Кабинет пахнет лавандой и старыми книгами. Я сжимаю край дивана, пока Алексей рассказывает терапевту о «недопонимании». Его голос ровный, будто он репетировал этот монолог.
— Мы просто перестали слышать друг друга, — говорит он, избегая моего взгляда.
Я знаю, что он имеет в виду. Месяц назад нашла в его куртке чек из ресторана на двоих. «Коллега увольнялась», — бросил он тогда. Но коллеги не заказывают устриц и шампанское за 15 тысяч.
— Марина, ваша очередь, — терапевт, Ирина Викторовна, поворачивается ко мне. Её взгляд мягкий, но я чувствую, как он просверливает меня насквозь.
— Мы… как будто живем параллельно, — начинаю я. — Алексей работает допоздна, я сижу с Лизой. Иногда, кажется, он забыл, что у нас есть дочь.
Он вздрагивает. Мы не договаривались упоминать Лизу. «Не втягивай ребёнка в наши проблемы», — просил он. Но Лиза уже втянута. Она спит в моих слезах, когда он не приходит ночевать.
— Вы злитесь, Марина? — спрашивает Ирина Викторовна.
— Нет. Я устала.
Ложь. Я злюсь. Злюсь, когда он целует меня в щёку, пахну чужими духами. Злюсь, когда вижу его телефон, всегда экраном вниз. Но больше всего злюсь на себя — за то, что не могу сказать это вслух.
Алексей: После сеанса
— Ты специально рассказала про Лизу? — шиплю я в лифте.
Марина молчит. Её пальцы теребят рукав куртки — старый нервный жест. Раньше это вызывало умиление. Теперь — раздражение.
— Ты же знаешь, как я занят! Проект на грани срыва, — говорю, как всегда.
Она вдруг останавливается:
— Как зовут ту коллегу, с которой ты ужинал?
Сердце пропускает удар. Она знает. Но я уже подготовился:
— Юля из отдела маркетинга. Её муж бросил, мы поддержали.
— А почему ты вытер помаду с воротника?
Я замираю. Той ночью, когда Катя… Нет, не Катя. Юля.
— Это не твоё дело, — резко поворачиваюсь.
Её лицо дрогнуло. Раньше она заплакала бы. Теперь просто идет вперед, оставляя меня наедине с чувством, которое слишком похоже на стыд.
Алексей: Ночные смс
Катя пишет: «Скучаю. Приходи завтра?»
Я закрываю дверь кабинета. Мы встречаемся здесь уже месяц — с тех пор, как она устроилась ассистенткой. Ей 23, пахнет клубникой, и она не спрашивает, почему я ношу обручальное кольцо.
— Ты такой несчастный, — шепчет она, обвивая руками мою шею. — Она тебя не достойна.
Я целую её, глуша голос в голове: «Ты — клише. Ты — подлец».
Но когда Катя смеётся, я снова 25. Без ипотеки, без ночных ссор, без детских воплей за стеной.
Телефон вибрирует. Марина: «Лиза спросила, почему ты не читаешь ей сказки».
Я удаляю сообщение.
Марина: Дневник Лизы
В тетрадке с единорогами Лиза нарисовала нас троих. Алексей — высокий человечек с чёрными каракулями вместо волос. Я — в платье до пола. А между нами — собака, которой у нас нет.
— Папа обещал, — написала она корявыми буквами.
Я плачу. Потом открываю ноутбук. Переписка с «Антоном» — старым другом из института — светится на экране.
«Я тоже скучаю по тем временам», — написал он вчера.
Я не изменяю. Пока. Но когда Антон спрашивает «Как ты?», я чувствую себя живой. Ни мамой, ни женой. Просто Мариной.
Сеанс 2: Игра в правду
— Алексей, что вы чувствуете, когда Марина говорит о вашей дочери? — Ирина Викторовна смотрит на нас поверх очков.
— Я… стараюсь быть хорошим отцом, — он переплетает пальцы.
Ложь. Он забыл, что Лиза боится темноты. Вчера, когда погас свет, она звала его час.
— Марина, а вы?
— Я чувствую, что ему всё равно, — говорю, впервые глядя ему в глаза.
Он краснеет:
— Ты с ума сошла? Я пашу как вол, чтобы вы ни в чём не нуждались!
— Нужен не новый айфон, а папа, который дома! — вырывается у меня.
Терапевт поднимает руку:
— Алексей, вы часто говорите о работе. А что вы чувствуете, когда Марина делится своими переживаниями?
Он молчит. Я вижу, как двигается его кадык. Знаю этот жест — он врёт.
— Мне кажется, она преувеличивает.
Ирина Викторовна делает пометку:
— Давайте попробуем упражнение. Повернитесь друг к другу и закончите фразу: «Я боюсь, что ты…»
Алексей смотрит в пол:
— Я боюсь, что ты… перестанешь меня любить.
Сердце ёкает. Раньше эти слова что-то значили.
— Я боюсь, что ты… уже не тот человек, за которого я выходила замуж.
Он резко встаёт:
— Хватит на сегодня.
Алексей: Всё рушится
Катя ждёт в машине. Её губы горят красным, как предупреждение.
— Разводись, — говорит она, закуривая. — Мы уедем в Бали.
Я целую её, но во рту привкус пепла. Сегодня Марина посмотрела на меня, как на незнакомца. И я понял — она права.
Марина: Последний шанс
Антон звонит:
— Встретимся? Поговорим…
— Не могу. Лиза болеет.
— Всегда Лиза, — вздыхает он.
Я отключаюсь. Открываю фотоальбом. Там мы — молодые, счастливые. Алексей держит меня на руках у моря. Теперь это море между нами.
Перед сном проверяю его телефон (он в душе). Сообщение от «Юли»: «Жду. Ты же обещал».
Я стираю слёзы и пишу Антону: «Завтра в 17:00».
Алексей: Срыв
Катя кусает губу, оставляя следы помады на зубах. Её нога под столом касается моей, но я отодвигаюсь. После вчерашнего сеанса её запах — клубника с табаком — вызывает тошноту.
— Ты всё ещё с ней? — она бросает салфетку с нарисованным сердечком. — Или ждёшь, пока она сама уйдёт?
— Не дави, — ворчу, заказывая второй виски. Бармен смотрит осуждающе. Он видел меня здесь с Мариной год назад.
Телефон вибрирует: уведомление из банка. Марина сняла половину сбережений. «На что?» — пишу, но ответа нет.
Катя цепляется за мой рукав:
— Я беременна.
Стакан выскальзывает из руки. Лёд рассыпается по полу, как осколки прошлого.
— Ты… уверена? — цепляюсь за стойку.
Она кивает, улыбаясь сквозь слёзы. В её глазах — триумф. Я представляю, как Марина рвёт фотографии Лизы, как суд отбирает дочь…
— Решай, — Катя целует меня в щёку. — Я жду до завтра.
Марина: Свидание
Антон пахнет лесом и кофе. Он заказывает мне капучино, как в студенчестве. Его пальцы касаются моей руки — тёплые, уверенные.
— Ты не изменилась, — говорит он. — Только глаза… грустные.
Я смеюсь, но звук фальшивый. Лиза осталась с няней. Впервые за пять лет я не с ней.
— Почему развелся? — спрашиваю, чтобы перевести тему.
— Жена изменила. С моим другом, — он крутит чашку. — Кажется, я не умею быть нужным.
Его боль знакома. Я рассказываю про Алексея, про терапию, про пустоту. Антон слушает, не перебивая. Когда я замолкаю, он берёт моё лицо в ладони:
— Ты заслуживаешь большего.
Его губы приближаются. Я закрываю глаза, но вместо его дыхания слышу смех Лизы. Отстраняюсь.
— Прости, я не могу…
Телефон звонит. Няня:
— У Лизы температура 40. Скорая забрала в больницу.
Алексей: Больничный коридор
Марина бьёт меня кулаками в грудь. Её голос срывается на шёпот:
— Где ты был?! Она звала тебя!
Лиза спит за стеклом, опутанная проводами. Врач говорит «вирус», но я слышу «ты провалился как отец».
— Я… задержался на работе, — лгу.
Она смотрит на меня, как на убийцу. Потом достаёт телефон. На экране — фото меня и Кати у отеля.
— Ты ещё спрашиваешь, на что я потратила деньги? — её смех звучит истерично. — На частного детектива.
Сеанс 3: Взрыв
Ирина Викторовна включает запись. Голос Кати: «Он обещал бросить тебя! Мы ждём ребёнка».
Марина бледнеет. Я вскакиваю:
— Это подстава!
— Правда? — Марина роняет на пол распечатку переписок. — Ты купил ей квартиру. На наши деньги.
Терапевт поднимает руку:
— Алексей, вы отрицаете измену?
— Нет, — выдыхаю. — Но я не хотел…
— Хотел! — Марина кричит. — Хотел убежать от ответственности, как всегда!
— А ты? — я тычу пальцем в её телефон. — Кто этот Антон? Ты думала, я не видел смс?
Она замирает. Ирина Викторовна записывает что-то, будто мы лабораторные крысы.
— Вы оба искали спасения на стороне, — резюмирует она. — Но побег лишь углубил пропасть.
Марина встаёт:
— Всё кончено.
Алексей: Последний шанс
Катя открывает дверь в халате. За ней — чемоданы.
— Ты опоздал, — бросает она ключи. — Я сделала аборт.
Дверь захлопывается. Я падаю на ступеньки, сжимая кольцо в кармане. Марина не берёт трубку. Лиза всё ещё в больнице.
Я звоню терапевту:
— Помогите. Я всё исправлю.
— Вы готовы к правде? — спрашивает она. — Даже если она убьёт вас?
Марина: Выбор
Антон ждёт у больницы с ромашками. Лиза, бледная, но улыбающаяся, тянет к нему руки:
— Ты папин друг?
— Друг, — он гладит её по волосам.
Я смотрю на них и понимаю: он мог бы стать спасением. Но спасение — не в бегстве.
— Спасибо, но мне нужно быть одной, — говорю я.
Он кивает, оставляя цветы. Я остаюсь с Лизой, её жаром и мыслями о том, что завтра — новый сеанс. Последний.
Алексей: Правда, которая жжёт
Ирина Викторовна включает диктофон. Голос Кати, дрожащий и злой:
— «Он сказал, что ты сама виновата. Что заморозила его своим нытьём…»
Марина сидит, стиснув кулаки. Её взгляд пуст, будто она уже не здесь. Лиза, которую мы привели на сеанс по настоянию терапевта, рисует на полу единорогов.
— Зачем вы это включили? — шиплю я, но Ирина Викторовна поднимает руку:
— Вы оба прятались за чужими людьми, чтобы не видеть себя. Давайте закончим игру.
Она кладёт на стол два конверта. На одном — «Алексей», на другом — «Марина». Внутри — письма, которые мы написали друг другу год назад, в день годовщины. Тогда мы обещали «бороться за нас».
— Прочтите вслух, — приказывает терапевт.
Марина разворачивает листок. Её голос ломается:
— «Спасибо, что ты есть. Даже когда трудно, я знаю — мы справимся».
Я глотаю ком в горле. Моё письмо:
— «Прости за все ссоры. Ты — мой дом».
Лиза подходит, тычет пальцем в буквы:
— Это папа писал?
— Да, — шепчу. — Когда ещё верил в чудеса.
Марина вдруг вскакивает:
— Хватит! Зачем вы это делаете? Чтобы мы вспомнили, какими были? Мы другие!
— Нет, — Ирина Викторовна снимает очки. — Вы просто перестали видеть друг друга.
Марина: Последний сеанс
Антон звонит. Я не беру трубку. После больницы он стал названивать чаще, но его забота теперь кажется липкой. Он хочет спасти меня, как герой из плохого романа. А я не хочу быть спасённой.
Лиза спит, прижав к груди мое письмо. Она обвела слова «мы справимся» розовым маркером.
Алексей стучит в дверь. Он принёс суп, который я ненавижу — грибной, как у его мамы. Раньше я молча выливала его в раковину.
— Можешь войти, — говорю впервые за месяц.
Он садится на кухне, нервно теребя пакет:
— Я уволился. Отдал Кате квартиру. Она уезжает…
— Почему? — прерываю.
— Потому что ты была права. Я бежал от себя, а не от тебя.
Он протягивает распечатку: заявление на совместную терапию для родителей и Лизы. Внизу подпись — детскими каракулями.
— Она сама написала, — улыбается он впервые за год. — Говорит, мы команда.
Алексей: Исповедь
Ирина Викторовна просит нас встать лицом друг к другу:
— Говорите то, что боитесь сказать.
Марина первая:
— Я ненавидела тебя. За то, что отнял мою уверенность. За то, что Лиза плакала без тебя…
— Я ненавидел себя, — перебиваю. — За то, что стал тем, кого презираю.
Она плачет. Я обнимаю её, и это уже не жест отчаяния, а начало.
— Я не прощу тебя сразу, — шепчет она.
— Я не прошу. Я буду заслуживать.
Лиза: Рисунок
На последнем сеансе я рисую нас троих. Папа держит меня на плечах. Мама обнимает его за талию. А между нами — собака. Настоящая.
— Это Грей, — говорю я терапевту. — Он будет с нами, когда папа исправится.
Ирина Викторовна улыбается:
— А ты уверена, что папа исправится?
— Да. Он же обещал.
Эпилог: Через год
Мы сидим в том же кабинете, но теперь Лиза между нами. Грей, наш лабрадор, спит у ног.
— Вы всё ещё команда? — спрашивает Ирина Викторовна.
— Не всегда, — смеётся Марина. — Но мы учимся слушать.
Я беру её за руку. Наша история не идеальна. Иногда мы спотыкаемся о старые обиды. Но теперь, когда я вижу смс от коллег, я показываю их Марине. А она, вместо переписки с Антоном, пишет мне: «Грей съел твой носок».
Мы не стали теми, кем были. Мы стали сильнее. Потому что наконец перестали бежать — друг от друга и от себя.
История Марины и Алексея — не о прощении, а о выборе. О том, что даже после предательства можно найти путь назад, если оба готовы смотреть в глаза правде. А собака Грей, кстати, теперь обожает грибной суп.