Внезапно слух улавливает какое-то движение за дверью, и я задерживаю дыхание, чтобы услышать больше. В коридоре точно кто-то есть. И не нужно много ума, чтобы догадаться, кто.
Новичок (15)
— Вы здесь совсем ненормальные?! — ору я, ударяя кулаком в дверь. — Выпустите!
Очухался я, лежа на холодном полу в темной небольшой запертой комнате. Без телефона. С вонючим мешком на голове. К счастью, на запястье по-прежнему болтаются китайские смарт-часы, на которых я сразу же врубил фонарик и понял, что нахожусь в каком-то узком подсобном помещении со швабрами, ведрами, щетками и еще непонятно чем. Дверь нашел быстро. Попытался выбить ее ногой, как в крутых боевиках, но только взвыл от боли. Плечом тоже не получилось. И вот я в ярости колочу в дверь, словно пытаясь выбить из неё справедливость, сквозь зубы посылая проклятия всему миру — особенно этим трусливым мажорам, умеющим бить только исподтишка.
— Откройте! Кто-нибудь меня слышит?!
Тишина давит на уши. Собственный голос кажется жалким и тоненьким, как у девицы в беде. Я думал, с этим покончено, и мне кое-как удалось влиться в мир «элиты», чтоб ее. Получается, радовался слишком рано.
Паника, накрывшая меня с головой, понемногу отступает, и я могу мыслить здраво. Здесь нечего бояться - лишь стандартный инвентарь и пыльные углы. Меня найдут. Это лишь вопрос времени. Коридоры интерната тщательно вылизывают. Нет никаких сомнений в том, что убираются здесь ежедневно. А то и по два раза в день. Остается подождать до утра.
Внезапно слух улавливает какое-то движение за дверью, и я задерживаю дыхание, чтобы услышать больше. В коридоре точно кто-то есть. И не нужно много ума, чтобы догадаться, кто.
— Седов, — нарочито спокойно громко говорю я, — жаль тебя огорчать, но у меня нет клаустрофобии. В следующий раз старайся лучше.
— Ох, Новичок, зря ты дерзишь. Я ведь постараюсь, — раздается глухой голос из-за двери.
Шумно вдыхаю воздух носом и говорю на выдохе:
— А слабо вот решать свои проблемы со мной с глазу на глаз?
— Манипуляция не прокатила, новичок, — со смешком отвечает Седов. — Тебе будет полезно посидеть и подумать о своем поведении в одиночестве. Это ж так романтично. А ты, я так понял, у нас тот еще романтик. Ты тоже сейчас приложил ладошку к двери?
Бесит просто нереально. Еле сдерживаюсь, чтобы не долбануть по двери со всей дури.
— Ты на что-то конкретное намекаешь? — стараюсь не показывать, как зол. — Говори, не стесняйся.
— У тебя мозг, что ли, атрофировался? С первого раза не понимаешь? Место своё знай, Новиков. Уясни, наконец, что наши девочки тебе не по зубам, даже если один раз тебя обняли из жалости!
Седов громко топает, удаляясь по коридору. Он говорит не обо всех девчонках интерната. Этот полоумный влюблен в Эмму. И это многое объясняет. Если бы он не свалил так быстро, я бы, может, и поведал ему, что мы с Тропининой – только друзья. Это ж ясно как день! Если только… она не испытывает ко мне что-то большее?..
Решаю прояснить этот момент, поговорив с Эммой напрямую.
Вызволяют меня из плена в шесть утра. Перепуганная уборщица не реагирует на моё «доброе утро» и с ужасом в глазах наблюдает, как я протискиваюсь мимо нее с кривой извиняющейся улыбкой.
На выходные Эмма уезжает домой. Телефон мне, естественно, никто не вернул, так что пообщаться через мессенджер с ней тоже не получается. Приходится ждать до понедельника.
Выходные провожу за книгами. Волконский снова остается в интернате, но со мной не разговаривает. Глядя на него, размышляю о том, знает ли он о том, что творит его дружок? В прочем, это для меня не особенно важно.
Зато в воскресенье у меня в комнате появляется Родя и как ни в чем не бывало предлагает завалиться к нему и поиграть в приставку. Соглашаюсь с улыбкой, а по пути до его комнаты заставляю себя попросить прощения за резкие слова. Лапкин отмахивается, усмехаясь, но я вижу по его лицу, что мои извинения приняты, и мы снова в хороших приятельских отношениях. Вместо игры в приставку мы долго обсуждаем репетицию группы и даже пытаемся написать песню.
Занятия в понедельник снова выбивают из колеи. Иван Петрович с улыбкой дает мне задание к следующему уроку подготовить реферат на миллион страниц, как будто мне мало другой домашки. С Эммой несколько раз пересекаемся взглядами, но шанс поговорить появляется только вечером, когда я наведываюсь в драмкружок, где у нее проходит репетиция.
Правда не я один жажду с ней пообщаться. За кулисами я слышу голос Седова и врастаю в пол.
— …и как долго это будет продолжаться?! — негодует он. — Я не подписывался на такое! Думаешь, мне приятно смотреть, как ты…
— Достаточно, Сережа, — Эмма отвечает таким ледяным тоном, что я едва узнаю ее голос. — Мы уже сто раз это обсуждали.
— Хотя бы скажи мне, — это капец как странно, но голос Седова начинает дрожать. — Просто скажи, что ты всё еще меня любишь.
Понимаю, что вмешиваюсь во что-то личное, но ничего не могу с собой поделать. Тихонько двигаюсь вперед и вижу следующую картину: Сергей Седов с нежностью обхватывает лицо Эммы ладонями и заглядывает в ее глаза. Она тоже смотрит на него, но я не могу различить ни одной эмоции на ее лице.
Взгляд Эммы неожиданно смещается на меня, она резко убирает от себя руки Седова и делает шаг назад. Не сводя с меня глаз, она плотно смыкает губы, и выглядит при этом, скорее, рассерженной, чем смущенной.
— Это не то, о чем ты подумал, — жестко произносит она, а Седов ураганом проносится мимо, специально задевая меня плечом.