– Мама, что это такое? Почему в моей комнате чужие вещи? – Жанна застыла в дверном проёме, не в силах поверить своим глазам. Театральный чемодан, незнакомые костюмы на плечиках, стопка потрёпанных сценариев на её старом письменном столе...
– Доченька, я думала, ты приедешь через неделю... – Татьяна Владимировна нервно теребила край фартука, избегая встречаться взглядом с дочерью.
– То есть это теперь не моя комната? – голос Жанны предательски дрогнул. – Я правильно понимаю?
– Жанночка, милая, ну пойми...
– Что именно я должна понять? – Жанна швырнула свою сумку на пол. – Что в родном доме мне больше нет места? Что даже здесь я чужая?
Где-то в глубине квартиры хлопнула дверь, послышались шаги. Жанна вздрогнула – она успела отвыкнуть от того, что в доме могут быть посторонние.
– Татьяна Владимировна, – раздался женский голос, – вы не видели мой... Ой!
В коридоре появилась молодая девушка – стройная, яркая, с копной рыжих волос. Она замерла, увидев Жанну, потом расплылась в улыбке: – Вы, наверное, дочка Татьяны Владимировны? А я Кристина, актриса областного театра. Мы тут на гастролях...
– Надо же, – процедила Жанна. – И давно вы... гастролируете в моей комнате?
– Жанна! – в голосе матери зазвучали умоляющие нотки. – Не начинай, пожалуйста. Я всё объясню...
– Объяснишь? – Жанна издала короткий невесёлый смешок. – Как ты объяснила двадцать лет назад, почему я должна выйти замуж за "перспективного" Игоря? Или как объясняла, почему нужно терпеть его измены – ради стабильности?
Кристина тихонько попятилась, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Но Жанну уже несло: – А может, объяснишь, почему я узнала о твоём "гостиничном бизнесе" только сейчас? Когда мне, между прочим, жить негде?
– У тебя есть квартира... – пролепетала Татьяна Владимировна.
– Была! – Жанна почти кричала. – Пока мой благоверный не продал её за моей спиной! Пока не выяснилось, что он год назад втихаря переписал документы! А ты...
Она осеклась, заметив, как побледнела мать. Та прислонилась к стене, часто и неглубоко дыша.
– Мама? – Жанна бросилась к ней. – Тебе плохо?
– Нет-нет, – Татьяна Владимировна слабо махнула рукой. – Просто голова закружилась...
– Давление! – встревоженно воскликнула Кристина. – У неё давление скачет в последнее время. Никита Андреевич! – крикнула она в глубину квартиры. – Помогите!
Жанна услышала быстрые шаги, звук открывающейся двери... и замерла. Время словно остановилось. На пороге стоял Никита – всё тот же, только в висках серебрилась седина, а в уголках глаз залегли морщинки.
– Что случи... – он осёкся, увидев Жанну. – Жанна?
– Никита, – одними губами произнесла она.
– Татьяне Владимировне плохо, – вмешалась Кристина. – Давление...
Никита мгновенно собрался: – Нужно уложить её. Жанна, где лекарства?
– Я... я не знаю, – растерянно ответила она. – Я же только приехала...
– В кухне, в верхнем шкафчике, – подсказала Кристина. – Я сама видела.
Вдвоём с Никитой они довели Татьяну Владимировну до её комнаты. Кристина убежала за лекарствами. Жанна механически поправляла подушку, стараясь не смотреть на Никиту.
– Давно приехала? – спросил он, помогая матери лечь.
– Только что.
– И сразу устроила скандал?
В его голосе звучал упрёк, и это неожиданно разозлило Жанну: – А ты, значит, теперь защитник моей матери? За четверть века многое изменилось, да?
– Жанночка, – слабым голосом позвала Татьяна Владимировна. – Не надо...
– Я принесла! – в комнату влетела запыхавшаяся Кристина с таблетками и стаканом воды. – Татьяна Владимировна, давайте я помогу...
– Спасибо, деточка, – мать благодарно улыбнулась девушке, и эта улыбка больно кольнула Жанну. Когда она в последний раз видела, чтобы мать так улыбалась ей?
– Нужно вызвать врача, – сказал Никита.
– Не нужно, – Татьяна Владимировна попыталась сесть. – Уже лучше...
– Я настаиваю.
"Как всегда – решительный, уверенный", – подумала Жанна. Таким она его и запомнила – молодым актёром, который точно знал, чего хочет от жизни. В отличие от неё.
Пока ждали скорую, Жанна металась по квартире, пытаясь собрать мамины вещи и документы. В коридоре она столкнулась с пожилым мужчиной – высоким, седым, с артистической бородкой.
– Простите, – пробормотала она.
– Вы, должно быть, Жанна? – он приветливо улыбнулся. – Павел Сергеевич, режиссёр. Наслышан о вас от вашей матушки... и не только от неё.
Он бросил выразительный взгляд в сторону кухни, где Никита разговаривал по телефону. Жанна проследила за его взглядом и неожиданно для себя спросила: – И что же вам рассказывали?
– О талантливой девочке, которая мечтала о сцене. О первой любви, разбитых надеждах... – он помолчал. – Знаете, в театре такие истории случаются часто. Но редко у них бывает второй акт.
– У моей истории не будет второго акта, – резко ответила Жанна. – Я давно выросла из театральных иллюзий.
– Правда? – Павел Сергеевич хитро прищурился. – А что это? – он кивнул на её сумку, из которой выглядывал край альбома.
Жанна инстинктивно прикрыла сумку рукой. В альбоме были её эскизы – театральные костюмы, которые она рисовала тайком все эти годы. Хобби, способ убежать от реальности... Она никому их не показывала, даже мужу.
– Это просто...
Её прервал звонок в дверь – приехала скорая. Следующий час прошёл в суматохе. Осмотр, вопросы врачей, заполнение документов... Когда Татьяну Владимировну увезли в больницу, Жанна без сил опустилась на банкетку в прихожей.
– Поедешь с ней? – спросил Никита.
– Конечно.
– Я с тобой.
– Не нужно! – она вскинулась. – Справлюсь сама.
– Как всегда, – он невесело усмехнулся. – Всё делаешь сама, никого не подпускаешь близко...
– А ты научился читать характеры за эти годы?
– Нет, – он присел рядом. – Просто хорошо помню одну упрямую девчонку, которая боялась показать, что ей больно. Даже когда я уехал...
– Не начинай, – Жанна встала. – Это было давно.
– Но ты до сих пор злишься.
– Я? – она развернулась к нему. – Да с чего мне злиться? Ты просто уехал. Без объяснений, без прощания... Прислал открытку через полгода – мол, всё отлично, поступил, строю карьеру...
– А ты не отвечала на мои звонки.
– Какие звонки? – Жанна замерла. – Ты не звонил.
– Звонил. Каждый день первые два месяца. Твоя мама говорила, что ты не хочешь со мной разговаривать.
В прихожей повисла тяжёлая тишина. Жанна почувствовала, как земля уходит из-под ног. Неужели... Нет, не может быть...
– Врёшь, – прошептала она.
– Зачем мне врать? – он пожал плечами. – Двадцать пять лет прошло.
– Мама не могла...
– Могла, – раздался голос Павла Сергеевича. Он стоял в дверях кухни, прислонившись к косяку. – Она сама рассказала мне об этом месяц назад. Когда узнала, что Никита будет играть в нашей труппе.
– Что? – Жанна переводила взгляд с одного на другого. – Вы знали? Всё это время знали?
– Я узнал, когда пришёл сюда искать комнату, – тихо сказал Никита. – Увидел твои фотографии, спросил о тебе... Татьяна Владимировна разрыдалась и во всём призналась.
– И ты... специально остался здесь? – Жанна почувствовала, как к горлу подступает ком.
– Да.
– Зачем?
– Хотел увидеть тебя. Поговорить...
– О чём? – она горько рассмеялась. – О том, как мама "дорушила" нашу любовь? Или о том, как я послушно вышла замуж за "правильного" человека?
– Жанна...
– Нет! – она вскинула руку, останавливая его. – Мне нужно к маме. В больницу. Прямо сейчас.
– Я вызову такси, – Павел Сергеевич уже доставал телефон.
В приёмном покое было людно и шумно. Жанна сидела на жёстком стуле, обхватив себя руками, и пыталась осмыслить происходящее. Всё, во что она верила последние двадцать пять лет, оказалось ложью. Никита не бросал её. Не забывал. Не предавал...
– Держи, – он протянул ей стаканчик с кофе из автомата. – Всё такой же – с корицей.
– Ты помнишь? – она удивлённо взяла стаканчик.
– Я всё помню, Жанна, – он сел рядом. – Каждую мелочь. Как ты любила репетировать на крыше театральной студии. Как читала монологи Джульетты, сидя на подоконнике. Как плакала, когда не получалась сцена...
– Перестань, – она отвернулась, чувствуя, как предательски щиплет глаза.
– Знаешь, что самое страшное? – продолжал Никита. – Я ведь поверил. Поверил, что ты не хочешь меня слышать. Что выбрала другую жизнь...
– А я поверила, что ты просто вычеркнул меня из своей жизни.
– Глупые были, – он грустно усмехнулся. – Молодые, гордые...
– К родственникам пациентки Зверевой! – раздался голос медсестры.
Жанна вскочила: – Я здесь! Что с мамой?
– Состояние стабильное, но мы оставим её на несколько дней под наблюдением. Гипертонический криз на фоне сильного стресса...
– Можно к ней?
– Пока нет, она спит. Приходите завтра утром.
Они вышли из больницы в прохладную весеннюю ночь. Никита накинул ей на плечи свою куртку: – Замёрзнешь.
– Не надо, – она попыталась вернуть куртку, но он остановил её: – Всё та же упрямая девчонка...
– Не называй меня так, – резко сказала Жанна. – Той девчонки больше нет.
– Правда? – он внимательно посмотрел на неё. – А кто тогда рисует эти потрясающие эскизы театральных костюмов?
Жанна застыла: – Ты видел?
– Альбом выпал из твоей сумки, когда ты искала мамины документы, – он помолчал. – Это невероятно, Жанна. Настоящий талант.
– Детские мечты, – она отмахнулась, но сердце предательски забилось быстрее.
– Нет, – вмешался подошедший Павел Сергеевич. – Это гораздо больше. Я сорок лет в театре, я знаю, о чём говорю.
– Вы смотрели мои рисунки? – Жанна почувствовала, как краснеет.
– И не только смотрел. Я показал их нашему художнику по костюмам как только вы уехали на скорой...
– Что?! – она задохнулась от возмущения. – Как вы посмели?
– Он в восторге, – невозмутимо продолжал режиссёр. – Сказал, что давно не видел такого свежего взгляда. И, кстати, через месяц уходит на пенсию...
– Нет! – Жанна отступила на шаг. – Даже не думайте! Я не буду...
– Почему? – тихо спросил Никита. – Потому что это мечта? Потому что страшно?
– Потому что поздно! – она почти кричала. – Мне сорок пять! У меня за плечами неудачный брак, предательство, развод... Я должна думать о том, как жить дальше, а не...
– А как ты собираешься жить дальше? – перебил её Павел Сергеевич. – Снова подстраиваясь под чужие ожидания? Снова отказываясь от себя?
– Вы не понимаете...
– Нет, это ты не понимаешь, – он вдруг стал серьёзным. – Знаешь, сколько я видел сломанных судеб? Людей, которые всю жизнь говорили себе "потом", "не время", "слишком поздно"? Которые предавали свой талант ради чужих представлений о правильной жизни?
Жанна молчала, чувствуя, как по щекам текут слёзы.
– А знаешь, что самое страшное? – продолжал режиссёр. – Когда они понимают, что "потом" никогда не наступит. Что время ушло. Что жизнь прожита не своей жизнью...
– Но я даже не знаю, смогу ли... – прошептала Жанна.
– А кто знает? – Павел Сергеевич улыбнулся. – В этом и прелесть жизни – пробовать, рисковать, падать и вставать...
– У нас через месяц премьера, – вдруг сказал Никита. – "Чайка" Чехова. Нам очень нужен художник по костюмам.
– Месяц? – Жанна нервно рассмеялась. – За месяц создать костюмы для целого спектакля?
– Почему бы и нет? – Павел Сергеевич хитро прищурился. – Или та девочка, которая могла за ночь сшить платье для школьного спектакля, совсем исчезла?
Жанна вздрогнула. Откуда он знает? Ах да, мама наверняка рассказала...
– Это безумие, – пробормотала она.
– Театр и есть безумие, – рассмеялся режиссёр. – Самое прекрасное безумие на свете.
В этот момент из больницы вышла молоденькая медсестра: – Извините, вы родственники Зверевой? Пациентка проснулась и спрашивает дочь...
Жанна заторопилась к входу, но Никита поймал её за руку: – Подумай. Пожалуйста.
Она кивнула, не оборачиваясь. В палате пахло лекарствами и почему-то яблоками. Татьяна Владимировна лежала очень прямо, неестественно бледная на белых больничных простынях.
– Доченька, – слабо улыбнулась она. – Прости меня...
– За что, мама? – Жанна присела на край кровати. – За квартирантов?
– За всё, – по щекам матери покатились слёзы. – За то, что решала за тебя. За то, что украла твою мечту... Я ведь как лучше хотела. Чтобы у тебя была стабильная жизнь, чтобы не мучилась, как я с твоим отцом...
– Папа любил нас, – тихо сказала Жанна.
– Любил, – мать горько усмехнулась. – Но вечно витал в облаках. Писал свои книги, строил воздушные замки... А я тянула всё на себе – быт, деньги, твоё воспитание... Я так боялась, что ты выберешь такую же жизнь. Творчество, искусство – это же вечная нестабильность, вечная борьба за кусок хлеба...
– И что в итоге, мама? – Жанна взяла её за руку. – Я вышла замуж за "стабильного" человека, который украл у меня квартиру и ушёл к молоденькой любовнице. Где она, эта стабильность?
– Прости, – снова прошептала Татьяна Владимировна. – Я так виновата перед тобой... И перед Никитой...
– Ты знала, что он будет в труппе? Поэтому сдала им комнаты?
Мать отвела глаза: – Он пришёл искать жильё... Я узнала его сразу. Постаревший, конечно, но всё тот же взгляд... Подумала – может быть, это знак? Может быть, судьба даёт вам второй шанс?
– Мама! – Жанна вскочила. – Ты опять пытаешься устроить мою жизнь?
– Нет-нет, – Татьяна Владимировна попыталась сесть. – Я просто... Я видела твои рисунки, доченька. Те эскизы костюмов, что ты прячешь... Они такие красивые...
Жанна замерла: – Ты заглядывала в мой альбом?
– Случайно нашла, когда убиралась... И поняла – ты ведь не изменилась. Всё та же девочка, которая мечтала о театре. Просто загнала свою мечту глубоко внутрь...
В коридоре послышались шаги медсестры. Жанна наклонилась и поцеловала мать в лоб: – Спи. Завтра поговорим.
– Ты подумаешь? – в голосе матери звучала надежда. – О предложении Павла Сергеевича?
– Откуда ты...
– Он сказал мне ещё неделю назад. Что хочет предложить тебе работу...
– Мама! – Жанна всплеснула руками. – Вы всё решили за моей спиной?
– Нет, милая, – Татьяна Владимировна слабо улыбнулась. – Теперь решать только тебе. Я больше не буду вмешиваться в твою жизнь. Просто... не бойся быть счастливой. Даже если это счастье не похоже на то, что я для тебя планировала.
Выйдя из больницы, Жанна долго стояла у входа. В голове царил хаос. События последних часов никак не укладывались в привычную картину мира. Двадцать пять лет она жила с уверенностью, что Никита её бросил. Двадцать лет строила "правильную" жизнь с нелюбимым мужем. И вот теперь...
– Не спится? – раздался голос Никиты. Он сидел на скамейке у больницы.
– Ты всё это время ждал?
– Хотел убедиться, что с тобой всё в порядке.
Жанна села рядом: – Знаешь, я ведь тоже мечтала о театре. Все эти годы. Рисовала костюмы тайком, представляла спектакли...
– Почему тайком?
– Игорь смеялся над моими "глупостями". Говорил – в твоём возрасте пора думать о серьёзных вещах...
– А что может быть серьёзнее мечты? – Никита повернулся к ней. – Помнишь, что говорил наш первый режиссёр? "Театр – это место, где мечты становятся реальностью"...
– "А реальность превращается в мечту", – закончила она. – Конечно, помню. Мы были такими юными, такими наивными...
– Может быть, пора снова стать немного наивными? – он улыбнулся. – Поверить в чудеса?
– Какие чудеса в сорок пять? – Жанна горько усмехнулась.
– Самые настоящие, – он встал и протянул ей руку. – Пойдём, хочу тебе кое-что показать.
Они шли по ночному городу, таким знакомым улицам. Вот здание их театральной студии, теперь там действительно магазин. Но Никита повёл её дальше, к старому областному театру.
– Зачем мы здесь? – спросила Жанна, когда он достал ключи от служебного входа.
– Увидишь.
В темноте театра пахло пылью кулис, старым деревом и чем-то неуловимо знакомым – тем самым запахом закулисья, который она помнила с юности. Никита уверенно вёл её через лабиринт коридоров, пока они не оказались в костюмерной.
– Смотри, – он включил свет.
Жанна ахнула. На манекенах висели костюмы – точно такие же, как в её эскизах. Те самые платья для "Чайки", что она рисовала бессонными ночами...
– Как... – она провела рукой по ткани. – Откуда?
– Помнишь Лизу? Нашу костюмершу из студии? Она теперь здесь работает. Увидела твои эскизы и...
– Подожди, – Жанна резко повернулась к нему. – Ты показал ей мои рисунки?
– Нет, – он покачал головой. – Павел Сергеевич показал. А Лиза... она помнит тебя. Помнит, как ты часами сидела у неё, учась кроить и шить. И она начала делать эти костюмы. По твоим эскизам.
Жанна опустилась на стул, чувствуя, как дрожат колени: – Но зачем?
– Потому что она верит в тебя. Как и я. Как Павел Сергеевич. Как твоя мама...
– А я? – прошептала Жанна. – Я верю в себя?
В костюмерной повисла тишина. Жанна смотрела на свои эскизы, воплощённые в ткани, и чувствовала, как где-то глубоко внутри просыпается давно забытое чувство – творческий азарт, жажда создавать...
– Знаешь, – вдруг сказала она, – эти костюмы... они неправильные.
– В каком смысле? – удивился Никита.
– Вот здесь, – она подошла к одному из платьев, – драпировка должна быть мягче. И цвет... В эскизе он теплее, живее. А тут... – она прикоснулась к вороту другого костюма, – этот воротник слишком жёсткий. Нина не может быть в жёстком – она же чайка, она должна быть лёгкой, парящей...
Она осеклась, заметив, как Никита улыбается: – Что?
– Ты говоришь как настоящий художник по костюмам. Профессионал.
– Я просто...
– Нет, не просто, – раздался голос Павла Сергеевича. Он стоял в дверях костюмерной. – Вот поэтому я и хочу, чтобы ты работала с нами. У тебя есть то, чего нет у многих профессионалов – видение. Понимание души спектакля.
– Но я никогда...
– А ты попробуй, – он подошёл ближе. – Месяц. Всего один месяц. Если не получится – разойдёмся друзьями. Но если получится...
– Что я скажу маме? – растерянно спросила Жанна.
– А что ты хочешь сказать самой себе? – тихо спросил Никита. – Спустя столько лет, оглядываясь назад – что ты хочешь вспомнить? Как испугалась рискнуть? Или как осмелилась начать новую жизнь?
Жанна подошла к окну. В тёмном стекле отражалась она сама – растрёпанная, с блестящими глазами, так похожая на ту девчонку, которой была когда-то...
– Знаете, – сказала она, не оборачиваясь, – у меня есть идея для костюма Аркадиной. Что-то более... драматичное.
– Вот и прекрасно, – Павел Сергеевич улыбнулся. – Завтра в десять начало репетиции. Не опаздывай.
Он вышел, оставив их вдвоём. Никита молча стоял у двери, и Жанна чувствовала его взгляд.
– Что? – спросила она наконец.
– Просто... ты улыбаешься. По-настоящему. Как тогда.
– Не начинай, – покачала головой Жанна. – Мы не можем вернуться в прошлое.
– А я и не предлагаю возвращаться, – он подошёл ближе. – Но, может быть, мы можем начать что-то новое? Не как те дети, которыми были, а как люди, которыми стали?
– Нет, – твёрдо сказала она. – Не сейчас. Мне нужно время, Никита. Время, чтобы найти себя. Понять, кто я без всех этих ролей – примерная дочь, верная жена, удобная для всех Жанна... Я хочу научиться быть собой. Быть счастливой сама по себе, не за счёт чьей-то любви.
Он помолчал, потом кивнул: – Я понимаю. И буду рядом – как друг, как коллега. Без давления, без ожиданий.
– Спасибо, – она благодарно коснулась его руки. – А теперь... мне нужно домой. Завтра тяжёлый день.
...Через месяц состоялась премьера "Чайки". Костюмы произвели фурор – театральные критики писали о "свежем взгляде" и "глубоком понимании персонажей через визуальные образы". Татьяна Владимировна сидела в первом ряду и плакала от гордости.
А ещё через месяц Жанна открыла свою мастерскую театрального костюма. Маленькую, но свою. Павел Сергеевич помог с первыми заказами, и скоро у неё появились клиенты из других театров.
Никита сдержал слово – был рядом, поддерживал, но не давил. Иногда они пили кофе с корицей в маленьком кафе у театра, говорили о работе, о жизни... И постепенно Жанна училась доверять – себе, людям, жизни.
Однажды вечером она сидела в своей мастерской, заканчивая эскиз костюма для новой постановки. За окном догорал закат, окрашивая небо в цвета театрального занавеса. На столе лежал раскрытый дневник, и Жанна писала:
"Говорят, нельзя войти в одну реку дважды. Но можно найти свою реку – ту самую, которая приведёт тебя к твоему морю. Я потеряла столько лет, живя чужими мечтами, но теперь... Теперь у меня есть всё время мира, чтобы осуществить свои. И знаете что? В сорок пять жизнь действительно только начинается. Особенно если это твоя собственная жизнь, а не навязанный кем-то сценарий..."
В дверь постучали – это была Кристина с новым заказом от театра. А за её спиной маячил Никита, с неизменным стаканчиком кофе с корицей. И Жанна улыбнулась, понимая – она наконец-то дома. Не в старых стенах родительской квартиры, а здесь, среди эскизов и тканей, среди людей, которые верят в неё, среди своих несбывшихся – пока! – мечтаний.
Жизнь продолжалась. Её собственная жизнь, которую она наконец-то решилась прожить по-своему.