Скребницей чистил он коня,
А сам ворчал, сердясь не в меру:
«Занёс же вражий дух меня
На распроклятую квартеру!»
Уже эти первые строки настраивают на определённый лад. Во-первых, мы видим героя: явно уже пожившего, немало послужившего и много повидавшего, без всякого сомнения, находящегося отнюдь не в офицерских чинах (его не очень грамотная речь будет прослеживаться и дальше). А во-вторых, как будто сразу слышим не слишком серьёзный тон.
Из «ворчаний» гусара («Здесь человека берегут, как на турецкой перестрелке») нетрудно сделать вывод, что и в, как теперь сказали бы, «горячих точках» он побывал и, вероятно, именно поэтому, находясь на «квартерах», жалуется на неудобства:
Насилу щей пустых дадут,
А уж не думай о горелке.
И дальше будет рассказ о случившемся с ним происшествии, предваряемый весьма многозначительным замечанием:
Он стал крутить свой длинный ус
И начал: «Молвить без обиды,
Ты, хлопец, может быть, не трус,
Да глуп, а мы видали виды».
Что интересного в самом начале рассказа? Гусар с удовольствием вспоминает Киев («То ль дело Киев! Что за край! Валятся сами в рот галушки, вином - хоть пару поддавай») и живущих там «молодиц-молодушек» и готов душу отдать «за взгляд красотки чернобривой», а о некоторых «особенностях» их скажет только: «Одним, одним не хороши». И поведает свою историю.
Рассказ гусара о путешествии на шабаш вслед за ведьмой, как мне кажется, может вызвать только смех. В первую очередь, то, что ведётся он от первого лица, а стало быть, герой-путешественник жив-здоров, уже указывает на благополучное завершение «вояжа». Обратите внимание и на рассуждения героя:
Эге! смекнул в минуту я:
Кума-то, видно, басурманка!
Вспомним, что перед этим он «вздумал ревновать»:
Зачем бы ей, стал думать я,
Вставать до петухов? кто просит?
Шалит Марусенька моя;
Куда её лукавый носит?
Носит её, как выяснилось, действительно «лукавый». Но не кажется ли вам, что гусара это устраивает куда больше, чем если бы он застал свою «Марусеньку», скажем, в объятиях соседа?
Невозможно, конечно же, привести здесь весь рассказ героя, как испытывал он на всей домашней утвари действие волшебного зелья, а затем полетел сам, но вот хоть финал путешествия:
Стремглав лечу, лечу, лечу,
Куда, не помню и не знаю;
Лишь встречным звёздочкам кричу:
Правей!.. и наземь упадаю.
Мои дорогие читатели уже заметили в фрагменте из «Уединённого домика» (в словах «проповедовал в шинках») отсылку к Н.В.Гоголю, хотя перекличка эта явно случайна: в момент публикации «Домика» писатели ещё не были знакомы («Надобно познакомить тебя с молодым писателем, который обещает что-то очень хорошее», - писал поэту П.А.Плетнёв в феврале 1831 года, через два года после выхода повести), а «Вечера…» не были напечатаны.
А вот в «Гусаре» гоголевские мотивы чувствуются, и не только в образе ведьмы. Вспомним пушкинское «поют, играют, свистят» и сравним с гоголевским описанием пекла в «Пропавшей грамоте»: «А музыканты тузили себя в щёки кулаками, словно в бубны, и свистали носами, как в волторны».
Пушкинский гусар, как думаю, все помнят, категорически отказывается сесть верхом на кочергу:
- Чтоб я, я сел на кочергу,
Гусар присяжный! Ах ты, дура!
Или предался я врагу?
Иль у тебя двойная шкура?
Коня! - На, дурень, вот и конь. -
И точно; конь передо мною,
Скребёт копытом, весь огонь,
Дугою шея, хвост трубою.
Гоголевский же герой потребует возвращения своего коня: «Если, сей час, не станет передо мною молодецкой конь мой, то вот, убей меня гром на этом самом нечистом месте, когда я не перекрещу святым крестом всех вас!» В ответ «загремели перед ним конские кости. "Вот тебе конь твой!"» Но затем «чёрт хлопнул арапником — конь, как огонь, взвился под ним, и дед, что птица, вынесся на верх. Страх, однако ж, напал на него посереди дороги, когда конь, не слушаясь ни крику, ни поводов, скакал через провалы и болота». Путешествие завершится тем, что седок обнаружит: «он лежал на крыше своей же хаты».
Очень похоже и на возвращение гусара:
- Садись. - Вот сел я на коня,
Ищу уздечки, - нет уздечки.
Как взвился, как понёс меня -
И очутились мы у печки.
Но вот только если гоголевский герой, вернувшись домой, узна́ет, что в хате его творилась всякая чертовщина, и сделает совершенно однозначный вывод: «Нужно, вижу, будет освятить нашу хату», - то завершение «Гусара» будет несколько иным:
Гляжу; всё так же; сам же я
Сижу верхом, и подо мною
Не конь - а старая скамья:
Вот что случается порою.
И сразу задумаешься: конечно, жанр сказочно-фантастической повести довольно условен, но в приключения, о которых поведал Гоголь (вспомним подзаголовок: «Быль, рассказанная дьячком ***ской церкви»), читателю поневоле приходится верить. Конечно, мы смеёмся, читая, как дед рассказчика играл с ведьмой в «дурни», но смех соседствует и со страхом.
А вот дочитывая «Гусара», я, хоть и надеюсь вместе с моими читателями, что всё отправленное гусаром в «свободный полёт» (в том числе и кот) благополучно вернётся в хату, но не перестаю думать: а было ли оно вообще, это таинственное путешествие? Или приснилось гусару не без воздействия «горелки»?
И стал крутить он длинный ус,
Прибавя: «Молвить без обиды,
Ты, хлопец, может быть, не трус,
Да глуп, а мы видали виды».
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
Навигатор по всему каналу здесь
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь