Простите, но я больше не открою.
Дверной звонок зазвенел так неожиданно, что я вздрогнула. Фарфоровая чашка едва не выскользнула из рук. На часах 9:30 утра воскресенья — время, которое я недавно объявила своим. Только моим.
— Любаша, открывай! Мы знаем, что ты дома!
Голос матери прорезал тишину квартиры. Я замерла с полотенцем в руках. Внутри всё сжалось, пальцы автоматически потянулись к халату. Двадцать лет рефлексов не вытравить за пару недель.
Бесшумно приблизилась к двери. Посмотрела в глазок.
Мать и свекровь стояли плечом к плечу. Непривычный союз двух женщин, которые при жизни Миши едва терпели друг друга. Мать держала желтую папку с бумагами. Свекровь — коробку со старыми фотографиями. Я знала эту коробку. И ненавидела ее всей душой.
— Любовь Сергеевна, это неприлично так себя вести! — свекровь повысила голос. — У меня важный разговор по поводу доли квартиры.
Я прислонилась спиной к стене и медленно сползла вниз. Села на пол прямо в прихожей. Колени подогнулись сами собой.
— Доченька, ну что ты как маленькая? — мать постучала костяшками пальцев. — Нам поговорить надо. Я документы принесла, вот, на дачу. Тебе половину переписать хочу.
Ложь. Чистая ложь. Последний раз она говорила о даче три месяца назад. Требовала, чтобы я отдала свою долю брату. Потому что «ему нужнее, у него дети».
— Любаша, не глупи. — В голосе свекрови появились плаксивые нотки. — Витенька звонил, беспокоится. Сказал, чтоб мы тебя проведали.
Я закрыла глаза. Сын не звонил мне уже неделю. С тех пор как я отказалась переписать часть квартиры на его имя. «Для Машеньки, мам. Ты же не оставишь внучку без наследства?»
Дверной звонок снова затрезвонил. Длинно, настойчиво. Потом забарабанили кулаком.
Я встала с пола. Тело дрожало, но уже по-другому. Не от страха. От решимости.
Прошла на кухню. Достала турку. Насыпала кофе — две ложки с горкой. Поставила на плиту.
«Закрытая дверь — не злоба, а защита», — всплыла в сознании фраза из недавно прочитанной книги.
Звонок терзал тишину без остановки. Я включила воду посильнее, чтобы не слышать. Насыпала сахар в турку. Размешала.
Свекровь звонила и стучала, а я варила кофе и молчала.
***
Кофе горчил. Я сделала глоток и поморщилась. Крепкий, как характер, который мне предстояло проявить.
— Любочка, ну что за детский сад? — голос матери звучал уже не так уверенно. — Мы же не уйдем, пока не поговорим.
Я села за кухонный стол. Пальцы мелко подрагивали на чашке, но я заставила себя глубоко вдохнуть. Тишина — лучший ответ на чужие претензии.
— Может, с ней что-то случилось? — забеспокоилась свекровь. — Вдруг ей плохо?
— Да что с ней случится? — фыркнула мать. — Любка, прекращай этот цирк!
Я взяла телефон. Три пропущенных от сына, семь — от матери. Сообщение от свекрови: "Мы волнуемся. Открой дверь".
Палец завис над кнопкой вызова. Нет. Я не злилась — я устала открывать.
— Люба, — свекровь перешла на приторно-заботливый тон. — Я же как лучше хочу. Витя беспокоится о твоем будущем. Ты одна, без мужа...
Я вздрогнула. Миши не стало полгода назад. Внезапно. Сердце. А через месяц начались разговоры о "долях" и "будущем".
— Любовь Сергеевна, — свекровь заговорила официально. — Вы не имеете права единолично распоряжаться квартирой. Там доля Виктора...
Я сжала кулаки. Ложь. У Вити не было никакой доли. Мы с Мишей все оформили на меня еще при его жизни.
Звонок в дверь снова залился трелью. Я открыла кран на полную мощность. Шум воды заглушил голоса за дверью.
"Я не перестала уважать их — я начала уважать себя", — подумала я, глядя на своё отражение в оконном стекле.
Женщина в отражении выглядела испуганной, но решительной. Впервые за долгое время я увидела в зеркале себя настоящую.
Телефон завибрировал. Сын.
— Мам, ты чего творишь? — в его голосе слышалось раздражение. — Бабушки волнуются.
— Витя, я не хочу сейчас разговаривать, — мой голос звучал тихо, но твердо.
— Мам, ну ты как маленькая! Открой дверь, поговори с ними.
— Нет, сынок. Не сегодня.
Я нажала отбой и выключила телефон. За дверью продолжался настойчивый штурм моей крепости. А внутри меня разливалась тихая уверенность.
Впервые за долгие годы я чувствовала себя хозяйкой. Своей жизни. Своего выбора. Своего "нет".
***
Телефон завибрировал снова. Я знала, кто это, но все равно посмотрела на экран. Сын. Уже четвертый звонок за последние полчаса.
Вздохнула.
— Да, Витя.
— Мам, ты в своем уме? — его голос звучал напряженно. — Бабули в слезах. Они к тебе с добром, а ты…
— С добром? — я невесело усмехнулась. — Твоя бабушка требует переписать часть квартиры на тебя. Это не добро, а расчет.
— Но мам, это же наша семейная квартира! Папина тоже.
— Витя, мы разговаривали об этом тысячу раз. Квартира оформлена на меня. Твой отец сам так решил.
В трубке повисла тяжелая пауза.
— Ты ведешь себя странно, — сын перешел на шепот, будто боялся, что кто-то услышит. — После папы что-то в тебе сломалось. Ты перестала быть собой.
Я прикрыла глаза. Вспомнились слова психолога на недавнем приеме: "Иногда нужно перестать быть прежней версией себя, чтобы стать настоящей".
— Нет, Витя. Я наоборот, впервые стала собой. Всю жизнь я подстраивалась под других. Под твоего отца, под свекровь, под свою мать. Даже под тебя. Всегда "как лучше для всех", но никогда — как лучше для меня.
— Мам, ты какая-то эгоистка стала, — в голосе сына зазвучали нотки, так похожие на интонации свекрови.
— Забота о себе — не эгоизм. Это самосохранение, — я удивилась твердости своего голоса.
За дверью уже не звонили. Видимо, "осада" временно прекратилась. Я посмотрела на часы — прошло больше часа.
— Витенька, помнишь, когда тебе было пятнадцать, и ты хотел запереться в своей комнате? Я уважала твое пространство. Теперь прошу о том же.
— Это другое, мам.
— Чем?
— Ты взрослая. У тебя обязанности перед семьей.
Я вспомнила, как двадцать лет назад свекровь жила с нами три месяца после операции. Как я мыла за ней посуду, готовила отдельно — без соли, без специй. Как стирала ее белье отдельно от нашего — "потому что у меня аллергия на порошок".
Как выслушивала критику моей стряпни, моей внешности, моего воспитания сына.
— Витя, я устала открывать двери тем, кто входит с претензиями. Я не злюсь. Я просто больше не могу.
— Значит, ты выбираешь себя вместо семьи? — в его голосе звучала обида.
— Нет, я выбираю себя вместе с семьей. Но на моих условиях, а не на их.
Я нажала отбой и выключила телефон совсем. Пора было думать, что делать дальше.
Потому что в одном Витя был прав — вернуться к прежней жизни я уже не смогу.
***
Вечер опустился на город неожиданно быстро. Я сидела в темноте, не включая свет. Тишина ощущалась как нечто осязаемое — впервые она не давила, а защищала.
Звонки прекратились несколько часов назад. Телефон молчал — я так и не включила его. Впервые за долгое время я чувствовала себя по-настоящему одна. И это было... хорошо?
Встала, подошла к окну. На улице зажглись фонари, в соседних домах загорался свет в окнах. Люди возвращались с работы, с прогулок. К своим семьям, к своим проблемам. К своим компромиссам.
Я коснулась стекла кончиками пальцев. Внутри ощущалась странная легкость, и это не пугало. Как будто я вычистила старый, захламленный чердак и теперь решала, чем его наполнить.
Чтобы услышать себя, нужно научиться молчать.
Мысли текли неспешно, без обычной суеты и тревоги. Я думала о Мише, о нашей жизни. О том, как мы обживали эту квартиру, выбирали обои, ругались из-за цвета штор. Как я уступала ему в мелочах, чтобы не расстраивать. Как он молчал, когда его мать вмешивалась в наши дела.
Я не злилась на Мишу. Он был хорошим мужем, любящим отцом. Но сейчас я понимала — мы оба позволили другим занять слишком много места в нашей жизни.
Взгляд упал на свадебную фотографию на комоде. Я подошла, взяла ее в руки. Молодая, улыбающаяся пара. Мы были так счастливы и так наивны.
— Прости, Миша, — прошептала я, проводя пальцем по его лицу на фото. — Я должна была сказать "нет" намного раньше.
Положила фотографию обратно. Села за стол, достала блокнот. Пора было решать, что дальше.
Продать квартиру? Уехать? Найти работу?
Рука сама выводила слова, пока разум блуждал в воспоминаниях.
"1. Не открывать дверь без предупреждения.
2. Выключать телефон на ночь.
3. Записаться на курсы испанского.
4. ..."
Список рос. С каждым пунктом я чувствовала, как расправляются плечи. Словно сбрасывала тяжесть, которую носила годами.
Последним пунктом я написала: "Научиться говорить 'нет' без чувства вины".
Посмотрела на часы — почти полночь. Завтра будет новый день. И новая я.
Я встала, потянулась. В теле ощущалась небывалая легкость. Подошла к входной двери, прислушалась. Тишина.
— Я не перестала вас любить, — прошептала я в пустоту подъезда. — Я просто начала любить себя.
Повернула ключ в замке. Один оборот, второй.
Пора было ложиться спать. Завтра предстоял важный день.
***
Будильник не прозвенел — я проснулась сама, за минуту до его сигнала. Странное ощущение: тело затекло от непривычной позы, но в голове царила удивительная ясность.
Потянулась к тумбочке за телефоном. Рука замерла на полпути. Нет. Еще рано.
Встала, подошла к окну. Город только просыпался: редкие машины, одинокие пешеходы спешили по своим делам. Небо медленно светлело, обещая ясный день.
На кухне привычно щелкнул электрочайник. Я достала любимую чашку — подарок Миши на нашу первую годовщину. Сколько воспоминаний...
Телефон я включила, только допив кофе. Экран тут же ожил: десятки пропущенных, сообщения в мессенджерах. Хотела удалить все. Нет, пока рано.
Набрала номер сына.
— Мам? — его голос звучал настороженно. — Ты как?
— Доброе утро, Витя. Я в порядке. Извини за вчерашнее.
— Ты нас напугала. Бабушки...
— Я знаю, — мягко перебила я. — Послушай. Мне нужно время. Неделя, может, две. Без звонков, без визитов. Ты можешь это устроить?
Пауза затянулась. Я почти видела, как он хмурится, подбирая слова.
— Мам, ты точно в порядке? Может, тебе к доктору?
Я улыбнулась. Забота в его голосе была искренней.
— Со мной все хорошо, сынок. Правда. Просто дай мне время разобраться в себе.
— Хорошо, — он вздохнул. — Неделя. Но потом мы поговорим.
— Обязательно. Люблю тебя.
— И я тебя, мам.
Я положила трубку и посмотрела в окно. Солнце уже поднялось над крышами. Новый день.
Села за стол, достала вчерашний список.
Столько планов, столько идей. С чего начать?
***
***