Вечер опускался на город тяжёлым серым одеялом. Надежда сидела за старой швейной машинкой, пытаясь сосредоточиться на ровности строчки, но пронзительные голоса соседок за окном врывались в её мысли острыми иглами.
— А я тебе говорю, Марь Иванна, сейчас молодёжь совсем не та пошла. Вон, Надькин-то... Тридцать лет мужику, а всё без работы сидит.
— Да уж, позор один. А она, бедная, всё тянет, тянет...
Надежда до боли прикусила губу. Машинка застрекотала громче, словно пытаясь заглушить непрошеный разговор. Пальцы, привычные к работе, вдруг стали неловкими — стрелка на юбке заказчицы пошла волной. Придётся распарывать.
Тук-тук. Знакомые шаги на лестнице. Виктор. Она узнала бы их из тысячи — тяжёлые, будто весь мир давит на плечи. Дверь открылась, впуская сырой осенний воздух и сына.
— Привет, мам.
Его голос звучал устало, как всегда в последнее время. Надежда подняла глаза — осунувшееся лицо, трёхдневная щетина, потухший взгляд. Сердце сжалось от привычной смеси жалости и раздражения.
— Ну что, нашёл работу? — вопрос вырвался резче, чем хотелось.
Виктор медленно разулся, аккуратно поставил ботинки на газету — всегда был чистюлей, в отца.
— Пока нет. Но я...
— "Пока нет"? — Надежда отбросила шитьё. — Четвёртый месяц "пока нет"! Господи, Витя, что же это такое? Все люди как люди...
— Мам, я же объяснял — сейчас везде сокращения. Я отправляю резюме, хожу на собеседования...
— А толку? — она встала, чувствуя, как внутри поднимается волна. — Вон, Светкин Колька, моложе тебя, а уже начальник отдела. А ты... — голос предательски дрогнул. — Я уже в глаза людям смотреть не могу!
Лицо Виктора окаменело. Он всегда так — закрывается, прячется за невидимой стеной. Раньше, маленьким, плакал, когда она ругалась. Теперь молчит, и это ещё хуже.
— Понятно, — тихо сказал он. — Значит, дело не в работе. Дело в том, что тебе стыдно за меня перед соседями.
— А как мне не стыдно? — выкрикнула она. — Сын-неудачник, сидит на шее у матери...
Она осеклась. В глазах Виктора мелькнула такая боль, что внутри что-то оборвалось. Но остановиться уже не могла — копившееся неделями, месяцами выплёскивалось горькими, жгучими словами.
— Я же для тебя всё... Всю жизнь... А ты... — она махнула рукой и отвернулась к окну.
За стеклом сгущались сумерки. Соседки всё ещё стояли внизу, их голоса доносились неразборчивым шёпотом. Где-то хлопнула дверь — Виктор ушёл в свою комнату. В наступившей тишине было слышно только гулкое биение собственного сердца и далёкий лай собак.
Надежда опустилась на стул перед недошитой юбкой. Пальцы автоматически потянулись к распарывателю — нужно исправлять кривую строчку. Исправлять... Только вот как исправить то, что наговорила сыну?
Старая книга выпала из коробки, когда Надежда доставала зимние вещи. "Приключения Тома Сойера" — потрёпанный томик в выцветшей обложке. Отец подарил на десятилетие, исписав форзац своим размашистым почерком: "Моей любимой дочке. Помни, родная, каждый имеет право на свой путь".
Память услужливо подкинула картинку: она, маленькая, сидит на отцовских коленях, уткнувшись носом в его колючий свитер. В школе очередная двойка по математике, учительница назвала "бестолочью". А он гладит по голове и говорит своим глубоким, спокойным голосом: "Ничего, Наденька. Зато ты у меня лучше всех рисуешь. Каждому своё".
Она действительно хорошо рисовала. Мечтала поступить в художественное. Но мама настояла на педагогическом — "надёжнее будет". Отец тогда впервые не поддержал... Вернее, поддержал маму. "Ты сама должна решить, доча. Но подумай — может, мама и права?"
Надежда провела пальцем по выцветшим буквам. Вспомнила, как много лет спустя сама говорила Виктору почти теми же словами: "Подумай, сынок. Может, я права? Экономический — это стабильность, перспективы..." А он, упрямый, пошёл на программиста. И вот теперь...
Звонок в дверь вырвал её из воспоминаний. На пороге стояла Вера, соседка с первого этажа, с пакетом яблок.
— Привет, подруга! Угощайся, из сада привезли. А у тебя что новенького? Витя-то работу нашёл?
Надежда поморщилась, но пригласила Веру на кухню. Пока наливала чай, та устроилась за столом, явно готовая к долгому разговору.
— Знаешь, Надь, я тебе как подруга скажу — избаловала ты его. Вот у меня Славик...
"Началось", — подумала Надежда. Про успехи Славика, Вериного старшего, она знала наизусть. И про машину, и про квартиру в ипотеку, и про повышение.
— ...а твой всё в игрушки свои компьютерные играет. Программист, тоже мне! Вон, Светкин на завод пошёл, не погнушался. А этот...
— Он не играет, — тихо сказала Надежда. — Он учится. Какие-то курсы онлайн...
— Ой, да брось ты! — Вера махнула пухлой рукой. — Курсы — это отмазка такая. Мужику тридцать лет, а он всё учится. Вот что я тебе скажу...
Надежда смотрела в окно, где на фоне серого октябрьского неба качались голые ветки клёна. Когда-то она тоже могла бы "всё учиться" — художественная школа звала преподавать, предлагала курсы повышения квалификации... Но нет, надо было зарабатывать, кормить семью. Вот и пошла по ателье, по частным заказам...
— ...а ты его корми-пои дальше, — донёсся голос Веры. — Так и будешь в старости одна с иголкой сидеть, пока другие на море внуков возят.
Что-то кольнуло в груди. Море... Виктор в детстве так мечтал увидеть море. Копил карманные деньги, собирал открытки с морскими пейзажами. А она всё откладывала — то денег нет, то времени...
— Ладно, Вер, спасибо за яблоки, — Надежда встала. — Мне ещё заказ доделать надо.
Когда за подругой закрылась дверь, она вернулась к раскрытой книге. "Каждый имеет право на свой путь"... Интересно, что сказал бы отец сейчас? Понял бы он внука, выбравшего не деньги и стабильность, а то, что душа просит?
"Но ведь душой сыт не будешь", — упрямо подсказал внутренний голос, подозрительно похожий на Верин. Надежда захлопнула книгу и решительно убрала её обратно в коробку. Пора заканчивать с воспоминаниями — работа сама себя не сделает.
Письмо лежало на кухонном столе — белый лист, сложенный вчетверо. Надежда не сразу заметила его, занятая утренними делами. Только когда села с чашкой чая, взгляд зацепился за знакомый почерк сына — такой же угловатый, как у отца.
"Мама, прости, что не смог сказать это лично. Ты знаешь, я никогда не умел спорить — весь в отца. Но написать, наверное, должен.
Я знаю, как тебе тяжело. Каждый день вижу, как ты устаёшь, как переживаешь из-за меня. И понимаю про соседей — они ведь правы по-своему. В их глазах я неудачник, сидящий на шее у матери.
Но я правда учусь, мам. Каждый день, по многу часов. Программирование — это не просто игрушки, как говорит тётя Вера. Это целый мир, и я чувствую, что наконец-то нашёл в нём своё место. Знаешь, как в детстве, когда ты подарила мой первый компьютер — помнишь, тот старенький "Пентиум"? Я тогда впервые почувствовал, что могу что-то создавать, менять мир хотя бы в маленьком масштабе.
Вчера я закончил курс по веб-разработке. Это только начало, но... В общем, я устроился на удалённую работу. Небольшой проект, зарплата пока скромная, но это шанс. Мой шанс доказать, что я не зря потратил эти месяцы.
Я не хочу быть для тебя обузой. И не хочу, чтобы ты стыдилась меня перед людьми. Поэтому сегодня переезжаю к Саше — помнишь моего однокурсника? Он давно звал к себе в съёмную квартиру.
Спасибо тебе за всё, мам. За то, что растила одна, что всегда заботилась. Даже за эти четыре месяца спасибо — без твоей поддержки, пусть и не всегда добровольной, я бы не смог закончить обучение.
Я обязательно докажу, что ты не зря в меня верила. Точнее... верила когда-то. Витя."
Надежда не заметила, как чай остыл. Перед глазами стояла картина: маленький Витя, сосредоточенно нахмурившись, сидит перед монитором, а она ругается — уроки, мол, надо делать, а не в компьютере пропадать...
А ведь он тогда не играл. Он уже тогда что-то программировал, создавал. Просто она не хотела видеть, не понимала. Как и сейчас.
"Верила когда-то"... От этих слов в письме щемило сердце. Когда она перестала верить в сына? Когда позволила чужим голосам, чужим суждениям заглушить материнское чутьё?
Надежда встала, подошла к окну. Там, внизу, уже собирались соседки — Вера, Мария Ивановна, другие. Готовились к очередному обсуждению чужих судеб. Раньше их слова ранили её, заставляли сомневаться, злиться на сына. Но сейчас...
Сейчас она смотрела на них и впервые за долгое время чувствовала что-то похожее на жалость. Они ведь тоже боятся — боятся всего нового, непонятного, выходящего за рамки их представлений о правильной жизни.
А Витя... Витя просто идёт своим путём. Как когда-то хотела идти она сама, как учил её отец.
"Каждый имеет право на свой путь"... Эти слова вдруг зазвучали по-новому, наполнились новым смыслом. Надежда прижала письмо к груди и впервые за долгое время заплакала — не от стыда или обиды, а от запоздалого понимания и щемящей материнской любви.
Стук в дверь раздался, когда Надежда заканчивала подшивать последний заказ. Она вздрогнула, укололась иголкой и замерла, прислушиваясь. В этот раз шаги были другими — лёгкими, уверенными.
— Мам, открой, пожалуйста. Руки заняты.
Виктор стоял на пороге с бумажным пакетом из продуктового. От неожиданности она отступила на шаг:
— Витя? А я думала...
— Что я не вернусь? — он улыбнулся как-то по-новому, спокойно. — Извини, если напугал тебя утром. Просто нужно было кое-что сделать.
Он прошёл на кухню, достал из пакета хлеб, молоко, пачку любимого её чая. Движения чёткие, уверенные — совсем не похожие на вчерашнюю сутулую неловкость. Потом вытащил конверт, протянул ей:
— Это тебе. Первая зарплата.
— Витенька, не надо...
— Надо, мам, — он мягко, но настойчиво вложил конверт в её руку. — Я же знаю, сколько ты на меня потратила за эти месяцы. Это только начало, но...
Она не выдержала — шагнула вперёд, обняла, прижалась к груди, как когда-то в детстве он прижимался к ней. Из конверта выпала записка, спланировала на пол.
"Уважаемый Виктор Александрович! Рады сообщить, что по результатам тестового периода мы готовы предложить Вам постоянную позицию Junior Web Developer..."
— Это... это же... — Надежда подняла глаза на сына.
— Да, мам. Теперь постоянная работа. И знаешь, — он улыбнулся шире, — им понравился мой подход. Сказали, давно не видели таких упорных новичков.
Она смотрела на его лицо — осунувшееся, но счастливое, на растрёпанные волосы, на пятно от чернил на рукаве рубашки. Её мальчик. Её упрямый, целеустремлённый мальчик, который всё-таки нашёл свой путь.
— Есть хочешь? — спросила она, вытирая глаза. — Давай поужинаем вместе. Я пирог с яблоками испекла, твой любимый.
Они сидели на кухне, как в детстве — она режет пирог, он подставляет тарелку. За окном суетились соседки, но их голоса больше не жалили. Всё стало неважным — только тёплый свет лампы, запах яблочного пирога и тихий голос сына, рассказывающего о своей первой настоящей работе.
— ...и знаешь, мам, я ведь правда благодарен тебе. Если бы не твоя поддержка...
— Какая же это была поддержка, — покачала она головой. — Я же только ругалась...
— Но ты была рядом, — просто сказал он. — И ты дождалась. Не все умеют ждать.
Надежда смотрела на сына и думала об отце. "Каждый имеет право на свой путь" — как же он был прав! И как хорошо, что она наконец-то это поняла.
— Мам, — Виктор отодвинул пустую тарелку, — можно я всё-таки останусь дома? Ну его, это общежитие...
Она улыбнулась:
— Конечно, сынок. Конечно, оставайся.
За окном догорал октябрьский вечер, но на кухне было тепло и уютно. Пахло яблоками, корицей и новым началом.