— Благодарствую тебе, Пелагея Прохоровна. Да токма вразумила ты мене! Ня расстануси я со своим Генкой. Ишшо раз спасибо тебе.
Груня поклонилась и заплакала:
— Бесы мене попутали. Ежели ба ня ты, Палашенька. Чавой енто я своева соколенка бросить хотела? Ой лихо жа!
— Вот и хорошо, Агриппина! Рады мы за тебя. Когда в город поедешь?
— Завтре и уйдем с Генкой. Даст бог, заработаю, а там и к матери на Урал двинем. Тяжко мене здесь одной, без Акимки. Ня прижиласи. Ты жа помнишь: ня вашенская я.
Часть 68
Следующим вечером Пелагея, в новой блузке, пошитой Валей, с Настенькой и Валентиной пришли к деду Тимохе.
Нюра, увидев гостей и поняв, что это и есть Пелагея, жена ее несостоявшегося зятя, ахнула:
— Батюшки светы, прости ты мене грешныю, дуру старыю!
Заради Бога, ня серчай.
— Да в чем дело-то? — спросила Пелагея недоуменно.
— Злилась я на тебе вчерась. Ой, батюшки, как злиласи! Усю ночь ня спамши.
— Да как же? Мы ведь только что увиделись. Почему же вы злая на меня, совсем не зная?
— Да и ня видя обозлиласи я на тебе! Думала, вертихвостка какая-та занямши место моей донюшки! Прости, — еще раз попросила прощения Нюра. — Вижу, што и ты хлябнула лиха по самое ня могу. Ой, да чавой жа деетси у мире нашем! Красивыя бабы гибнуть да бяз ног остаютси. Прости, Христа ради, ты мене.
Пелагея прекрасно понимала, что такое отношение к ней лишь только потому, что нет ноги. Вот вроде и привыкла уже, а люди, которые видели ее впервые и не были осведомлены, невольно напоминали об этом, и тогда Пелагее было нестерпимо больно прежде всего за ту жалость, что выражали ей. Она не хотела быть жалкой и не желала никаких привилегий из-за своего увечья.
Она приобняла Нюру и сказала:
— Не я одна такая! Много нас. Война никого не пощадила: ни детей, ни стариков, ни женщин.
Пелагея умышленно резко переместила свое внимание на мальчонку:
— А это кто ж у нас такой белоголовый?
— А енто у вас я — Федоска! А вы — тетка Пелагея, я знай, батя сказывал. А ты — бабка Валя, а от енто — Настя будять.
Все весело рассмеялись. Федор подхватил Федоску на руки:
— Мололец, сынок, все верно запомнил и всех узнал. Это наша большая семья теперь.
— Батя, а мама Вера входить в нашу семью? А бабка Фаня?
— Конечно, мой дорогой, а то как же! А я вот завтра их и привезу!
— Бать, а мене возьмешь с собою?
— А то ж! Конечно, возьму.
— Ну давайтя, айдатя за стол. А то щи да пироги простынуть, — Варвара пригласила всех в хату.
— За столом да за чарочкой завсегда разговоры лучша разговариваютси! — тихонько подталкивая гостей, промолвил Тимоха.
Все дружно зашли и расселись за большим дубовым, выскобленным до блеска столом. Федор сел рядом с Палашей, Федоска забрался к нему на колени.
— Бать, можно я с тобой посижу? — шепнул на ухо.
— Конечно, сынок.
— Бать, а ейная Настя на мене даже ня смотрить, — обиженно протянул мальчишка.
— Сынок, ну подожди. Сейчас поедим, и пойдете во двор, познакомитесь как следует.
— Настя у меня очень хорошая, добрая девочка, — вдруг наклонившись к мальчонке, проговорила Пелагея, — ты не переживай, Федоска. Сладится у вас — вот посмотришь.
— Правда, тетка Пелагея?
— Правда, мой хороший.
— Палаш, я спросить про Гриню хотел. Как он? — Федя беспокойно посмотрел на Пелагею.
— Намного лучше, антибиотики действуют. Хорошо, что Наталья привезла тогда. Вот и пригодились, я их в подполе держала.
— Ну хорошо. А ты сегодня дома ночевать будешь?
— Да, Федь. Так устала. Сейчас поедим, и я сразу уйду. Не обидишься?
— И я с тобой.
Пелагея смутилась, кожа лица порозовела, она незаметно кивнула.
…Через пару часов Пелагея и Федор, накинув шинельки, сидели во дворе и курили.
— Палаша, скажи мне: хорошо тебе со мной?
— Федя, почему ты спрашиваешь?
— Одни мы в хате были, а ты не свободна была. Я почувствовал.
— Федь, не обижайся. Устала я. Бессонная ночь, и больных вчера, да и сегодня тоже, очень много было. Одна мамка все хотела у меня пацана своего оставить. А он здоров, ну нос течет немного. Ну и что. Ребенок же. Особенно в сравнении с Гриней — вообще здорово. А потом призналась мне баба, что хочет в город податься на заработки: к матери уехать на Урал деньги нужны, а пацана оставить не с кем. И не знала я: то ли поругать мне ее, то ли помочь и взять пацана на время.
— И что решила?
— Сказала — твой ребенок, никто тебе руки не подставит, и обман здесь ни к чему. Бери с собой в город.
— А она что ж?
— Ушла недовольная.
— Наша это? Высокинская?
— Наша. Грунька Степанова.
— Да-а-а, — протянул Федор, — одни бабы мечтают о детях, а другие избавляются. Палаша, бросит она его, раз на такое пошла. Жаль мне мальца. Возьму я его у нее. Думаю, мать моя тоже согласится.
Пелагея с большим уважением посмотрела на Федора:
— Айда прямо сейчас. Я боялась, ты не поймешь меня.
Палаша придавила окурок и поднялась.
Федор поднялся следом. До Груни шли, тихонько переговариваясь:
— А ну как не захочет он с нами? — беспокоилась Пелагея.
— Ну а как она его в медпункте оставить собиралась?
— Да, совсем безвольный пацан. Остался бы молча.
— Сейчас на месте разберемся.
Груня уже укладывалась спать, но обрадовалась нежданным гостям:
— Айдате у хату, айдате. Баранки севодни у сельпо взЯла.
— Некогда нам с тобой чаи гонять. Согласные мы пацана твоего у себя оставить, а ты езжай в город. Да смотри, мальчишку не бросай. Заработаешь — приедь. Тяжело детям расти, когда они брошенные. По себе знаю.
— Благодарствую тебе, Пелагея Прохоровна. Да токма вразумила ты мене! Ня расстануси я со своим Генкой. Ишшо раз спасибо тебе.
Груня поклонилась и заплакала:
— Бесы мене попутали. Ежели ба ня ты, Палашенька. Чавой енто я своева соколенка бросить хотела? Ой лихо жа!
— Вот и хорошо, Агриппина! Рады мы за тебя. Когда в город поедешь?
— Завтре и уйдем с Генкой. Даст бог, заработаю, а там и к матери на Урал двинем. Тяжко мене здесь одной, без Акимки. Ня прижиласи. Ты жа помнишь: ня вашенская я.
— Помню, — кивнула Пелагея. — Ну в добрый час.
Вернувшись до хаты, снова присели во дворе на лавке, закурили.
— Палаша, как же ты можешь влиять на людей! А ведь я тебя с малолетства разглядел! И влюбился! Черт, ну бывает же так: один раз и на всю жизнь.
— Федь, а ты Лизу любил? — вдруг спросила Пелагея.
Федор вздрогнул и опустил голову:
— Не знаю, Палаша. Любил, наверное. Так бывает… но ты не ревнуй…
Пелагея сморщилась:
— Да я совсем не об этом. Нет у меня ревности никакой, — сказала вслух, а в мыслях промелькнуло: «Чтобы ревновать, надо любить. Вот Егора ревновала, потому что любила».
— Жалко мне Нюру, тяжело ей будет меня каждый день видеть, трудно смириться. Не о том мать мечтала. Ох, не о том!
— Ну а я живой же, Палаша! Мне дальше надо жить! Пацана поднимать! Лучшую долю для него искать.
— Ты знаешь, мне кажется, ты как Груня! Вот она сегодня сына готова была оставить у меня. Вроде как ради него к матери уехать хочет, но сама того не осознает, что больше-то ради себя. Так и ты…
— Не соглашусь. Лизы не вернуть, а мне надо жить дальше.
Пелагея хотела сказать, что в память о Лизе надо жить в настоящей взаимной любви, а не в такой… Но не смогла. Видно, не время еще…
Татьяна Алимова
Все части здесь⬇️⬇️⬇️
Прочитайте еще один рассказ ⬇️⬇️⬇️
Давненько я не предлагала вам перечитать Истории про Таисью-целительницу. Эта набрала наибольшее количество прочтений.
⬇️⬇️⬇️