«На Веру Федор не обращал никакого внимания. Здоровался, прощался и даже больше не звал с собой в Высокое, а она бы с удовольствием съездила еще раз. Понравилось ей быть в большой, доброй семье своей.
Как-то раз она с обидой в голосе выговорила бабке Епифании:
— Стало быть, у ентом разе Богородица ошибласи.
— Ничавой подобного, — отрезала старуха. — Богородица ня ошибаетси. Время придеть, и будеть твой. Сам придеть. От поглядишь. Ишшо ня время просто.
Вера вздыхала и крестилась. Бабка тоже крестилась.
— А ты молиси. Ня молисси, потому и ждать ня умешь. Смирения нету у тебе совсема. Эх, молода да глупА».
Часть 70
Так и стали жить — дружно. Нюра с Федосом частенько гостили у Варвары с Тимохой, но всегда уезжали домой. Вдруг какая-то неимоверная сила начинала подначивать бабку, и она просила Федора отвезти ее в Лог. Федос оставался еще погостить, потом Федор отвозил домой и мальчишку, хотя тот не хотел расставаться ни с бабаней, ни с ним.
Трогательные отношения сложились у Федоски с Пелагеей и ее семьей. Настя полюбила мальчишку как родного братишку, а Валя — как родного внука.
Сам же Федос через некоторое время спросил у Пелагеи:
— Тетка Палаша, ты жа мене вроде мамки? Ты жа батькина жана?
Пелагея широко улыбнулась, обняла ребятенка и кивнула.
— От и я Фимке сказывал — у мене две мамки.
— Богатый ты, Федос! — Палаша поцеловала мальчонку в волосики.
— Тетка Палаша, а ты мене любишь?
— Очень!
— Как санка своева?
— Как санка.
Когда уезжали из Высокого в Лог, всегда заезжали на погост — навестить Лизу, как говаривала бабка Нюра. Скорбно стояли у могилы: бабка всегда горько плакала, Федос затихал, Федор вспоминал их самые яркие встречи.
Как-то раз Нюра отважилась и попросила Федю свозить ее с Федоской в Нагайцево.
— Кто у тебя там, мать? — спросил Федор.
— Так мужа моего племянница, Полина. Справныя баба, добрая. Завсегда нас с Федоской принимала, хлеба до отвала у яе едали. Богатай колхоз, ой богатай. Ладно тама усе живуть. Получше вашева будят.
— Это чем же? — поинтересовался Федор.
Ему стало обидно за ставший родным высокинский колхоз.
— Скотина у их есть, две артели. А у вас ня одной. Токма сеете.
— Токма! —хмыкнул Федор. — Так мы хлеб выращиваем и всю округу снабжаем, и город впридачу. Пусть они попробуют без нас прожить. И Нагайцево твое.
Бабка недовольно поджала губы:
— Так повезешь, аль ногами опять топать, как давеча? Давненько ня были у Полины-то. И Федоска проситси.
— Отвезу, отвезу, мать. Конечно. Ты что, обиделась?
— Да чавой мене на тебе забижатьси, Федя? Тебе благодарность токма одна. Молюси за тебе денно и нощно. У гости возишь, харчи привозишь. Ня голодныя мы таперича, слава Господу. Хочь Верка ишть тожа работаеть, приносить молочка да маслица. Федоска тебе вона любить бяз памяти. Давеча мене грит: «Бабка Нюра…»
Федор так и покатился со смеху. Нюра, как настоящая актриса, сделала голос тоненький, переняла интонацию Федоса и даже нос сморщила, как малец.
— Как ба так сделать, — продолжала Нюра, не обращая внимания на смех Феди, — чтоба батя у нас жил? Аль мы у яво жили. Притомилси я мотылятьси туды-сюды. О как! Робяты деревенские душу отдадуть, чтоба на твоей колымаге проехатьси, а яму, вишь ты, надоела шибка мотылятьси.
— Чего это на колымаге? — обиделся Федор. — Хорошая машина у меня.
— Ну а чавой ня колымага? Она и есть.
Так повелось, что Федор и бабка Нюра всегда спорили, но любили друг друга безумно. Она называла Федю — санок, а он ее — мать.
Даже Варя вроде как обиделась и высказалась однажды:
— Санок, чавой ты ей усе мать да мать? Я ж твоя мать.
Федор ел щи и чуть не подавился.
— Мать, да ты что? Ревнуешь, что ли?
— Вот ишшо! — фыркнула Варвара.
— Ревнуешь! — Федя развеселился. — Да, конечно, ты ж моя единственная. Ты! Только тебя люблю пуще всех.
— Правда, санок? — замерла Варя от восторга.
— А ты, Варвара, чавой, сумлеваисси? — встрял в разговор дед. — Охолонись. Ты знашь, ня дури. Парню голову-то ня морочь. Любишь, ня любишь. Да кто ж енто мать-то родну ня люблить? А чичас время такое, так и ня родных пуще жизни люблють.
Дед намекал на Настеньку, Егорку и других ребятишек, привезенных из города в Высокое. Все уже прижились и звали баб мамками.
— Понямши, понямши! — быстро остывала Варвара.
На Веру Федор не обращал никакого внимания. Здоровался, прощался и даже больше не звал с собой в Высокое, а она бы с удовольствием съездила еще раз. Понравилось ей быть в большой, доброй семье своей.
Как-то раз она с обидой в голосе выговорила бабке Епифании:
— Стало быть, у ентом разе Богородица ошибласи.
— Ничавой подобного, — отрезала старуха. — Богородица ня ошибаетси. Время придеть, и будеть твой. Сам придеть. От поглядишь. Ишшо ня время просто.
Вера вздыхала и крестилась. Бабка тоже крестилась.
— А ты молиси. Ня молисси, потому и ждать ня умешь. Смирения нету у тебе совсема. Эх, молода да глупА.
Ближе к зиме Степан Игнатович зашел вечерком к Пелагее в медпункт, оглядел все хозяйским взглядом.
— Слышь-ка, Прохоровна? Готовьси! К Новому году новоселью отмячать будяшь. Пелагея удивленно посмотрела на председателя. В голове вихрем пронеслась беспокойная мысль: неужели Степан задумал им с Федором жилье выделить? Сердце сжалось, замерло. Не хотела она этого. Не сложилось! Чего уж скрывать, нет семьи у нее с Федей.
— Степан, не надо…
— Да как это ня надо, народ на дворе сидит. Холодно ужо, дожжи идуть, да и мотрю, што робятов оставляшь на ночь у медпункте, а хатка-то малэсенькая для ентого.
— Так ты про медпункт? — вскричала радостно Палаша и кинулась обнимать Степана: — Вот так уважил! Ну уважил! Спасибо тебе, Степан Игнатович. Поклон до земли от меня и всех людей, что ко мне идут со всей округи. Я теперь маленький госпиталь открою.
— Ага! Давай! У барскую усадьбу переедешь.
Палаша ахнула.
— Чавой она пустая стольки лет стоить? Робяты подремонтирують, побелють, и давай! А потома ишшо у мене одна новость для тебе будят.
Пелагея забыла дышать от восторга.
— Какая же?
— Но это пока ишшо у планах. Казал — потома, значат — потома.
В усадьбу переезжали через две недели. Ее привели в порядок очень быстро: каждый из деревенских внес свой посильный вклад.
Пелагея стала все чаще оставаться в медпункте, у нее появилась такая возможность. Она даже организовала себе небольшой закуток: поставила там кровать, маленький столик.
Федор пытался противостоять, но она и слушать его не стала.
— Федь, я — вот такая. Либо соглашаешься, либо нет, но там моя жизнь.
Сердце Пелагеи металось и рвалось на части. Того первого пыла она давно к Федору не испытывала и все ждала, что появится что-то еще, как было с Егором. Взаимные дела, интерес, ребенок… Но беременность так и не наступила. Пелагея была готова родить и очень надеялась, что у нее появятся чувства к Феде как к отцу ребенка. Дети очень сближают. Но не случилось.
…Жили как соседи, больше уж по привычке. Ни у него, ни у нее не хватало пылу все разорвать.
Татьяна Алимова
Все части повести здесь⬇️⬇️⬇️
Прочитайте еще один рассказ про целительницу Таисью ⬇️⬇️⬇️