Папка с документами выскользнула из рук, белые листы разлетелись по полу. Не сразу поняла, что это я уронила. В ушах стоял странный звон, словно кто-то ударил по хрустальному бокалу. Всё из-за телефона Гены. Обычного телефона, который он забыл на кухонном столе.
«Встретимся сегодня, как обычно? Скучаю по тебе, мой медвежонок».
И смайлик. Сердечко. А ещё фотография. Молоденькая, лет двадцати пяти. Светлые волосы, глаза нахально смотрят прямо в камеру. И подпись: «Твоя Машенька».
— Кто такая Машенька? — спросила я, когда Гена вернулся с балкона, где курил. Голос прозвучал как чужой.
Он глянул на телефон в моих руках. Лицо окаменело, в серых глазах что-то мелькнуло и погасло. Не удивление. Не страх. Раздражение.
— Ты копаешься в моём телефоне?
— Он запищал. Сообщение пришло.
Гена молчал, скрестив руки на груди. Семнадцать лет вместе, а я впервые видела его таким — закрытым наглухо, как сейф.
— Это твоя любовница? — Мой голос дрогнул, а он усмехнулся.
— Лариса, тебе пятьдесят шесть. Мне пятьдесят девять. Какие любовницы?
— Не держи меня за дуру! — Я швырнула телефон на стол. — Тут всё ясно написано!
Он посмотрел на экран и вздохнул, как будто я надоела ему хуже горькой редьки.
— Ну да. Мы встречаемся.
Молчание. Просто молчание, которое говорило всё: «Да, изменяю. И что ты мне сделаешь?»
— Сколько это продолжается?
— Год.
Год. Целый год. Когда мы ездили на море, когда праздновали мой юбилей, когда сидели с внуками, когда покупали эту новую мебель... всё это время.
— Я хочу развода, — сказала я.
Гена усмехнулся. Как-то странно так, с прищуром.
— Хочешь развода? Плати.
— Что?
— Плати мне, Лариса. Я уйду молчаливо, без скандала. Но не бесплатно.
— Ты с ума сошёл?
Он наклонился так близко, что я почувствовала запах его одеколона. Того самого, который я подарила на Новый год.
— Помнишь, как тебя повысили? Как ты стала начальником отдела? Думаешь, это всё твои таланты? — Он говорил тихо, почти ласково. — А может, это потому, что я дружу с нужными людьми? Потому что я замолвил словечко?
У меня перехватило дыхание.
— Ты мне угрожаешь?
— Нет, дорогая. Просто напоминаю, что за всё в жизни нужно платить. Хочешь развода — плати. И я исчезну тихо-мирно. А не хочешь — что ж, будем жить как раньше. Я не против.
Он похлопал меня по плечу, словно мы обсуждали погоду, а не крушение семнадцати лет жизни. И ушёл в спальню, оставив меня одну на кухне.
Я смотрела на рассыпанные по полу бумаги. Надо собрать. Надо как-то дышать дальше. Надо что-то решать.
Но внутри была только пустота. И звенящая, оглушительная тишина.
Цена свободы
Деньги шуршали в руках. Я пересчитывала их третий раз, хотя знала сумму наизусть. Сто тысяч. Мои сбережения на отпуск, на ремонт ванной, на «чёрный день». Четыре утра. За окном ещё темно, только фонарь освещает пустынный двор. Гулко капает вода из крана.
Кухня казалась чужой. Накануне я помыла всё до блеска – странное желание навести порядок хоть где-то, когда жизнь превратилась в хаос. Запах лимонного чистящего средства смешивался с ароматом растворимого кофе. Я не спала третью ночь подряд.
Гена вошёл на кухню, хлопнув дверью.
— Ну? Готово?
Он был гладко выбрит, волосы тщательно уложены, как будто собирался на деловую встречу, а не брать деньги у жены за свою же измену. Пахло дорогим парфюмом. Собрался к ней? К своей Машеньке?
— Вот, — я подвинула к нему деньги. Руки дрожали, предательски выдавая моё состояние.
Он сел напротив, достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги. Заявление на развод. Уже заполненное, только подпись требовалась.
— Подпиши здесь, — я указала на пустую строку.
Гена медленно пересчитал купюры, засунул их в карман пиджака. Взял ручку, расписался размашисто, с каким-то удовольствием.
— Думаешь, всё так просто? — спросил он, возвращая мне лист. — Думаешь, дала денег и свободна?
— Мы договорились. Деньги за твоё молчание.
— Договорились, — кивнул он, но глаза его смотрели насмешливо. — Только ведь я могу и передумать. Вдруг вспомню ещё что-нибудь интересное... Что тогда будешь делать?
У меня внутри всё оборвалось. Я знала этот его тон. Раньше он так торговался с продавцами на рынке. Сбивал цену, добивался своего. А теперь торговался со мной. За что? За мою же жизнь?
— Уходи, — сказала я тихо.
Он встал, одёрнул пиджак:
— Ну-ну, не кипятись. Я ведь не сказал, что обязательно вспомню. Просто... так, к слову пришлось.
Гена прошёл к двери, обернулся с ухмылкой:
— Если что — могу и передумать. Телефон мой знаешь.
Щёлкнул замок. Шаги затихли на лестнице. Заявление лежало передо мной — такое хрупкое обещание свободы, такое ненадёжное.
Я сидела и смотрела в пустую чашку. Деньги, которые копила три года, исчезли за одну минуту. Квартира, которую мы купили вместе, теперь мне придётся выкупать его долю. А ещё он может «передумать»...
За окном начинало светать. Серый рассвет заползал на кухню, делая всё блёклым, безжизненным. Как моя жизнь. Семнадцать лет брака превратились в сделку. В торговлю.
Тишина давила на уши. Я включила радио — просто чтобы был какой-то звук. Диктор бодро рассказывал прогноз погоды. Обещали дождь.
Я прижала к груди бумагу с подписью Гены. Вот она — моя свобода. Оплаченная, но такая хрупкая. Такая ненадёжная. И что-то подсказывало — это только начало.
Тени прошлого
Звонок раздался, когда я заваривала чай. Три дня тишины, три дня одиночества в квартире, и вот — знакомая трель мобильника. Я замерла с чайником в руке. На экране высветилось: «Гена».
— Надо поговорить, — сказал он вместо приветствия. — Буду через полчаса.
И отключился, не дожидаясь ответа. Как всегда — решил за меня.
Нервно оглядела квартиру. Странно, но мне хотелось, чтобы всё выглядело прилично. Старая привычка — быть «хорошей женой». Прибрала разбросанные журналы, протёрла пыль на комоде. Переоделась из домашнего халата в синее платье. Даже помаду нанесла. Зачем? Для кого? Глупо.
Он пришёл ровно через тридцать минут. Позвонил в дверь, хотя ключи никуда не девал. Маленькая демонстрация — теперь он гость.
— Чай будешь? — спросила я, пропуская его в квартиру.
— Нет.
Гена прошёл в гостиную, сел в кресло. Моё кресло, в котором я обычно читала по вечерам. Мелкая подлость, но она задела за живое.
— Что ты хотел?
Он посмотрел на меня изучающе, словно прицениваясь:
— Вот думаю... мало я с тебя взял.
— Что?
— Мало, говорю, денег взял. Ты же неплохо зарабатываешь. И наверняка ещё отложила. На старость, на лечение...
Я почувствовала, как холодеет всё внутри:
— Мы уже договорились. Ты подписал заявление.
— Подписал, — кивнул он. — Но есть вещи, которые тебе не понравятся, если их узнают другие.
— Что ты имеешь в виду?
Гена улыбнулся. Мягко, почти нежно:
— Помнишь тот корпоратив? Три года назад? Когда ты немного... перебрала и заснула в кабинете директора?
Я вспыхнула. Тот вечер был тёмным пятном в моей памяти. Новогодний корпоратив, слишком много шампанского, а потом — провал. Гена тогда отвёз меня домой, сказал, что я просто уснула, а он нашёл меня в пустом кабинете.
— И что? — спросила я, пытаясь скрыть дрожь в голосе.
— А то, что не такой уж и пустой был кабинет. И не просто ты там спала. Есть видео, Лариса.
— Ты лжёшь, — прошептала я, но внутри уже поднималась волна паники.
— Проверим? Покажем твоим коллегам?
— Чего ты хочешь? — В горле пересохло.
— Ещё двести тысяч. И дачу перепишешь на меня.
Дачу? Маленький домик за городом, который достался мне от родителей? Где я выращивала розы, где стояли фотографии моих покойных мамы и папы?
— Нет, — сказала я, сама удивляясь своей твёрдости. — Ты не получишь дачу.
— Тогда я отнесу видео твоему директору.
Мы смотрели друг на друга через комнату — два чужих человека. Как я могла жить с ним все эти годы? Как могла засыпать рядом, делить еду, смеяться над одними и теми же шутками?
— Ты не сделаешь этого, — сказала я.
— Сделаю, — он поднялся. — Даю тебе два дня на размышление. Потом приду за ответом.
Когда за ним закрылась дверь, я осела на пол. Слёз не было — только звенящая пустота и мысль, стучащая в голове: «Так больше не может продолжаться».
В зеркале напротив отражалась женщина с испуганными глазами и тонкой ниточкой помады, размазанной по губам. Я не узнавала себя. Не узнавала свою жизнь.
Что-то должно измениться. Прямо сейчас.
Тихая гавань
Вечер выдался промозглым. Моросил дождь, но мне было всё равно. Просто не могла больше оставаться в четырёх стенах. Стены давили, воздуха не хватало. Накинула старый плащ и вышла во двор.
Сквер перед домом пустовал. Скамейки мокрые, фонари отражаются в лужах. Я села на крайнюю скамейку под раскидистым клёном – хоть какая-то защита от дождя.
И тут прорвало. Слёзы хлынули сами, горячие, отчаянные. Я закрыла лицо руками, плечи тряслись, а внутри всё скручивало от боли и унижения. Семнадцать лет... Семнадцать лет жизни, и вот чем всё обернулось – вымогательством, шантажом, предательством.
— Простите... — мужской голос прозвучал так неожиданно, что я вздрогнула. — Вам плохо?
Подняла голову. Рядом стоял мужчина. Высокий, с сединой на висках, в тёмной куртке. Лицо знакомое – видела его во дворе.
— Всё нормально, — пробормотала я, торопливо вытирая слёзы. Как глупо – сидеть и рыдать посреди двора, словно девчонка, которую бросил парень.
— Я вас давно знаю, — сказал мужчина. — Вы из четвёртого подъезда. Я из первого. Александр.
Он протянул руку. Я машинально пожала её – тёплая, сухая ладонь. Надёжная.
— Лариса.
— Можно присесть?
Я кивнула. Что мне, жалко скамейки?
Александр сел рядом, не слишком близко, но и не на другом конце – на расстоянии вытянутой руки. Достал из кармана пачку сигарет:
— Не возражаете?
— Курите.
Он закурил, глядя куда-то перед собой. Молча. Не лез с расспросами, не пытался утешать. Просто сидел рядом. И от этого молчания становилось легче дышать.
Дождь усилился, забарабанил по листьям клёна. Несколько капель упали мне на колени, оставляя тёмные пятна на светлой ткани юбки.
— Берите, — Александр протянул мне зонт. — Я всё равно уже промок.
— Спасибо, — я приняла зонт, раскрыла над нами. — А вы тоже можете под ним посидеть. Места хватит.
Он придвинулся ближе. От него пахло табаком и каким-то простым мужским одеколоном. И ещё чем-то неуловимым... надёжностью, что ли?
— Я вас часто вижу, — сказал он после паузы. — Вы всегда такая... прямая. Гордая. А сегодня вдруг...
— Сегодня я сломалась, — ответила я и сама удивилась своей откровенности.
— У всех бывает.
— У вас тоже?
Александр затянулся, выпустил дым:
— У меня – было. Пять лет назад. Когда жена умерла.
— Простите.
— Ничего. Жизнь продолжается.
Мы замолчали. Сидели под одним зонтом, два незнакомых человека, случайно встретившихся в пустом сквере. Но почему-то этот молчаливый разговор приносил больше утешения, чем все слова.
— Знаете, — вдруг сказал Александр, — когда Вера умерла, я думал, что не выживу. Но потом понял — она бы этого не хотела. Она бы хотела, чтобы я жил дальше. Нашёл силы.
— И нашли?
— Нашёл. Не сразу, но... — он улыбнулся уголком рта. — Всё проходит, Лариса. Всё. И боль, и обида, и отчаяние. Нужно только продержаться, не сдаться.
Странно, но от этих простых слов стало легче. Не потому, что они были какими-то особенными. А потому, что были искренними. Настоящими.
— Спасибо, — сказала я.
— За что?
— За то, что не спрашиваете, почему я плачу.
Александр пожал плечами:
— Захотите — сами расскажете.
Дождь почти прекратился. Лужи покрылись рябью, по ним расходились круги от последних редких капель.
— Мне пора, — я поднялась. — Спасибо за компанию.
— Всегда пожалуйста. Если что — я в первом подъезде, квартира двенадцать.
Я кивнула, возвращая ему зонт:
— До свидания, Александр.
— До свидания, Лариса. Держитесь.
Уходя, я обернулась. Он сидел на скамейке, сутулясь, глядя куда-то вдаль. Одинокий мужчина, потерявший жену. Но нашедший силы жить дальше.
И почему-то эта мысль согревала всю дорогу до дома.
Точка отсчета
В аптечке нашёлся старый диктофон – маленький, серебристый, с облупившейся краской. Подарок от Маши, моей племянницы, на позапрошлый день рождения. «Тётя Лара, записывай свои мысли», — смеялась она тогда. Я улыбнулась воспоминанию, покрутила диктофон в руках. Батарейка почти села, но ещё работала. На экране мигал значок записи.
Положила его на журнальный столик, прикрыла салфеткой. И стала ждать.
Гена позвонил в дверь ровно в семь вечера. Пунктуальный, как всегда. Даже вымогательство у собственной жены он проводил по расписанию.
— Решила? — спросил он, едва переступив порог.
Я кивнула, провела его в гостиную. Он сел на диван, закинул ногу на ногу. Хозяин положения.
— Ну и?
— Не отдам я тебе дачу, — сказала я тихо. — Это память о родителях.
Гена поджал губы:
— Тогда готовь деньги. Двести тысяч.
— У меня нет таких денег.
— Найди. Займи. Продай что-нибудь.
Я села напротив него, на краешек кресла:
— Зачем тебе это, Гена? У тебя есть молодая любовница, ты получил от меня сто тысяч... Зачем продолжать?
Он улыбнулся. Нехорошо так, с прищуром:
— Потому что могу. Потому что ты всегда была слишком... правильной. Всегда знала, что делать, как жить. А теперь – моя очередь.
— И что случится, если я не заплачу?
— Ты знаешь, — он наклонился ко мне. — То видео. С корпоратива. Когда ты танцевала на столе, а потом... — он сделал паузу, — заснула в обнимку с заместителем директора. Очень компрометирующее видео. А твой директор такой строгий...
Я почувствовала, как холодеет внутри:
— Не верю, что ты это сделаешь.
— Проверим? — Гена достал телефон. — Или поверишь на слово?
— Хочу посмотреть это видео.
Он опешил:
— Что?
— Покажи мне видео. Раз уж шантажируешь – я должна увидеть, чем именно.
Гена заколебался, потом пожал плечами:
— Пожалуйста.
Он протянул мне телефон. На экране мелькали какие-то тени, слышался смех... но никаких танцев на столе. Никаких объятий с замдиректора. Только я, заснувшая в кресле, и чья-то рука, поправляющая на мне блузку.
— И это всё? — спросила я.
— А тебе мало? — Гена выхватил у меня телефон. — Как думаешь, что скажет Петрович, увидев, как его начальник отдела напивается до беспамятства?
— Я не настолько пьяна на этом видео.
— Можно отредактировать.
Мы смотрели друг на друга через стол. Два чужих человека. Когда-то я любила его. Когда-то доверяла.
— Собирай деньги, — сказал он. — Даю тебе неделю.
— А потом?
— А потом будет поздно, — он встал. — Видео увидят все. И твоя репутация разлетится вдребезги.
— Ты понимаешь, что я могу подать на тебя заявление? За вымогательство?
Гена рассмеялся:
— И что ты докажешь? Твоё слово против моего. Ты же не записываешь наши разговоры.
Он подошёл к двери:
— Неделя, Лариса. А потом...
Хлопнула входная дверь. Я подождала, пока затихнут шаги на лестнице, и только потом подошла к столику, откинула салфетку. Диктофон продолжал записывать. Красный огонек мерцал в полумраке комнаты.
Я нажала на кнопку «стоп». Перемотала. Включила воспроизведение.
"Собирай деньги. Даю тебе неделю".
"А потом?"
"А потом будет поздно. Видео увидят все. И твоя репутация разлетится вдребезги".
Голос Гены звучал отчётливо. Каждое слово, каждая угроза. Я сжала диктофон в ладони. Маленький серебристый прибор. Мое оружие. Моя защита.
Впервые за последние дни я улыбнулась. Что-то внутри менялось. Что-то крепло. Страх отступал, уступая место решимости.
Я знала, что делать дальше.
Ответный удар
Адвокат оказалась моложе, чем я ожидала. Хрупкая девушка с короткой стрижкой и внимательными карими глазами. На вид – лет тридцать, не больше. Но голос – уверенный, твёрдый.
— Светлана Викторовна, — представилась она, пожимая мою руку. — Располагайтесь, Лариса Павловна. Чай, кофе?
— Нет, спасибо, — я опустилась в кресло перед её столом.
Кабинет был маленький, но уютный. Книжные полки, дипломы на стене, фотография девочки в рамке. Настольная лампа с зелёным абажуром создавала островок света.
— Итак, — Светлана раскрыла блокнот, — вы сказали по телефону, что вас шантажирует муж?
— Бывший муж, — поправила я. — Мы подали на развод. Но он... требует деньги.
— Объясните подробнее.
Я глубоко вдохнула. Непросто говорить о таком с посторонним человеком. Стыдно. Больно. Но надо.
— Он угрожает распространить порочащую меня информацию, если я не заплачу ему.
— Какую информацию?
— Видео с корпоратива. Я... выпила лишнего.
Светлана кивнула, что-то записывая:
— У вас есть доказательства шантажа?
Я достала из сумки диктофон:
— Вот. Я записала наш разговор.
Она взяла прибор, вставила наушник в ухо, включила запись. Лицо оставалось невозмутимым, только брови иногда приподнимались.
— Хорошо, — сказала она, закончив прослушивание. — Это серьёзная улика. Статья 163 УК РФ — вымогательство. До семи лет лишения свободы.
— Я не хочу, чтобы его сажали, — поспешно сказала я. — Просто хочу, чтобы он оставил меня в покое.
Светлана посмотрела на меня внимательно:
— Лариса Павловна, вы понимаете, что он не остановится? Сегодня двести тысяч, завтра – триста. Шантажисты никогда не останавливаются.
Я кивнула. Конечно, понимала.
— Что мне делать?
— Мы подадим заявление в полицию, — сказала Светлана. — И закрепим вашу дачу за вами через суд. Есть документы о праве собственности?
— Конечно, дача досталась от родителей.
— Отлично, — она сделала ещё одну пометку. — Я подготовлю все необходимые бумаги.
...
Заседание суда назначили на среду. Гена пришёл с адвокатом – полным мужчиной с красным, лоснящимся лицом. Они сидели напротив, через проход. Гена не смотрел на меня – глаза в пол. Когда вошла судья, все встали.
Заседание длилось меньше часа. Светлана говорила чётко, уверенно. Предъявила запись с диктофона. Гена побледнел, услышав свой голос:
"Собирай деньги. Даю тебе неделю... А потом будет поздно. Видео увидят все. И твоя репутация разлетится вдребезги".
Адвокат Гены что-то бормотал о неправомерности записи, о вторжении в частную жизнь. Но судья – немолодая женщина с усталыми глазами – покачала головой:
— В данном случае, запись является доказательством преступления, предусмотренного статьёй 163 УК РФ.
Когда объявили о перерыве, адвокат Гены подошёл к Светлане. Они о чём-то тихо говорили в углу зала. Гена сидел неподвижно, опустив голову. Мне даже стало его жаль. Почти.
— Лариса Павловна, — Светлана подошла ко мне. — Они предлагают мировое соглашение.
— Какое?
— Ваш муж отказывается от всех претензий, включая дачу. Даёт письменное обязательство не беспокоить вас. Взамен вы забираете заявление из полиции.
Я посмотрела на Гену. Он сидел, ссутулившись, глядя в пол. Сломленный, потерянный.
— Хорошо, — сказала я. — Пусть подписывает.
Светлана удивлённо подняла брови:
— Вы уверены? Мы можем добиться более строгого наказания.
— Я просто хочу покоя. И свободы от него.
Она кивнула:
— Я подготовлю документы.
Соглашение подписали в тот же день. Гена молча поставил свою подпись, не глядя на меня. Его рука дрожала. На выходе из суда он всё-таки обернулся:
— Ты... — начал он, но осёкся.
— Что? — спросила я.
— Не думал, что ты... способна на такое.
— На защиту себя и своего достоинства? — тихо спросила я. — Знаешь, я тоже не думала.
Он отвернулся и быстрым шагом пошёл к выходу. Сутулый, постаревший за эти дни. А я стояла и смотрела ему вслед. Странное чувство — не злорадство, не торжество. Освобождение. Словно спала цепь, которая долгие годы держала меня на привязи.
— Поздравляю, — Светлана протянула мне папку с документами. — Теперь вы свободны от него. Юридически и фактически.
— Спасибо, — я крепко пожала её руку. — Вы не представляете, как много для меня сделали.
— Представляю, — она улыбнулась. — И горжусь вами. Не каждый находит в себе силы дать отпор.
Я вышла из здания суда. Весеннее солнце ослепило на мгновение. Глубоко вдохнула свежий воздух — он пах свободой. И будущим, которое теперь принадлежало только мне.
Полосатый закат
«У Маяка» — крохотная забегаловка на самом краю набережной. Полинявшие занавески, столы, шатающиеся на неровном полу. И лучший вид на море во всем городке.
— Ещё кофе? — спросила Зина, хозяйка кафе.
— И яблочный пирог, — кивнула я.
Солнце клонилось к закату, рассыпая блики по волнам. За соседним столиком старушка крошила хлеб чайкам. Птицы ссорились, кричали, толкались.
— Прошу прощения за опоздание.
Александр, запыхавшийся, с мокрыми после купания волосами, опустился на стул напротив.
— Вода холодная? — спросила я.
— Терпимо, — улыбнулся он. — Для закаленных.
Мы помолчали. Тишина между нами стала уютной, родной. Странно — знакомы без году неделя, а чувство, будто век знали друг друга.
— Слышал новости? — спросил Александр. — Твой бывший уезжает. Насовсем.
— Откуда узнал?
— Городок маленький, — он пожал плечами. — Говорят, работу в столице нашел.
Я отпила кофе. Имя Гены уже не вызывало той боли, что раньше. Так, легкий укол — и всё.
— Туда ему и дорога, — сказала я.
Александр накрыл мою руку своей — широкой, в родинках, с мозолями на подушечках пальцев. Руки человека, который много работал.
— Правильно сделала, что не поддалась, — сказал он тихо. — Таким только дай слабину — на шею сядут.
— Знаешь, никогда не думала, что способна... дать отпор.
— А я в тебя верил, — он улыбнулся. — С первого дня, как увидел на скамейке. Заплаканную, но решительную.
Солнце коснулось края моря, и вдруг всё вокруг окрасилось в розовое, оранжевое, багровое. Небо стало полосатым, как леденец.
— Полосатый закат, — прошептал Александр. — Такое раз в год бывает, не чаще.
— Красиво...
— Местные говорят, если загадать желание при таком закате, оно обязательно сбудется.
— Веришь в это? — я посмотрела ему в глаза.
— Конечно, нет, — он рассмеялся. — Но загадать всё равно стоит. На всякий случай.
Странно, а мне и загадывать нечего. Всё, что хотела, уже получила. Свободу. Покой. И этот вечер, полосатый закат, тёплую руку в своей ладони.
Я заплатила за развод. За свою гордость, за своё право выбирать. И сверху — за эту тишину в душе. Дорого? Да. Но оно того стоило.
— Может, прогуляемся? — предложил Александр.
Мы пошли вдоль берега. Песок был теплым, море шумело справа. Вдали виднелся маяк — одинокий, гордый. Как я сама. И почему-то эта мысль больше не пугала.
Ничего не пугало. Я шла, чувствуя тепло чужой руки, и улыбалась.