— Мам, ну куда ты опять собралась с этими банками? — Ольга выглянула в окно кухни, наблюдая, как мать, прихрамывая, тащит тяжёлую сумку к калитке. — Давай я сама отнесу!
— Да ладно, доча, справлюсь. Нинке обещала компота передать, у неё опять давление скачет.
Ольга улыбнулась, глядя на упрямо согнутую спину матери. Все шестьдесят пять – как с гуся вода. Столько лет тянула троих детей, пережила двух мужей-алкоголиков, а в глазах до сих пор озорные искорки пляшут. И компот соседке занести не поленится, и внуков приласкает, и совет дельный даст – не осуждая, не попрекая.
Память услужливо подкинула картинку из детства: девяностые, холодный дом, пустой холодильник. Но была корова-кормилица, мамины руки, пахнущие парным молоком, и вечное: "Ничего, детки, прорвёмся!" И ведь прорвались – все трое выучились, на ноги встали. Брат Серёга теперь в городе автосервис держит, сестра Настя в школе преподаёт.
Ольга машинально потёрла обручальное кольцо. Десять лет замужем, а до сих пор не может привыкнуть к тому, как по-разному складываются человеческие судьбы. Казалось бы – похожие истории: и у её матери, и у свекрови мужья пили. Только мама всю горечь в любовь к детям переплавила, а Нина Петровна...
— Опять твоя мамаша по деревне шастает? — раздался за спиной резкий голос свекрови. — Делать ей нечего, только бы языком чесать!
Ольга медленно досчитала до пяти, как учила психолог на курсах личностного роста. Не заводиться, не отвечать колкостью на колкость. Шесть лет под одной крышей – пора бы привыкнуть.
— Нина Петровна, она компот соседке несёт. У той давление...
— А у меня, значит, не давление? — свекровь демонстративно схватилась за сердце. — Я тут в четырёх стенах задыхаюсь, а она по гостям расхаживает!
"В четырёх стенах" было преувеличением – дом у свекрови просторный, пятистенка, ещё прадед строил. Правда, запущенный изрядно – с тех пор как Нина Петровна овдовела, только самое необходимое делалось. Да и то руками старшего сына Димы, Ольгиного мужа.
Младший, Витька, мать во всём копия – злой на язык и работать не любит. Третий год без работы сидит, за домом не следит, только водку глушит да мать донимает просьбами денег занять. А она всё прощает – маменькин сыночек, кровиночка...
— Я щи сварила, будете обедать? — спросила Ольга, пытаясь сменить тему.
Свекровь фыркнула:
— Небось, опять по своему рецепту? С морковкой? Говорила же – не люблю я эти городские выкрутасы! У нас в деревне отродясь щи по-другому варили!
— Так я специально для вас отдельную кастрюлю сделала, без морковки...
— Вот ещё! Больно надо отдельно готовить! — Нина Петровна всплеснула руками. — Я, слава богу, ещё сама могу у плиты постоять. Не нужны мне ваши подачки!
Она развернулась и пошла к себе, припечатав напоследок:
— Вот Люба, сестра моя, та понимает, как готовить надо. И племянница Светка... А вы только объедать меня горазды!
Ольга устало опустилась на табуретку. Вспомнила, как мама говорила: "Доченька, присмотрись – может, не стоит к свекрови переезжать? Поживите отдельно первое время". Но куда там! Молодые были, влюблённые, да и Дима так просил – мать одна, дом большой, вдвоём веселее будет...
Теперь вот шестой год в этом "веселье" живут. Каждый день – как по минному полю. То чашку не там поставила, то половник погнула, то печку не так растопила. А уж когда дети родились – вообще весело стало.
Первый раз Ольга по-настоящему испугалась, когда старшему, Кирюше, было полгода. Зашла как-то на кухню, а свекровь над коляской склонилась и шипит: "Ишь, разорался! Весь в мамашу – такой же капризный. Вот я своих вырастила – не пикнули ни разу!"
С тех пор детей одних с бабушкой не оставляла. Благо, своя мама помогала – и с Кирюшей сидела, и с маленькой Машенькой нянчилась. Правда, когда приезжала, начинался отдельный спектакль.
— Явилась, — цедила сквозь зубы свекровь. — Теперь опять вся канализация забьётся. И веников в бане не напасёшься...
А то, что мама подарки привозила, продукты, детям игрушки – это как будто и незаметно было. Зато когда Люба, сестра свекрови, заявлялась с племянницей – весь дом вверх дном становился. И угощение особое, и простыни новые, и разговоры задушевные допоздна. Ещё бы – Света, племянница, в городе хорошо устроилась, матери денег подкидывает, вот и тётке не забывает помогать.
Ольга посмотрела в окно – мать уже возвращалась, лёгкая, несмотря на годы. Махнула рукой, улыбнулась... И вдруг так защемило сердце – от нежности, от благодарности за эту улыбку, за тепло, которым она всю жизнь детей согревала.
"Ничего, — подумала Ольга, — и у нас всё наладится. Дом свой достроим – осталось-то всего ничего, от силы года два. И заживём отдельно, спокойно, без этой вечной грызни. А свекровь... Может, одумается ещё. Хотя жалко её – сама себя в клетку загнала, злобой своей обросла, как броней. И ведь никто не поможет, пока сама не захочет измениться..."
Через стенку глухо бубнил телевизор – свекровь смотрела очередной сериал. Где-то наверху надрывно храпел Витька, досматривая пьяные сны. А за окном накрапывал дождь, и ветер трепал занавески – будто пытался выдуть из дома всю горечь, всю затаённую обиду, все несбывшиеся надежды...
Звонок телефона разорвал утреннюю тишину. Ольга, возившаяся с тестом для пирогов, вздрогнула и поспешно вытерла руки о фартук.
— Алё, мам? Что случилось?
— Олюшка, — голос матери звучал встревоженно, — ты как там? Я вчера всю ночь глаз не сомкнула, всё о тебе думала. Сердце не на месте...
— Да нормально всё, — Ольга невольно понизила голос, косясь на дверь. — Ты чего?
— Сон мне приснился нехороший. Будто стоишь ты в тёмной комнате, а вокруг тени какие-то клубятся, душат тебя...
Ольга невесело усмехнулась. Мать всегда была чуткой – как будто кожей чувствовала, когда детям плохо. Вот и сейчас уловила: вчера вечером случилась очередная стычка со свекровью.
Началось, как обычно, с пустяка. Маленькая Маша опрокинула чашку с чаем. Ольга только руку протянула за тряпкой, а свекровь уже тут как тут – руки в боки, глаза сверкают:
— Опять?! Это же сервизная чашка! Из того самого набора, что мне Любочка на юбилей подарила!
— Нина Петровна, да цела же чашка, — попыталась успокоить её Ольга. — Просто лужицу вытру...
— Лужицу она вытрет! — передразнила свекровь. — А скатерть кто стирать будет? А если пятно останется? Совсем детей распустила – носятся как угорелые, ничего святого!
Маша, перепуганная криком, заплакала. Подбежал Кирюша, обнял сестрёнку:
— Не плачь, Машка! Бабушка не со зла, она просто...
— Вот именно что "просто"! — не унималась Нина Петровна. — Всё им просто, всё нипочём! А я тут убирайся, стирай, готовь... Никакой благодарности!
Тут уж Дима не выдержал – впервые за долгое время повысил на мать голос:
— Мам, ну сколько можно? Ребёнок же! Подумаешь – чай пролила...
— А-а-а, — протянула свекровь, — ну конечно! Мать теперь во всём виновата! Душу в вас вложила, а вы... Вон, строитесь уже, сбежать от меня хотите! Неблагодарные!
И ушла, хлопнув дверью так, что штукатурка посыпалась.
— Мам, ты там? — встревоженный голос в трубке вернул Ольгу к реальности.
— Да, задумалась просто... Знаешь, мам, может, ты права была тогда, в самом начале. Надо было своим домом сразу жить.
— Эх, доча, — вздохнула мать, — да разве ж в доме дело? Дом – он что? Стены да крыша. А вот что внутри человека – это главное. Я вон тоже с отчимом вашим намучилась, а злобу в сердце не пустила. Потому что поняла: озлишься – детям хуже сделаешь. Они же всё впитывают, как губка...
За окном послышался шум подъезжающей машины. Ольга выглянула – Дима вернулся с работы раньше обычного. И не один – в кузове "Газели" виднелись доски, брус, мешки с цементом.
— Мам, я перезвоню! Тут Дима стройматериалы привёз.
— Давай, дочка. Держись там! И это... приезжайте в выходные, соскучилась я по внучатам.
Ольга выбежала во двор. Дима уже командовал разгрузкой – приехали трое его друзей помочь.
— Представляешь, — радостно сообщил он, целуя жену, — удалось по старым связям достать! И недорого совсем. Месяца за три теперь управимся, не больше!
Сердце забилось быстрее. Неужели правда? Их собственный дом, без косых взглядов и ядовитых упрёков...
Откуда-то из глубины двора появилась свекровь. Встала, подбоченившись:
— Что, не терпится съехать? Довели мать, да?
— Мам, — устало отозвался Дима, — мы же говорили уже. Дети растут, места мало...
— Места им мало! — всплеснула руками Нина Петровна. — А кто вас пригрел, когда жить негде было? Кто последним куском делился?
— Нина Петровна, — не выдержала Ольга, — мы же всегда помогали! И по хозяйству, и материально...
— Знаю я вашу помощь! — свекровь уже входила в раж. — Витеньку попрекаете, мать позорите! А он, может, болеет! Может, ему поддержка нужна, а не осуждение!
Ольга закусила губу. Витька как раз выполз на крыльцо – опухший, небритый, с мутными глазами. Покачался, держась за перила:
— Мам, дай полтинник...
— Опять?! — возмутился Дима. — Вчера же давала!
— Не твоё дело! — отрезала свекровь. — Мой сын, что хочу, то и делаю!
Она порылась в кармане фартука, достала мятую купюру. Витька схватил деньги и исчез за калиткой – только калитка скрипнула жалобно.
Друзья Димы деликатно делали вид, что увлечены разгрузкой. Но Ольга кожей чувствовала их неловкость – ещё бы, такой спектакль среди бела дня...
Вечером, укладывая детей спать, она услышала, как свекровь говорит по телефону:
— Любушка, ты представляешь! Совсем обнаглели – дом рядом строят! Говорят, места им мало... А то, что мать одну бросают – это ничего! Вот у тебя Светка – золотце, не то что эти...
Ольга осторожно прикрыла дверь детской. В последнее время она всё чаще ловила себя на том, что начинает ненавидеть свекровь. И эта ненависть пугала её – раньше была только усталость, раздражение, но не это всепоглощающее чувство.
"Господи, — думала она, глядя на спящих детей, — неужели и правда можно так испортить себе жизнь? Ведь всё у неё есть – дом, дети, внуки... А она будто нарочно отталкивает всех, кто мог бы согреть её старость."
За стеной надрывался телевизор – там шёл очередной сериал про красивую жизнь. Где-то в деревне лаяли собаки. А в детской пахло молоком и детским шампунем, и Машенька что-то лепетала во сне, и Кирюша раскинул руки, как птица в полёте...
Может быть, думала Ольга, глядя на детей, всё дело в том, что свекровь так и не научилась летать? Ходит по земле, цепляясь за старые обиды, копит злость, как скупец монеты... А жизнь проходит мимо – яркая, щедрая, полная любви.
Весна выдалась дружная. Едва сошёл снег, как зазеленела трава, набухли почки на деревьях, и воздух наполнился птичьим гомоном. На новом участке, где строился дом Ольги и Димы, вовсю кипела работа.
— Дим, подай-ка ещё гвоздей! — крикнул Серёга, брат Ольги, балансируя на стропилах. — Ща мы эту стропилину закрепим, и можно будет перекрывать!
Дима, весь в опилках и строительной пыли, полез в ящик с инструментами. Рядом суетился Кирюша, важно таскавший в своём игрушечном самосвале мелкий строительный мусор.
— Пап, а крыша уже сегодня будет?
— Не сегодня, сынок. Но скоро-скоро...
С участка свекрови доносилось демонстративное покашливание. Нина Петровна стояла у забора, всем своим видом выражая неодобрение:
— Ишь, расстарались! А мой дом разваливается – и никому дела нет!
Ольга, развешивавшая бельё, только головой покачала. За последний месяц свекровь словно с цепи сорвалась. То демонстративно охала и причитала, как все её бросили, то шпыняла Витьку, требуя, чтобы он тоже что-нибудь делал по хозяйству. Витька огрызался, но чаще просто уходил в запой.
— Мам, — не выдержал Дима, — хочешь, и у тебя крышу перекроем? Вон, ребята помогут...
— Ага! — свекровь всплеснула руками. — Дождалась на старости лет – сын милостыню предлагает! А вот Люба...
— Знаем-знаем, — пробормотал Дима себе под нос, — у Любы Светка – золотце...
Вечером, когда стройка затихла, а дети уснули, Ольга сидела на крыльце, глядя на звёзды. Рядом примостился кот Васька – единственное существо, к которому свекровь относилась более-менее терпимо.
— Не спится? — на крыльцо вышел Дима, обнял жену за плечи.
— Думаю вот... Знаешь, иногда мне её жалко становится. Представляешь, каково это – всю жизнь злиться? На всех вокруг, даже на самых близких...
Дима вздохнул:
— Я в детстве всё думал – вот вырасту, и она изменится. Станет как все мамы – доброй, ласковой... А потом понял: не станет. Не хочет.
— А может, не может? — Ольга поёжилась от ночной прохлады. — Мама говорит, злоба – она как болезнь. Въедается в душу, и всё вокруг серым кажется. А чтобы вылечиться, надо сначала признать, что болен...
Из темноты донёсся грохот – это Витька, спотыкаясь, брёл домой. На крыльце свекровиного дома вспыхнул свет.
— Витенька? Ты где ходишь? Я всё глаза проглядела!
— Отстань, ма...
— Как ты с матерью разговариваешь?! Я же волнуюсь! Вон, эти – строятся, детей растят, а ты...
— А я что? — голос Витьки сорвался на крик. — Думаешь, не вижу, как ты меня с ними сравниваешь? Всю жизнь! То Димка у тебя умница, то соседские дети... А я – пьяница, непутёвый!
— Витя, сыночек...
— Хватит! Сама всех разогнала – и меня достала! Пойду к Генке жить!
Хлопнула калитка. Свекровь заголосила – тонко, надрывно:
— Сынооок! Куда же ты? На кого мать бросаешь?
Ольга дёрнулась было – пойти, успокоить... Но Дима удержал:
— Не надо. Завтра протрезвеет – вернётся. Как всегда.
Крик постепенно стих. Только сверчки стрекотали в траве, да где-то вдалеке лаяли собаки.
Утром Нина Петровна не вышла к завтраку. Ольга несколько раз стучала в дверь её комнаты – тишина.
— Может, "скорую"? — встревожилась она.
Дима решительно толкнул дверь. Свекровь лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку. Плечи мелко дрожали.
— Мам? Ты чего?
— Уйди! — глухо отозвалась она. — Все уходите! Вам же только и надо – бросить меня, старую...
— Да никто тебя не бросает! — воскликнул Дима. — Вон, рядом строимся – будем к тебе в гости ходить, внуков приводить...
— Врёшь! — свекровь резко села на кровати. Лицо опухшее, глаза красные. — Все врут! Мужики мои врали! Витька: "Брошу пить, исправлюсь..." А сами...
Она осеклась, закрыла лицо руками. И вдруг заговорила – торопливо, сбивчиво:
— Я ведь тоже другой была. Весёлой, доброй... Когда Витька родился, думала – вот оно, счастье! А отец твой... Каждый день – пьянки, драки. Я всё терпела, только детей берегла. А потом... Потом поняла: никому верить нельзя. Все предадут, все бросят...
— Мам...
— Молчи! — она замахала руками. — Ничего не говори! Я знаю – вы меня ненавидите. И правильно! Я сама себя ненавижу! Только... Только страшно мне, Дима. Страшно одной...
Она захлебнулась рыданиями. Дима растерянно оглянулся на Ольгу – та кивнула: иди, обними.
Он осторожно присел рядом с матерью, неловко погладил по спине. Она вцепилась в его рубашку, как в детстве:
— Сыночек... Прости меня! Я же... Я не со зла... Просто не умею по-другому...
— Тихо-тихо, — Дима гладил её по седым волосам. — Мы рядом. Мы с тобой...
Ольга тихонько прикрыла дверь. В коридоре испуганно жались друг к другу дети.
— Мам, а почему бабушка плачет?
— Потому что ей больно, малыши. Но теперь всё будет хорошо. Правда будет...
Она вышла на крыльцо. Над крышей недостроенного дома кружили ласточки. Откуда-то тянуло дымком и свежескошенной травой. Жизнь продолжалась – со всеми её горестями и радостями, обидами и прощением, потерями и обретением.
А в старом доме впервые за долгие годы словно развеялась тяжёлая тень, впуская солнечный свет. И было в этом что-то правильное – будто треснула скорлупа, в которой прятался испуганный, израненный человек.
Ольга знала: всё не исправится в одночасье. Слишком глубоки раны, слишком въелась горечь. Но первый шаг сделан – и это главное.
Она достала телефон, набрала номер:
— Мам? Знаешь, у нас тут такое... Приезжай, а? Ты же лучше всех умеешь врачевать души...
Интересные рассказы: