Кухня наполнилась запахом жареной картошки. Галина поставила сковородку на подставку, выложила на тарелки салат из свежих огурцов и помидоров. Вечер как вечер, ничего особенного. За окном серело небо, в комнате работал телевизор — новости показывали что-то про рост цен.
— Вить, иди ужинать, остынет, — крикнула она, расставляя тарелки.
Муж появился на кухне, шаркая домашними тапочками. Сел за стол, потянулся за вилкой. На кухне повисла привычная тишина — ели молча, как заведено в их доме уже много лет. Галя мысленно перебирала дела на завтра: нужно забежать в магазин, заплатить за квартиру, позвонить дочке в Пермь.
— Кстати, я тут подумал, — вдруг нарушил тишину Виктор, нанизывая на вилку кусок огурца. — Твои доходы — теперь семейный бюджет, мои трогать не будем.
Галина замерла с поднесённой ко рту вилкой. Показалось, что она ослышалась.
— В каком смысле?
— В прямом, — пожал плечами муж. — Мне премию обещают хорошую. Хочу машину поменять. А твоей зарплаты вполне хватит на продукты и коммуналку.
Кусок застрял в горле. Галина положила вилку, медленно, чтобы не выдать дрожь в руках. Тридцать лет вместе, двоих детей вырастили, всегда все деньги — в общую копилку. И тут такое.
— Но мы же всегда... — начала она.
— Раньше и денег других не было, — отрезал муж. — А сейчас надо по-умному распределять.
Он говорил буднично, словно сообщал прогноз погоды. Доел, отодвинул тарелку.
— Спасибо. Пойду, футбол начинается.
Галина осталась сидеть за столом. В голове шумело, словно кто-то включил старый радиоприёмник на полную громкость. Сердце стучало где-то в горле. Она посмотрела на свои руки — немолодые, с выступающими венами. Руки, которые стирали его рубашки, готовили ему обед, гладили по голове, когда болел.
«Твои — семейный бюджет, мои — не трогать». Фраза эхом отдавалась в голове, с каждым повтором добавляя горечи.
Она встала, механически собрала посуду. Из комнаты доносились звуки футбольного матча и довольное покашливание мужа. Казалось, воздух на кухне стал густым и тяжёлым, не хватало для вдоха.
Галина подошла к окну. В стекле отражалось её лицо — растерянное, с опущенными уголками губ. Вдруг стало невыносимо стыдно и обидно до слёз. Она прижала ладонь к губам, чтобы сдержать рвущийся наружу всхлип.
Попытка разговора
Утро выдалось серым, как вчерашнее настроение. Галина не выспалась — ворочалась до трёх ночи, думая о сказанном мужем. Может, просто неудачно пошутил? Или это его минутная прихоть, забудется через день-другой?
Виктор сидел за столом, как обычно листая новости в телефоне. Перед ним дымилась чашка кофе, сделанная её руками. Галина села напротив, подбирая слова.
— Вить, насчёт вчерашнего... — начала она осторожно.
— А что вчерашнего? — не отрывая взгляда от телефона, спросил он.
— Ну, про деньги. Это как-то странно звучит, тебе не кажется? Всю жизнь вместе тянули, а теперь вдруг... — она сделала паузу, подбирая слова. — Будто делимся на твоё-моё.
Виктор поднял глаза, в них читалось лёгкое раздражение.
— Галь, ну что ты начинаешь с утра? — он отложил телефон. — Какая разница, чьи деньги на что идут, если результат один? Просто так удобнее.
— Кому удобнее? — тихо спросила она.
— Мужчина отвечает за главное, — назидательно произнёс Виктор, будто объяснял прописную истину. — Крупные покупки, вложения. А женщина — за быт. Логично же.
В его голосе не было злобы или желания обидеть — хуже того, была убеждённость, что всё правильно, так и должно быть. Как будто он не понимал, о чём вообще спор.
— Значит, моё — на еду и коммуналку, твоё — только тебе? — Галина чувствовала, как к горлу подкатывает ком. — А когда я в декрете сидела, это как называлось?
— Ну было и было, — отмахнулся он. — Что ты старое вспоминаешь? Сейчас другое время, другие возможности. Я вот машину хочу обновить.
Он снова уткнулся в телефон, показывая, что разговор окончен. Галя смотрела на его макушку с редеющими волосами, на знакомый до каждой морщинки лоб и не узнавала человека, с которым прожила больше половины своей жизни.
— Виктор, это несправедливо, — её голос дрогнул.
— Галь, ну хватит драмы, — он встал из-за стола. — Мне на работу пора. Суп в холодильнике есть? Разогрею вечером.
И вышел, оставив её с недоговорённым, застрявшим в горле протестом.
Галина сидела, глядя в окно. Ощущение было странное — будто внутри что-то треснуло. Не разбилось вдребезги, а именно треснуло, как стекло от удара, по которому расползаются тонкие линии.
Кофе с подругой
— Представляешь? Как снег на голову! — Галина размешивала сахар в чашке, ложечка нервно звякала о фарфоровые стенки. — «Твои — общие, мои — только мои». Прямо как барин какой-то!
Они сидели с Лидой в маленькой кофейне недалеко от бухгалтерии, где обе работали. Лида — давняя подруга, ещё со школьных времён, смотрела на неё с сочувствием.
— А что ты ему ответила? — спросила Лида, отламывая кусочек эклера.
— Да ничего толком, — вздохнула Галина. — Растерялась. Пыталась утром поговорить, а он меня даже не услышал. Отмахнулся: мужчина, мол, за главное отвечает.
Лида покачала головой, в глазах мелькнуло что-то, похожее на сочувственную усмешку.
— Знаешь, Галь, я после развода только поняла, насколько была… несвободна, что ли. Будто в клетке жила, а прутья не замечала, — она отпила кофе. — Помнишь, как я боялась одна остаться? А потом как-то раз проснулась и поняла — я спокойна. Никто не скажет, что я не так готовлю, не так трачу, не то купила.
Галина смотрела на подругу — та изменилась в последние годы. Похудела, волосы покрасила, одеваться стала ярче. А главное — в глазах появился какой-то внутренний свет.
— Я не о разводе, Лид… просто обидно. Столько лет вместе, и вдруг такое.
— Я не предлагаю разводиться, — мягко возразила Лида. — Но, может, тебе стоит что-то для себя найти? Чтобы душа пела, понимаешь?
Она достала из сумки яркий буклет.
— Вот, смотри. Курсы живописи в нашем доме культуры. Я записалась на пробное занятие в субботу. Пойдём со мной? Там возраст любой, никаких требований. Для души.
Галина взяла буклет. На обложке — акварельный пейзаж: берёзовая роща, речка вдалеке.
— Да какая из меня художница, Лид? Я в школе-то по рисованию тройки еле получала.
— А кто говорит про оценки? — рассмеялась Лида. — Это для себя, для радости. Знаешь, как здорово — час-другой, и только ты, краски и бумага. Всё остальное отступает.
Галина повертела буклет в руках. Что-то внутри сжималось от мысли пойти туда, показать свою неумелость. А с другой стороны, щемящее любопытство — а вдруг?
— Давай, Галька! — Лида накрыла её руку своей. — Одно занятие. Не понравится — забудешь.
— Ой, не знаю… — протянула Галина, но интерес уже пробудился, как росток сквозь асфальт.
— В субботу в двенадцать, — подруга решительно поставила чашку. — Заеду за тобой в одиннадцать тридцать. И не спорь!
Галина улыбнулась. Внутри, сквозь обиду и растерянность, пробивалось что-то новое — смутное, но тёплое.
Ночное рисование
В квартире стояла ночная тишина. Виктор уже час как храпел в спальне, а Галина сидела на кухне, прислушиваясь к каждому скрипу. На столе перед ней лежал альбом, купленный сегодня после работы, и коробка с акварельными красками. Такими же пользовалась их дочь, когда ходила в художественную школу.
«Что я делаю?» — мысленно спросила себя Галина, проводя пальцами по шершавой бумаге. Но руки уже сами открывали коробку с красками, доставали стакан с водой.
Первый мазок был неровным — рука дрожала. Кисточка оставляла на бумаге бледно-голубые полосы. Галина хотела нарисовать море, которое видела три года назад в отпуске. Но получалось какое-то бледное пятно.
— Ерунда какая-то, — пробормотала она, разочарованно глядя на лист.
Отложила кисть и взглянула на стоящую рядом фарфоровую чашку — старую, с облупившимся рисунком по краю. Мамина ещё. А что, если попробовать её?
Галина придвинула чашку ближе, всмотрелась в изгибы, в игру света на белой поверхности. И вдруг увидела — по-настоящему увидела — сколько в ней оттенков. Не просто белая — с голубоватыми тенями, с тёплыми бликами от лампы.
Она начала рисовать, сама не заметив, как перестала думать о технике, о правильности линий. Просто проживала каждый штрих, каждый оттенок. Время остановилось.
Очнулась Галина, только когда затекла шея. Посмотрела на часы — второй час ночи! В стакане мутная вода, на бумаге — чашка. Неидеальная, с кривоватой ручкой, но... живая? В ней было что-то настоящее, то, что она чувствовала, когда рисовала.
Странное тепло разлилось в груди. Не гордость, нет — просто удивление. Она смогла передать на бумаге то, что видела. Это было как тихий разговор с собой — без лишних слов, без оценок.
Галина аккуратно положила кисть. Руки были перепачканы краской, под ногтями засохла синяя акварель. Она тихо засмеялась — когда последний раз пачкала руки краской? В детстве?
Рисунок она оставила сохнуть на столе, а сама прокралась в ванную. В зеркале отражалось её лицо — немного уставшее, но с неожиданно яркими глазами. Кажется, она давно не видела себя такой... настоящей?
Смывая краску с рук, Галина думала о субботе. Теперь она точно пойдёт на эти курсы. И плевать, что скажет Виктор. Это только её дело — маленький кусочек жизни, который принадлежит только ей.
«Надо же, — думала она, засыпая. — Просто чашка. А так хорошо на душе».
Первый успех
— Да поставь ты её, Галина! Хватит мяться! — Марина Сергеевна, руководитель кружка живописи, подтолкнула её к стенду. — Твой натюрморт — один из лучших в группе.
Галина нерешительно прикрепила свою работу к выставочному стенду. Три месяца занятий превратились в выставку в фойе районного дома культуры. «День творчества» — гласила вывеска над входом.
— Он кривоватый какой-то, — пробормотала она, отступая на шаг.
— Зато живой, — отрезала Марина Сергеевна. — В нём душа есть.
Натюрморт и правда вышел необычным — старая медная ступка, баночки со специями и веточка сирени в стакане. Вроде бы простые вещи, но Галина вложила в них столько чувства, что предметы казались одушевлёнными. Особенно удалась игра света на медной поверхности ступки — тёплая, манящая.
Галина отошла в сторонку. Зрителей было немного — в основном родственники участников кружка да случайные посетители Дома культуры. К её натюрморту никто особо не подходил, и это одновременно и успокаивало, и немного задевало.
— Это ваша работа? — раздался вдруг голос за спиной.
Галина обернулась. Женщина лет шестидесяти, в элегантном пальто, с аккуратной стрижкой, внимательно разглядывала натюрморт.
— Моя, — неуверенно призналась Галина.
— Великолепно, — женщина прищурилась, разглядывая детали. — Такое тепло от неё идёт. У вас талант.
— Что вы! — Галина смутилась. — Я только учусь. Три месяца всего.
— Тем более удивительно, — женщина протянула руку. — Вера Павловна. Я когда-то преподавала в художественном училище, сейчас на пенсии.
— Галина, — она пожала тёплую сухую ладонь.
— Знаете, я бы хотела приобрести вашу работу, — вдруг сказала Вера Павловна. — Она чудесно впишется в мою коллекцию. Три тысячи рублей — это справедливая цена?
Галина растерялась. Продать? Ей и в голову не приходило.
— Но это же просто... учебная работа, — пролепетала она.
— А по-моему, это настоящее искусство, — улыбнулась женщина, доставая из сумочки кошелёк. — Решайтесь, Галина. Художник должен отпускать свои работы в мир.
Происходящее казалось нереальным. Три тысячи рублей за её неуверенные мазки! За то, что она делала для себя, для души!
— Хорошо, — кивнула она, чувствуя, как внутри растекается тёплая волна гордости.
Вера Павловна отсчитала деньги, бережно сняла картину со стенда.
— Вы продолжайте, обязательно, — сказала она напоследок. — У вас дар видеть красоту в простых вещах.
Когда женщина ушла, Галина ещё долго стояла, сжимая в руке деньги. Первые деньги, заработанные творчеством. Её собственные. Её заслуженные.
— Ну что, талант, обмоем первую продажу? — подошла Лида, сияя от гордости за подругу. — Я же говорила! Говорила ведь!
Галина молча кивнула, не в силах выразить словами то, что бурлило внутри. Впервые за долгие годы она чувствовала себя... значимой. Не просто чьей-то женой или матерью — собой. Человеком, чьи усилия что-то стоят.
Удар без предупреждения
— Это что такое? — Галина недоуменно разглядывала выписку из банка. Общий счёт, на который они с Виктором откладывали «на чёрный день», опустел наполовину. — Виктор!
Она нашла мужа в гараже. Он возился с инструментами, раскладывая их по новым ящикам.
— А, это ты, — он мельком глянул на неё и вернулся к своему занятию. — Что случилось?
— Со счёта исчезло сто двадцать тысяч, — Галина протянула ему распечатку. — Это ты снял?
— А, это, — он даже не взглянул на бумагу. — Да, я взял на первый взнос.
— Какой ещё взнос? — не поняла Галина.
— За дачу, — Виктор продолжал методично раскладывать отвёртки. — Сергеичу, с работы, досталась от тёщи. Продаёт за бесценок, грех не взять.
Галина опешила.
— Дачу? Ты купил дачу, даже не спросив меня?
— А что спрашивать? — он пожал плечами. — Выгодное предложение, надо брать сразу. Сама знаешь, как быстро разбирают такие варианты.
Он говорил буднично, словно речь шла о покупке хлеба или молока. В голосе — ни тени сомнения, ни капли раскаяния.
— Но это же наши общие деньги, Вить! — Галина почувствовала, как внутри поднимается волна возмущения. — Мы их вместе откладывали! Я думала, на ремонт или на помощь детям...
— Дача — тоже вложение, — отрезал муж. — И вообще, это мужское дело — решать, куда вкладывать. А я решил, что нам нужна дача. Будешь свои помидоры выращивать, — он хмыкнул, — художница.
Последнее слово он произнёс с лёгкой насмешкой. Галина замерла, ощущая, как от обиды перехватывает горло.
— Знаешь, что?.. — начала она и осеклась. Бесполезно.
— Да ладно тебе, Галь, — Виктор наконец повернулся к ней. — Что ты так переживаешь? Посмотришь — понравится. Озеро рядом, лес. Красиво.
— Дело не в даче, Вить, — тихо проговорила она. — Дело в том, что ты даже не посчитал нужным меня спросить. Распорядился нашими общими деньгами, как своими.
— Я знаю, что делаю, — отрезал он тоном, не терпящим возражений. — А теперь, извини, мне надо закончить с инструментами.
Он отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Галина постояла ещё минуту, глядя на его спину. В голове стучало: «Знаю, что делаю. Знаю. Что. Делаю».
По дороге домой она вдруг подумала, что ни разу, ни единого раза за последние месяцы Виктор не спросил, как у неё дела с живописью. Хотя она теперь занималась почти каждый вечер, а несколько её работ уже купили на выставках.
«Он просто не видит меня, — осознала Галина. — Или не хочет видеть. Для него я часть обстановки — готовлю, стираю, убираю. А остальное... неважно».
Дома она открыла своё портмоне. Три тысячи с первой картины, пять — со второй, восемь — с третьей... Деньги, которые она откладывала, сама не зная зачем. Чтобы доказать себе, что её труд чего-то стоит?
Вдруг пришло решение, неожиданное и оттого немного пугающее.
Новые правила
Пар от свежезаваренного чая поднимался тонкой струйкой, окутывая лицо Галины тёплым ароматом. Она дождалась, пока Виктор сядет за стол, и поставила перед ним чашку.
— Спасибо, — буркнул он, не отрываясь от телефона.
Две недели прошло с момента разговора о даче. Две недели Галина обдумывала каждое слово, которое собиралась сказать. И сейчас, глядя на мужа, она впервые за долгое время ощущала странное спокойствие. Будто переступила какую-то невидимую черту.
— Вить, нам надо поговорить, — произнесла она ровным голосом.
— М-м? — он поднял взгляд, в глазах настороженность. — Что такое?
— Я перевела свою зарплату на отдельный счёт, — сказала Галина, делая маленький глоток чая. — Так будет правильно.
Виктор замер, отложил телефон.
— В каком смысле — на отдельный?
— В прямом, — она смотрела ему прямо в глаза. — Раз у нас теперь твои деньги — твои, а мои — семейные, я хочу определённости. Половину своей зарплаты я буду переводить на общий счёт — на продукты, квартплату, прочие общие расходы. А половина останется на моём личном.
Она ожидала возмущения, негодования, но Виктор просто смотрел на неё с недоумением, словно увидел какое-то странное, незнакомое существо.
— Ты это серьёзно? — наконец спросил он.
— Абсолютно, — она кивнула. — За свои картины я теперь получаю деньги. Небольшие, но это моё, заработанное. И ещё я записалась на курсы повышения квалификации по бухгалтерии. С апреля будет надбавка к зарплате.
Виктор хмыкнул, на лице появилась снисходительная улыбка.
— И на что же ты копишь, позволь спросить?
— Пока не знаю, — честно ответила Галина. — Но решать буду я. Как ты решил купить дачу, не спрашивая меня.
Она произнесла это без упрёка — просто констатировала факт.
— Галь, ты что, в отместку? — он нахмурился. — Это по-детски как-то.
— Нет, не в отместку, — она покачала головой. — Просто я поняла, что мы теперь по-разному смотрим на семейный бюджет. И если ты считаешь нормальным делить деньги на «твои» и «общие», значит, так тому и быть. Только правила будут для обоих.
Виктор побарабанил пальцами по столу, осмысливая услышанное.
— Допустим, — медленно произнёс он. — Но что именно изменится?
— Как я уже сказала — половину зарплаты на общие нужды, половину — на личные. И так для каждого из нас, — объяснила Галина. — Если потребуются крупные траты на семью — обсуждаем вместе. Заранее. Не как с дачей.
Последние слова прозвучали твёрдо, без тени сомнения. Виктор смотрел на жену с каким-то новым выражением — между удивлением и замешательством.
— А если я не согласен? — поинтересовался он.
Галина спокойно отпила чай.
— Вить, это не обсуждение условий. Это информирование. Я уже открыла счёт и написала заявление на работе о смене реквизитов для зарплаты.
Он откинулся на спинку стула, разглядывая её, будто видел впервые. В его взгляде мелькнуло что-то похожее на уважение.
— Значит, так, — он взял свою чашку. — Ладно. Посмотрим, что из этого выйдет.
Галина кивнула, чувствуя, как внутри растекается удивительное тепло. Не ликование, не торжество — спокойная уверенность. Она сделала глоток чая, наслаждаясь моментом. Это была первая за долгое время беседа, где она не оправдывалась, не объясняла и не просила. Она просто обозначила границы.
Взгляды со стороны
Галина никогда не думала, что будет так волноваться. Сердце колотилось где-то в горле, ладони вспотели. Она стояла у входа в выставочный зал районной библиотеки и не решалась войти.
— Да хватит уже, Галка! — Лида легонько подтолкнула её в спину. — Твои картины уже полчаса как висят, а ты всё мнёшься.
Внутри всё было оформлено скромно, но со вкусом. Белые стены, мягкое освещение. Её работы — шесть картин — занимали центральную стену. На душе сразу потеплело, когда она увидела их вместе. Будто дети собрались на семейное фото.
— Ну как? — подошла Марина Сергеевна, руководитель кружка. — Довольна?
— Даже не верится, — пробормотала Галина, разглядывая свои работы издалека. — Неужели это правда я нарисовала?
— А кто ж ещё? — Марина Сергеевна рассмеялась. — Брось эти глупости. Твои работы заслуживают внимания. Я за полтора года столько учеников повидала — редко у кого такое чувство цвета.
Галя смущённо улыбнулась. До сих пор не верилось, что её маленькое увлечение привело к настоящей выставке. Пусть районной, пусть скромной — но всё же.
Постепенно зал наполнялся людьми. Пришла Таня из бухгалтерии, их начальница зашла «на минутку», да так и осталась. Даже две незнакомые женщины долго стояли у её натюрморта с яблоками, что-то обсуждая.
— А этот заяц всё-таки пришёл, — шепнула Лида ей на ухо.
Галина обернулась и замерла. В дверях, переминаясь с ноги на ногу, стоял Виктор. В руках — нелепый букет гвоздик, в глазах — растерянность. Явно чувствовал себя не в своей тарелке.
— Не ожидала, — выдохнула Галина.
— Иди к нему, — подтолкнула Лида. — А то стоит как потерянный.
Галина пересекла зал, стараясь унять дрожь в коленях. Странно, вроде бы свой, родной человек, а она волнуется, будто на собеседование идёт.
— Привет, — остановилась напротив.
— Вот, — протянул цветы Виктор. — Лида сказала, выставка у тебя. Поздравляю.
— Спасибо, — она приняла букет. — Хочешь посмотреть?
Он кивнул. Они медленно пошли вдоль стены. Галина коротко рассказывала про каждую работу — где писала, что вдохновило. Виктор молчал, только изредка кивал.
Вдруг он остановился перед пейзажем — берёзовая роща на закате, вечернее солнце пробивается сквозь листву.
— Это же за дачей, да? — спросил он, прищурившись.
— Да, — удивилась Галина. — Ты узнал?
— Там ещё ручей рядом, — кивнул он. — Мостик такой скрипучий.
— Точно, — улыбнулась она.
— Красиво получилось, — сказал он после паузы. — Очень похоже. Как настоящее.
От этих простых слов внутри что-то дрогнуло. Первый искренний комплимент от мужа за долгое время.
Они закончили обход. У выхода Галина заметила Марину Сергеевну, беседующую с высоким седым мужчиной в строгом сером костюме. Тот что-то записывал в блокнот.
— Кто это? — поинтересовался Виктор.
— Куратор из городской галереи, — вклинилась подошедшая Лида. — Марина Сергеевна говорит, он отбирает работы для областной выставки весной.
Галина слышала об этой выставке — туда попадали не любители, а настоящие художники. Стало смешно от мысли, что её работы могут там оказаться.
— Не может быть, — пробормотала она. — Туда такой отбор...
Но Марина Сергеевна уже вела мужчину в их сторону.
— Вот, Павел Андреевич, это Галина, автор тех работ, о которых я говорила, — представила она. — Галина, Павел Андреевич хотел бы обсудить ваше возможное участие в весенней экспозиции.
Галина растерянно кивнула, не находя слов.
— У вас интересный взгляд, — сказал мужчина, протягивая руку. — Особенно понравился натюрморт с медной ступкой. Там свет очень живой.
— Спасибо, — только и смогла выдавить она.
Боковым зрением Галина заметила, как Виктор тихонько отошёл в сторону, будто не желая мешать. Она поймала его взгляд — странную смесь удивления и... уважения? Как будто он впервые увидел в ней не просто жену, а другого человека, со своим миром и своими способностями.
«Надо же, — промелькнуло в голове, — а ведь мы почти тридцать лет женаты».
Разговор по душам
В кухне пахло пирогом — яблочным, с корицей. Галина вынула противень из духовки, полюбовалась золотистой корочкой. Пятница — единственный день, когда она приходила с работы пораньше и успевала что-то испечь. Старая привычка.
— Вкусно пахнет, — Виктор вошёл на кухню, потянул носом воздух. — Давно ты не пекла.
— Некогда было, — она поставила чайник. — Курсы, выставка, работа...
С того выставочного вечера прошёл месяц. Галина действительно получила приглашение участвовать в областной экспозиции, и теперь готовила две новые работы. Времени катастрофически не хватало.
Они сели за стол — она разрезала пирог, он разлил чай. Повисла тишина — не напряжённая, скорее задумчивая.
— Знаешь, я тут подумал, — вдруг произнёс Виктор, отложив вилку. — Может, и мне чем-то заняться?
Галина удивлённо подняла глаза. Они почти не разговаривали в последнее время — разве что о бытовых мелочах. У каждого своя жизнь, свои дела. Параллельные прямые.
— В каком смысле — заняться? — переспросила она.
— Ну... — он замялся, подбирая слова. — Как ты со своей живописью. Чтобы для души было.
Виктор отвёл взгляд, разглядывая что-то за окном. Галина впервые за долгое время всмотрелась в его лицо — морщинки вокруг глаз стали глубже, появились новые складки у рта. Он выглядел... растерянным?
— А есть что-то, что тебе интересно? — спросила она мягко.
— Да Петрович с работы всё зовёт в их клуб рыболовов, — он пожал плечами. — Говорит, места знает хорошие. И вообще...
Он не закончил фразу, но Галина вдруг поняла — ему одиноко. Все эти годы она крутилась вокруг него, обеспечивая быт, комфорт, внимание. А теперь она нашла свой путь, и он остался один. Без привычного поклонения.
— Это хорошая идея, — кивнула она. — Рыбалка — отличное хобби. И потом, ты всегда любил природу.
— Да мне, по правде, больше процесс нравится, — вдруг оживился он. — Сидишь на берегу, тишина, только удочка подрагивает. А поймал или нет — не так уж и важно.
Он говорил, а она слушала, удивляясь, как давно они не беседовали вот так — просто о жизни, о мелочах, о том, что нравится. Когда она стала его поварихой и прачкой, а перестала быть собеседником?
— А ещё, может, ту беседку на даче всё-таки сделаю, — продолжал он. — По своему проекту. Я уже прикинул, где и как.
— Здорово, — улыбнулась она. — У тебя всегда хорошо получалось с деревом работать. Помнишь качели для Маринки?
Вспомнили дочь, заговорили о том, что надо бы съездить в гости. Слово за слово — она не заметила, как пролетел час. Разговор клеился, они перескакивали с темы на тему, и это было... приятно?
Когда чайник опустел, Виктор вдруг посмотрел ей прямо в глаза:
— Слушай, Галь... Насчёт денег. Может, вернём как было? В смысле, общий бюджет. Просто, чтобы всё по-честному.
Галина задумалась. Она уже привыкла к своей финансовой независимости, к тому, что может купить материалы для живописи или записаться на мастер-класс, никого не спрашивая.
— А что тебя не устраивает сейчас? — спросила она.
— Да как-то... неправильно, — он развёл руками. — Будто чужие.
Она подумала ещё немного и покачала головой:
— Знаешь, Вить, пусть пока останется как есть. Я только научилась ценить свой труд, своё время. И мне кажется, нам обоим это на пользу.
Виктор помолчал, переваривая её ответ.
— Ну ладно, — наконец кивнул он. — Может, ты и права.
Взял чашку, сделал глоток остывшего чая.
— А может, и мне чем-то заняться, — повторил он задумчиво.
— А ты начни с себя, — она улыбнулась. — Как я.
Он поднял на неё глаза — удивлённые, вопросительные.
— А ты изменилась, Галь, — произнёс он, будто только что заметил.
— Изменилась, — согласилась она. — И это хорошо.
На улице стемнело, в окно барабанил весенний дождь. Старая яблоня под окном покачивала мокрыми ветками, на которых уже набухли почки. Скоро распустятся листья, потом — цветы, а там и до плодов недалеко. Всему своё время.