку будто током ударило.
— Какие... какие деньги? — глаза забегали, щёки вспыхнули. Господи, врать она так и не научилась.
— Те самые. Которые лежали в шкатулке, в спальне. Помнишь? Когда ты у меня ночевала на прошлой неделе.
Ирка сгорбилась, опустила голову. Крутила в пальцах цепочку — мамин подарок на восемнадцатилетие.
— Ань, я хотела сказать... — начала она.
— Что сказать? — внутри всё клокотало. — Что ты залезла в мою комнату, пока я спала? Что обокрала родную сестру?
— Я не обокрала! — вскинулась Ирка. — Я просто... я собиралась вернуть! Честное слово! Димке нужно было срочно...
— А-а-а, ну конечно, Димка, — Анна горько усмехнулась. — Опять твой непутёвый муженёк во что-то влип?
— Не смей его трогать! — Ирка вскочила, глаза загорелись. — Ты всегда его осуждала! Всегда нос воротила! А он... он старается!
— Старается он, как же, — Анна тоже поднялась. — Только почему-то старания его в одни долги вас загоняют. И ты туда же — воровать у родной сестры!
— А что мне было делать?! — в голосе Ирки звенели слёзы. — К тебе на поклон идти? "Ах, помоги, сестричка, ты же у нас такая правильная, такая успешная!" Думаешь, легко всю жизнь быть неудачницей рядом с тобой?
Анна застыла. В горле пересохло.
— При чём здесь это? Мы же семья, Ир. Я всегда тебе помогала, когда ты просила...
— Вот именно! — Ирка уже рыдала, размазывая тушь по щекам. — Ты помогала! Всегда помогала своей глупой младшей сестрёнке! А я... я просто хотела сама! Понимаешь? Взять и решить проблему, без твоих нотаций, без этого взгляда — мол, опять ты в лужу села...
Анна смотрела на сестру и не узнавала. Куда делась та смешливая девчонка с косичками, которая прибегала к ней поплакать о двойке? Когда между ними выросла эта стена?
— Уходи, — тихо сказала она. — Просто уходи. И не звони, пока не вернёшь деньги.
— Анька...
— Все деньги, Ира. До копейки.
Когда входная дверь хлопнула, Анна опустилась на диван. Он ещё хранил тепло Иркиного тела. На подлокотнике остался влажный след от слёз. А в воздухе плавал запах её дешёвых духов — те же самые, что она покупала ещё в институте. Никогда не меняется.
Анна закрыла глаза. В висках стучало. "Мама, — подумала она, — мама, что же с нами стало?"
Чайник свистел так пронзительно, что Анна вздрогнула. Екатерина Петровна, её соседка сверху, привычным движением сняла его с плиты.
— Давай-ка заварим мой особенный, — проговорила она, доставая из шкафчика жестяную банку. — С чабрецом и смородиновым листом.
Анна сидела за кухонным столом, рассеянно водя пальцем по клеёнке. Старенькая, ещё советская, в желтый цветочек — такая же была у них дома в детстве.
— Ты представляешь, Петровна, — голос предательски дрогнул, — она просто взяла и... Как воровка какая-то!
Екатерина молча разлила чай по чашкам. От них поднимался душистый пар, напоминающий о летней даче, о маминых травяных сборах.
— А много взяла-то? — спросила наконец.
— Да не в сумме дело! — Анна стукнула ладонью по столу. — Тридцать тысяч — не миллион, конечно. Но как она могла? Родная сестра!
— Хм... — Екатерина пододвинула к ней вазочку с печеньем. — А помнишь, как вы в детстве мамины бусы разбили? Ты ещё Ирку выгораживала, всю вину на себя взяла.
— При чём тут это? — Анна поморщилась. — Мы же дети были.
— А она и сейчас как ребёнок, — Петровна отхлебнула чай. — Всё метется, всё ищет себя. Вон, за этого своего Димку выскочила...
— И что теперь? Воровать у родных?
Екатерина внимательно посмотрела на Анну поверх очков:
— Знаешь, что самое страшное в жизни? Когда родной человек становится чужим. Вот так, незаметно. День за днём.
Анна замолчала, уставившись в чашку. На поверхности чая плавал крохотный листик.
— А ведь помнишь, как вы с ней спали в одной комнате? — продолжала Петровна. — Ты ей косички заплетала, сказки рассказывала. Она за тобой хвостиком бегала — "Аня то, Аня это..."
— Помню, — едва слышно отозвалась Анна. — Она тогда такая солнечная была. Смешная. Всё хохотала...
— А сейчас?
— А сейчас... — Анна вздохнула. — Будто подменили. Вечно какие-то проблемы, долги. Этот её Дима — ни рыба ни мясо. То бизнес открывает, то закрывает. А она всё носится с ним, как с писаной торбой.
— Любит, значит.
— Да какая там любовь! — Анна махнула рукой. — Одни слёзы от этой любви. Я ей говорила сто раз — брось ты его! Найди нормальную работу, я помогу...
— Вот-вот, — Екатерина усмехнулась. — Ты ей говорила. Ты поможешь. А она, может, устала быть твоей подопечной? Младшей сестрёнкой, которую вечно надо направлять на путь истинный?
Анна застыла с чашкой у губ.
— Вы думаете... — начала она и осеклась.
— Я думаю, что она просто запуталась, — мягко сказала Екатерина. — И больше всего сейчас боится твоего осуждения. Ты для неё всегда была идеалом — умная, успешная, правильная. А она... она просто другая. Не хуже, не лучше — другая.
За окном громыхнуло — собиралась гроза. Как в тот день, когда не стало мамы. Они тогда сидели в больничном коридоре, прижавшись друг к другу. Ирка всё повторяла: "Анька, что же теперь будет? Что же будет?"
— И что мне делать? — тихо спросила Анна. — Просто простить и забыть?
— Зачем забывать? — Екатерина поднялась, начала убирать чашки. — Помни. Но не давай памяти стать стеной. Она твоя сестра, Аня. Единственная.
Анна смотрела в окно. По стеклу побежали первые капли дождя.
— Чай остыл, — сказала Екатерина, поднимаясь из-за стола. — Пойду подогрею.
Анна и Ирина остались одни на кухне. Между ними повисла тяжёлая тишина, нарушаемая только тиканьем старых ходиков.
— Знаешь, — вдруг сказала Ирина, — я всегда мечтала быть как ты.
Анна подняла глаза от скатерти:
— Что?
— Такой... правильной. Успешной, — Ирка нервно крутила обручальное кольцо. — Помнишь, в школе? Ты всегда была отличницей. А я... я списывала у Светки контрольные.
— Ты просто не старалась, — привычно начала Анна, но осеклась, поймав взгляд сестры.
— Вот! — Ирка горько усмехнулась. — "Не старалась". А может, я просто другая? Может, мне не дано быть такой, как ты?
За дверью что-то звякнуло — похоже, Петровна намеренно гремела посудой, давая им время поговорить.
— И поэтому ты решила украсть? — тихо спросила Анна.
— Нет, — Ирка закрыла лицо руками. — Я... я просто запаниковала. Димку прижали коллекторы, угрожали. А ты бы сразу начала: "Я же говорила! Говорила, что он тебя до добра не доведёт!"
— А разве я была неправа?
— Права! — Ирка вскинулась. — Ты всегда права, Анька! Всю жизнь права! А я... я люблю его. Да, он неудачник. Да, вечно влипает в истории. Но он... он живой. Настоящий. Не такой правильный и успешный, как твой Сергей, но...
— Не трогай Сергея, — резко оборвала Анна.
— Вот видишь? — Ирка невесело рассмеялась. — Ты можешь судить моего мужа, а я твоего — нет. Потому что ты — старшая. Умная. А я так, пустое место.
— Господи, Ир, — Анна почувствовала, как к горлу подступает ком. — Неужели ты правда так думаешь? Что ты для меня — пустое место?
— А как ещё думать? — голос Ирки дрожал. — Ты всё время меня учишь. Всё время говоришь, как надо жить. А я... я ведь просто хотела быть собой. Пусть глупой, пусть неправильной — но собой.
В кухню вернулась Екатерина с чайником. Молча налила всем свежего чаю, села между сёстрами.
— Когда ваша мама умерла, — негромко начала она, — я видела, как вы держались друг за друга. Помните? Ты, Аня, отложила поступление на год, чтобы Ира школу закончила. А ты, Ириша, каждый день сестре обед готовила, пока она на двух работах пахала.
Сёстры молчали. За окном шелестел дождь.
— Деньги — дело наживное, — продолжала Екатерина. — А родная кровь... её ничем не заменишь.
Анна посмотрела на сестру. Ирка сидела, ссутулившись, такая маленькая и потерянная. Совсем как тогда, в детстве, когда разбила мамину любимую вазу.
— Тридцать тысяч, Ир, — тихо сказала Анна. — До конца месяца.
Ирка подняла заплаканные глаза:
— Я верну. Честное слово. Я уже подработку нашла, по вечерам...
— И ещё, — Анна помолчала. — В следующий раз, когда будут проблемы — просто приходи. Поговорим. Без этих... фокусов.
— Правда? — Ирка шмыгнула носом. — Ты... ты меня простишь?
— Уже простила, дурёха, — Анна протянула руку через стол. — Ты же моя сестра.
Екатерина Петровна тихонько вышла из кухни. А они сидели, держась за руки, и молчали. Впервые за долгое время это было не тяжёлое, а тёплое, родное молчание.
Тридцать тысяч легли на стол ровной стопкой.
— Я продала серёжки, — сказала Ирка. — Те, что Димка на годовщину дарил.
— А он что? — Анна невольно покосилась на конверт с деньгами.
— А что он... — Ирка пожала плечами. — Сказал — правильно. Сам хотел продать, да всё руки не доходили.
Повисло молчание. За окном уже смеркалось — октябрьские вечера короткие.
— Будешь ужинать? — вдруг спросила Анна. — Я борщ сварила. Как мама делала — с чесночком.
Ирка замерла:
— А можно?
— Садись уже, чудо-юдо, — Анна достала из шкафа две тарелки. — Тебе с майонезом или со сметаной?
— Со сметаной, — Ирка улыбнулась. — Как в детстве.
Они ели молча. Только ложки позвякивали о тарелки.
— Помнишь, — вдруг сказала Ирка, — как мы с тобой на дачу ездили? Когда мама болела?
— Помню, — Анна подперла щёку рукой. — Ты ещё клубнику воровала у соседей.
— Не воровала, а... одалживала, — фыркнула Ирка. — А ты меня всё время прикрывала.
— Ага. И потом нас обеих крапивой крестная отходила.
Они посмотрели друг на друга и вдруг расхохотались — громко, до слёз, как не смеялись уже много лет.
— Знаешь, Ань, — Ирка вытерла глаза, — я ведь правда... ну, про деньги эти... Я не хотела.
— Знаю, — Анна вздохнула. — Но больше так не делай, ладно? Что бы ни случилось — приходи, поговорим.
— Даже если опять про Димку?
— Даже если про Димку, — Анна улыбнулась. — Ты же моя сестра. Вредная, непутёвая... но моя.
Ирка потянулась через стол, сжала её руку:
— Я тебя люблю, Анька.
— И я тебя, дурёха. И я тебя.
За окном мигнул фонарь, освещая кухню тёплым светом. Где-то вдалеке громыхнула электричка — та самая, на которой они когда-то ездили на дачу. Всё было как прежде. И всё стало совсем другим.